Два брата (др. ред.) - Александр Волков

— Нет.

— Значит, скоро выйдет.

— А мне что?

— Да ведь твой порох отсыреет лежамши и тебе его для переделки вернут. Тогда не токмо о прибылях думать, а, пожалуй, своего капиталу прибавишь, чтобы казну ублаготворить.

Теперь призадумался и Ракитин:

— Что ж делать-то будем? Выручай, Егорша!

— Затем и приехал. Привез я в Россию одного человека.

Егор рассказал о Питере Шмите и о том, с какой целью привезен этот мастер из Генеральных Штатов.

Глаза Ракитина блеснули; он сказал:

— Если тебе удастся у него секрет вызнать, первым человеком у царя станешь!

— Да не хочу я, чудак ты этакий! И причин тому две. Первая — он ради своей выгоды никогда тайны не откроет. А вторая, она же и главнейшая, — не хочу унижаться перед иноземцем. Сам думаю дойти до секрета! И для того прошу у тебя разрешения на твоей фабрике пробы делать.

Ракитин обрадовался:

— Да господи боже мой! Егорша! Друг! Сколь тебе угодно! Я Бушуеву накажу, чтоб он тебя за главного хозяина почитал. Это ведь не я тебе, а ты мне одолжение делаешь. Ну, а с этим… со Шмитрм… ты твердо решил дела не иметь?

— Ну его! Не буду я ему кланяться!

— Ты не будешь, а я, пожалуй, и поклонюсь! — воскликнул довольный Иван Семеныч. — Почему же не поклониться нужному человеку? На том все наше купеческое дело стоит!

По прибытии в Петербург пороховой мастер Шмит был весьма неприятно поражен. Оказалось, что в то самое время, как князь Борис Куракин вел с ним переговоры, в Россию пригласили и другого мастера, родом немца, Питера фон Гесселя.

Этот немец, которого, Шмит сразу же возненавидел, был, правда, нанят как шлюзный и мельничный мастер, но Шмит узнал, что фон Гессель работает и по пороховому делу. Положение единственного и незаменимого специалиста, на которое рассчитывал голландец, рушилось. Огорчился Шмит и тем, что немец опередил его своим приездом в Петербург и успел свести знакомство со всеми нужными лицами. Но еще больше был уязвлен Шмит, когда узнал, что хитрый Гессель выговорил себе ежемесячное жалованье в триста пятнадцать флоринов. А он, Шмит, согласился поехать всего за сто флоринов в месяц!

— Продешевил! Да еще как продешевил! — бормотал смертельно оскорбленный голландец. — Втрое меньше взял, чем мог! Но русские мне за это заплатят, черт их побери! Пускай попробуют выведать от меня секрет… А вдруг его откроет фон Гессель?!

Адские муки терзали корыстолюбивую душу Питера Шмита. А тут как раз привезли ему царский указ:

«1719 года апреля в 12 день великий государь, царь и великий князь Петр Алексеевич указал построить вновь пороховую мельницу по маниру нововыезжего из Голландии порохового мастера Питера, Шмита, и на то строение припасы, какие надобно, отпускать без задержания…»

Указ привез артиллерийский подполковник Витвер, назначенный комиссаром постройки. Витвер обязан был доставать всевозможные материалы, какие потребует Шмит, и поставлять нужное количество рабочих.

Прослушав перевод указа, Шмит хмуро заявил:

— У вас хороший мастер нанят, к нему и обращайтесь!

— Кто это? — не понял Витвер.

— А фон Гессель!

— У него другие дела будут, — улыбнулся Витвер. — А вы обязаны приступать к работе согласно контракту.

— «Контракт, контракт»! — ворчал голландец. — А скажите, господин подполковник, у вас в России год сколько месяцев считается?

Огорошенный неожиданным вопросом, Витвер удивленно посмотрел на Шмита:

— Двенадцать месяцев, как и везде!

— А вот и не везде! — торжествуя, возразил Шмит. — Мне в Штатах за тринадцать месяцев платили!

Комиссар подумал.

— Сие только так могу понять: раз в году вам выплачивались наградные в размере месячного жалованья.

— Как хотите понимайте, — заупрямился старик, — а я требую, чтобы мне за тринадцать месяцев выплачивали!

— Хорошо, доложу вашу просьбу по начальству.

Над заявлением корыстолюбивого голландца посмеялись и решили: платить Шмиту за тринадцать месяцев.

Узнав об этом, мастер сумрачно усмехнулся:

— Всё лишняя сотня флоринов!

Глава XIV

ВОЛОКИТА

Ракитин свел знакомство с Питером Шмитом. Угрюмый старик отнесся к новому знакомцу довольно благосклонно, когда узнал, что он, Иван Семеныч, арендует казенную пороховую фабрику.

Хорошие отношения поддерживались тем, что Иван Семеныч подарил пороховому мастеру несколько фунтов дорогого табаку, водил его в австерию и там щедро угощал. Объясняться между собой им вначале было трудно. Шмит когда-то жил в Польше и до старости не забыл польского языка; говорил он, мешая голландские, немецкие, польские и немногие русские слова, которые успел узнать. Иван Семеныч напрягал все свое внимание, вникая в смысл этой мешанины. Впрочем, Шмит был способен к языкам, и он быстро усваивал русский язык.

Не один раз побывали Ракитин и Шмит в австерии, и много скучных рассказов голландца выслушал Иван Семеныч, прежде чем решился в упор поставить перед стариком вопрос, согласен ли он открыть свой секрет производства пороха и сколько он за это хочет.

Шмит хладнокровно выслушал и сказал:

— Вам не столько важно знать секрет приготовления пороха, сколь получить прибыль. Вы — коммерсант, а главная цель коммерсанта — доход. Я вам предлагаю, мингер: постройте мне фабрику, которая будет моей неотъемлемой собственностью, а я буду передавать вам пятую часть ее дохода.

Ракитин даже подпрыгнул на лавке, и обычное хладнокровие его покинуло:

— Но вы… вы с ума сошли!

— Почему же? Это деловое предложение. О нем можно разговаривать, можно торговаться. Я даже могу выплатить вам стоимость фабрики… ну, хотя бы в пятьдесят лет!

— Ни вы, ни я не проживем пятьдесят лет!

— У нас останутся наследники, — спокойно возразил голландец.

Взбешенный Ракитин схватил шапку и выбежал из австерии. Пороховой мастер насмешливо смотрел ему вслед.

Дело с постройкой казенной пороховой мельницы чрезвычайно запуталось. Главный начальник всего артиллерийского дела, генерал-фельдцехмейстер Яков Вилимович Брюс, отсутствовал: он был на Аландских островах, где во главе русской делегации вел переговоры о мире со Швецией. Наблюдение за постройкой новой мельницы перешло к Военной коллегии, президентом которой был Меншиков.

По докладу Меншикова, не разобравшегося как следует в деле, царь издал 7 июля указ:

«На малой реке Неве построить пороховую мельницу и двор; строить фон Гесселю».

Питер Шмит забил тревогу: о нем забыли, его обошли, очевидно вследствие интриг соперника. Так и контракт могут нарушить! Голландский мастер забегал по коллегиям и приказам. Хлопоты его увенчались весьма незначительным успехом. 12 июля вышел новый царский указ на имя фон Гесселя:

«На Санкт-Питербурхском острову делать вновь пороховую мельницу и погреб по чертежу Шмита каменным маниром».

Шмит готов был в ярости рвать на голове волосы. Вместо высокой должности суринтенданта он оказался только чертежником при этом интригане фон Гесселе!

Между двумя иностранцами началась настоящая война: ни один не хотел подчиниться другому. Мастера писали друг на друга кляузы, адресуя их в Главную Артиллерийскую канцелярию, в Военную коллегию, в Коллегию иностранных дел, в Коммерц-коллегию и, наконец, самому царю. В заявлениях выставлялись денежные требования, предъявлялись все новые и новые претензии. Шмит писал, что жалованья за тринадцать месяцев в году для него недостаточно ввиду его больших знаний и заслуг. Он был недоволен, что ему дали деревянный дом, а не каменные палаты. Шмит требовал двух денщиков для личных услуг, казенных лошадей и коляску для разъездов по городу, а для поездок по Неве — шлюпку с гребцами. Фон Гесселя он обвинял в невежестве; заявлял, что тот и рисовать-то научился только перед отъездом в Россию.

В свою очередь, фон Гессель тоже предъявлял всевозможные требования. Ничего не делая, он жаловался, что Питер Шмит умышленно затягивает чертежи, без которых невозможно начать строительство.

В канцеляриях скрипели перья, снимались копии, писались выписки и отписки. Подьячие следили за борьбой с интересом и одобряли каждый удачный ход той или другой стороны.

— Ну чисто два медведя в одной берлоге сошлись! — говорили приказные. — Любопытно, кто кого загрызет?

Шли месяцы, а дело стояло на одном месте.

В конце концов иностранцы так надоели своими кляузами, что осенью 1719 года сенат приказал произвести проверку, которая выяснила, что фон Гессель действительно отнесся к порученному делу недобросовестно и присвоил значительную часть отпущенных на постройку сумм.

Брюс распорядился отставить фон Гесселя, а все делать по указаниям Питера Шмита.