Разбудить бога - Дмитрий Янковский

Обстоятельства — я все время думал о них. Внешние обстоятельства, снящиеся Богу и составляющие реальность, меняют сюжет самого сна, как змея, кусающая себя за хвост. Вот он — символ Мироздания. Змея кусает себя за хвост. Все находится в полном и непрерывном взаимодействии. Кошмар снится Богу, потому что фактор кошмара существует реально, а реально он существует, потому что снится Богу. На каком уровне можно разорвать эту связь? На уровне сна, конечно. Потому что реальности не существует. В «Матрице» Вачовски реальность была, там люди спали в ваннах с физраствором. Но на самом деле, наверное, сценарий стал таким, чтобы не свести людей с ума. Эдакая попсятина. Карамелька для девочек. На самом деле все во много раз хуже и лучше одновременно. Не надо драться с роботами, надо просто найти гриб возле станции «Боровицкая». Найти и выдрать из сна поражающий фактор. Ведь любой из героев сна может выкинуть что-то неожиданное для самого спящего. Вот я и выкину. Я могу.

Глянув на кромку Обрыва, я никого не увидел. Пространство подернутое пеленой дождя, было совершенно пустым. Точнее, безлюдным, но для большинства людей эти понятия почему-то почти идентичны. Ну и ладно — теперь не время для философии. Мне надо было возвращаться в реальность, там у меня осталось несколько важных незавершенных дел. И я был полон решимости их завершить.

Я устроился на водительском сиденье «жигульки», запустил мотор и с удовольствием надавил на газ. Под капотом взревело, машина качнулась на амортизаторах. Я хотел включить первую передачу, чтобы стартануть в сторону Обрыва, но что-то помешало мне сдвинуть рычаг. Оказалось, что между сиденьями валяется мой двуствольный мушкетон одному богу известного года выпуска. Я усмехнулся, переломил стволы и обнаружил в казеннике два патрона. Очень мило. Бросив оружие на соседнее сиденье, я врубил передачу и отпустил сцепление. Машина рванулась с места и снарядом сорвалась с кромки Обрыва в клубящуюся серую тьму.

Глава 18

ТРАНСФОРМАТОР

Я вылетел в переулок возле особняка Рябушинского так неожиданно, что не успел вовремя нажать на тормоз. Удар о бордюр оказался страшен — меня швырнуло на руль, а машину накренило, завалило на бок и вышвырнуло на тротуар. Боковые стекла посыпались алмазным дождем в свете оранжевых фонарей, а лобовое покрылось паутиной трещин и утратило прозрачность. Невольно я взвыл от боли — оказалось, что рана на руке никуда не делась, хоть я и покинул сферу взаимодействия. Но в этом были свои преимущества — мне не придется ожидать повторного ранения, а это сэкономит время и психические усилия.

Когда «жигулька» замерла на боку, уткнувшись в ограждение Дома-музея Горького, пришлось спешно из нее выбираться, прихватив дробовик. Была ночь, было пустынно, и в этом было мое преимущество. Не хватало только ментов сейчас для полного счастья. Откупиться откуплюсь, конечно, но время сейчас дороже всего. Поэтому, морщась от боли в руке, я натянул пальто и пробежал через Бульварное кольцо, чтобы прервать цепочку тянущихся по неглубокому снегу следов. Только спрятавшись в одной из подворотен возле Арбата, я достал телефон, сунул в него SIM-карту и позвонил Пашке.

— Разбудил? — спросил я, когда завершилась серия длинных гудков.

— Ну типа того, — ответил водитель. — Но ты не грузись.

— Я и не гружусь, у меня работа такая — всех напрягать. Слушай, Паш, у меня к тебе очень личное дело. До предела личное, если не сказать больше.

— Куда уж больше?

— Помолчи. У меня и так этот разговор отнимает до фига сил. Короче... Паш, тебе надо прямо сейчас, без малейшего промедления связаться с одной из частных клиник в Питере. Выбери самую дорогую, которая может предоставить профессиональную реанимационную бригаду с автомобилем. Пусть выезжает к вам немедленно. Договаривайся хоть на двести тысяч, хоть на полмиллиона. Я переведу деньги сразу, как они выпишут счет.

— У нас все нормально! — удивился Пашка.

— Помолчи, я тебя очень прошу. Просто помолчи и послушай. Вопросов тоже лучше не задавай, поскольку ответ на каждый из них потребует нескольких часов, а у меня их нет. Когда бригада реаниматоров прибудет, буди Макса и вывози его в город.

— Куда именно? — все же не удержался от вопроса Паша.

— Не имеет значения. Медленно кружись по городу, избегая набережных и мостов. Главное, чтобы реанимационная бригада постоянно следовала за вами. И не нарушай никаких правил — ни единого. Понял?

— Мы разобьемся? — Как-то очень просто это прозвучало у Пашки.

— Да, — честно ответил я. — Причем сильно. У Макса будет перелом ключицы и нескольких ребер. Одно повредит легкое. Так реаниматорам и скажи, пусть будут готовы. Насчет тебя, извини, не знаю. Пристегнись покрепче, может, пронесет. Но в любом случае я тебя не обижу.

— Знаю, — усмехнулся водитель.

— Тогда валяй. И не нарушай правил, еще раз напоминаю. Не хотелось бы, чтобы ты был виновен в аварии.

— Заметано.

— Ну все. Я на тебя надеюсь. И еще... Огнетушитель проверь.

— Я уже об этом подумал.

— Приятно взаимодействовать с профессионалом.

— Взаимно, — усмехнулся Пашка.

Я дал отбой и выбрался из подворотни, сунув ружье под полу пальто. До станции метро «Боровицкая» было рукой подать. Схему, нарисованную Алисой, я помнил наизусть. Что еще надо? Надо еще многое — надо выяснить, где Эдик держит Алису, чтобы освободить ее. Самому Эдику надо по ушам надавать. Много, в общем-то, дел. Но есть одно, самое главное.

Трансформатор... Надо же, какая ирония божественного кошмара! Сколько раз я думал о трансформации ценностей в нашей реальности, а оказалось, что устройство, повинное в этом, как раз трансформатором и называется. Точнее, понятное дело, трансформирует сон Бога не сам трансформатор, а магнитное поле, генерируемое им. Но все равно забавно.

Возле метро «Библиотека им. Ленина» я увидел у обочины одинокий «BMW» канареечного цвета. Капот был мокрым от растаявшего снега, значит, заглушили его совсем недавно. Что это — хвост или психическая атака на меня? Без разницы. Я был полон решимости убить любого, кто встанет у меня на пути. Такое со мной редко бывало, только в адреналиновом угаре боя. Но сейчас я был в трезвом уме, и это ничего не меняло. Я все равно был готов пробить себе дорогу картечью в любой момент. Потому что до цели было рукой подать. Потому что мне надо было выполнить предназначение. Потому что... Потому что это, скорее всего, просто снилось Богу, черт бы его побрал.

Обернувшись, я заметил за собой хвост. Это означало лишь то, что Алиса и под наркотиками не раскололась. Эдик не узнал местоположения проекции Бога в реальности, и вывести на нее его людей могу только я. До чего же все сложно...

Я мог развернуться и направиться в другую сторону. Тогда я точно останусь жив и смогу существовать, как прежде. Это очень просто. Выброшу ружье, заявлю об угоне машины, дождусь Катьку с гастролей, и мы поедем с ней в Питер навестить Макса в больнице. И все останется, как было — весь мир.

Но я мог и не свернуть. Я мог дойти до трансформаторной будки, сбить замок, выстрелом перебить обмотку, занять оборону и держать ее, пока проекция Бога не переместится в другую точку пространства. А переместится она уже чистой, поскольку поражающий фактор будет устранен до перемещения. И тогда все будет иначе. Лучше, чище, добрее. Скорее всего. Потому что магнитное поле перестанет докучать Богу во время сна.

Но на этом, втором пути меня ждали стволы бандитских пистолетов, когда ребята Эдика попробуют уничтожить сначала меня, а затем проекцию Бога. На этом пути меня ждали стволы милицейских автоматов, когда начнется штурм трансформаторной будки. И скорее всего, на этом пути меня ждала смерть. Утешало лишь то, что до перемещения проекции Бога трансформатор починить все равно не успеют.

Меня не будет, но останется Катька, останется Макс, и Алиса, скорее всего, останется. И останется еще очень много хороших людей, а сволочи и ублюдки постепенно вымрут, как динозавры. Алиса говорила, что такого положения вещей хватит на тысячу лет. Что ж... Нормальная плата за одну никчемную жизнь бывшего спецназовца. Интересно, тот следователь, который меня допрашивал, решил бы со мной поменяться на таких условиях?

Я широким шагом шел через двор, и снег проминался у меня под ногами. Какой-то удивительно свежий снег, белый, словно лебяжий пух. Ветер выдувал ноту «фа» из стволов моего ружья.

«Пусть теперь только попробуют меня остановить, — думал я. — Пусть теперь только попробуют».