Яд Фаберже - Анна Данилова

Вудз вышел из спальни Лоры, поцеловав ее на прощание и пожелав спокойной ночи. В дверь спустя некоторое время постучалась Юлия Земцова.

– Ты не спишь?

– Нет. Мне не до сна… В голове такая каша… – осипшим от долгого разговора с Арчи голосом сказала Лора, обрадовавшись, что ей не придется одной маяться от бессонницы. – Как хорошо, что ты пришла… Мне так трудно все переварить, осмыслить… Голова идет кругом…

– Ну, как вы поговорили? Облегчили душу?

– Да… Осталось только выяснить, действительно ли я его дочь или нет…

– Тебе достаточно спросить об этом свою маму, – подсказала ей простое решение Юля. – Ведь ты же спросишь ее об этом?

– Ты вот говоришь о ней, а я никак не могу представить себе ее лицо… Я стала забывать ее. Скажу тебе откровенно, что я до сих пор не верю, что звонила действительно она. И откуда она узнала, что я здесь?

– От Левина. Я недавно звонила в Москву и разговаривала с Игорем Шубиным, своим другом. И он рассказал мне, что твоя мама встретилась с Левиным… Ты не поверишь, но и здесь мне помог мой бывший муж, Харыбин. Думаю, он просто хотел погреть руки на Фаберже, но случилось так, что единственным покупателем, на которого вышел пройдоха Скуфин, оказалась твоя мать… – И Земцова в подробностях передала ей свой разговор с Шубиным.

– Я хотела спросить тебя кое о чем… – Лора натянула одеяло до самого носа и тяжело вздохнула: – Скажи, сколько мне дадут лет за то, что я была рядом с Муром там, на квартире Лунников…

– Не поняла… Ты что это, голубушка, никак собралась в тюрьму?

– Ну да! Не думаешь же ты, что я буду всю жизнь прятаться от милиции… Ведь я знаю, что меня ищут. И что все слишком серьезно, чтобы не думать об этом.

– Успокойся, тебе ничего не будет. Можешь мне поверить как юристу.

– Совершенно?

– Разве что небольшой штраф, но все это формально… Ерунда. Главное, это прийти и рассказать, как все было. Чистосердечное признание, понимаешь?

– Понимаю. Ты меня успокоила… Прямо не верится даже… А что это у тебя в руках?

– Это уже по твоей части… Словом, я прихватила из Москвы некоторые фотографии – твои, твоей матери и зачем-то вот эту тетрадь… Я подумала, что раз она хранится среди документов, значит, она должна быть очень ценной… Что это? Какой-то иностранный текст. И написано: «by Krzesinska». Кто это?

Лора взяла в руки тетрадь так, словно она могла в любой момент рассыпаться в прах.

– А… Поняла. Это принадлежало раньше Ниночке, моей тетке. Это страницы из книги мемуаров Кшесинской, известной русской балерины, той самой, которую кто-то из моих предков обворовал в Кисловодске… Неприятная история. Она так сильно повлияла на мою впечатлительную тетю, что заставила ее всю свою сознательную жизнь считать себя ответственной за это преступление…

– А ты знала цену украшениям, хранившимся в вашем доме, и которые ты, рискуя, надевала чуть ли не каждый день?

– Сначала нет. Но потом, конечно, поняла.

– И тебе не было страшно, что тебя ограбят?

– Скажу так: я не была уверена, что они так дорого стоят, это во-первых, а во-вторых, мне было приятно носить эти вещи. Я чувствовала себя в них более уверенно, они словно бы придавали мне сил. К тому же мало кто из окружавших меня людей верил в то, что эти украшения настоящие.

– Хорошо. Ответь мне тогда, почему же ты не продала хоть что-то из этого богатства, чтобы поступить в университет, к примеру? Неужели все из-за тети?

– Она же сказала, что я должна хранить все это на черный день… А у меня не было черных дней. Я жила так же, как и все, не голодала. А когда устроилась к Лунникам, то поняла, что попала в дом к хорошим людям… Меня все устраивало. Знаешь, даже сознание того, что у тебя в доме лежат такие сокровища, греет душу и придает уверенности. Мне было этого достаточно.

– А Левин знал?

– Понятия не имею. Мы никогда не говорили с ним об этом. Мы были слишком заняты друг другом. Но если бы он даже и захотел узнать, настоящие это драгоценности или нет, он все равно не спросил бы. Не такое воспитание, понимаешь?

Юля ушла, пожелав спокойной ночи, и Лора, оставшись одна, первым делом позвонила Левину. Ее распирала радость от сознания того, что по возвращении на родину ей не грозит тюрьма. Все заиграло теперь радужными красками и заполнилось счастьем. Как же много изменилось в моей жизни с приездом в Лондон Земцовой!

Услышав голос Левина, она теснее прижала к уху трубку:

– Сережа, это я… И я в Лондоне, а не в Москве… Понимаешь, мы хотели придумать, будто у меня есть сестра… Я потом тебе все объясню. Ведь тебе трудно поверить в то, что случилось со мной… Но все уже позади, понимаешь? Все закончилось! И я не хочу ничего от тебя скрывать… Я такая, какая есть. И у меня никогда не было сестры. Приеду и все тебе расскажу. Ты будешь очень удивлен…

– Лора, я люблю тебя, но сейчас мое чувство к тебе особенно сильно… Я так рад, что увижу тебя, что не могу спать… Я весь сплошное ожидание.

Лора закрыла глаза. На какой-то миг ей показалось, что разговор с Левиным – сон. Вот сейчас она проснется, откроет глаза и увидит перед собой живую и невредимую Эдит… Или Мура, который набросится на нее и примется срывать с нее одежду…

Она все же заставила себя открыть глаза. Не было ни Эдит, ни Мура. И только голос Левина долетал до нее и вместе с прохладным ветром, проникавшим в открытое окно, приносил казавшиеся обрывками сна будоражащие чувства слова:

– …Лежу вот на нашей широкой кровати и не нахожу себе места. Если бы ты только знала, как я соскучился по тебе…

«Теперь, когда с той счастливой поры прошло шестьдесят лет, мне представилась возможность прочесть дневники императора, изданные после переворота. В них были и записи, относящиеся и к тому незабываемому лету в Красном Селе, когда он еще был наследником престола и нам никак не удавалось уединиться. Сердце меня не обмануло. Наследник престола действительно был мною увлечен. Вот отрывки из его дневника 1890 года, касающиеся периода маневров: „10 июля, вторник. Был в театре, ходил на сцену. 17 июля, вторник. Кшесинская… определенно мне нравится. 30 июля, понедельник. Беседовал через окно с малюткой Кшесинской. 31 июля, вторник. После вечернего чая в последний раз поехал в Красносельский театр. Попрощался с Кшесинской. 1 августа, среда. В 12 часов состоялось освящение знамен. Стоял у театра, предаваясь воспоминаниям“.

Мэй захлопнула тетрадь, встала и подошла к окну. Гринвуд тонул в тумане. И только в глубине сада горело несколько электрических огней – это светились окна домика садовника, в котором изредка ночевал Салливан.

Садовник. Сад. Каменные плиты. Испачканный в земле парик. Мэй не любила вспоминать тот вечер, когда они так нелепо поссорились с Эдит. Пожалуй, это была самая постыдная страница ее жизни. Но это все виски… Виски, водка. Теперь и это в прошлом. И Эдит в прошлом. И Мур. И только Арчи, стряхнув с себя тлен прошлого, стал ее настоящим, ее сегодняшним днем. Мэй вернулась к столу и, перелистав несколько страниц назад, нашла те строки, которые были созвучны ее чувствам именно сейчас, в эту минуту: „То, что я чувствовала в тот день, может понять лишь тот, кому, как и мне, суждено было полюбить всем сердцем. Я пережила нечеловеческие страдания, час за часом представляя себе события во дворце, стараясь заглушить чувство ревности и смотреть на ту, которая отняла у меня Ники, как на императрицу и государыню, раз уж она стала его супругой. Мне пришлось собрать все силы, чтобы не сломаться под бременем обрушившегося на меня горя и достойно принять все, что было предначертано судьбой…“»

Мэй в который уже раз захлопнула тетрадь и прижала ее к своей груди. Но ведь у меня же никто не мог отнять Арчи. Он всегда был и будет со мной… Тогда почему же мне так близки и понятны эти строки? Что общего у меня с той, которая так страдала из-за ревности к наследнику престола? И отчего мне становится так тоскливо всякий раз, когда я раскрываю эту тетрадь? Я тоскую по той жизни, которая никогда не могла быть моей? Но кто же виноват в том, что я родилась так поздно, что я никогда не танцевала, но заразилась танцем, листая эти рукописи… Она – балерина, а кто я? Никто. Женщина, которая всю жизнь мечтала хотя бы немного приблизиться к совершенству. Но что было у меня, кроме украденных самым постыдным образом украшений этой великой женщины? Ничего. Я – всего лишь Мэй, обыкновенная женщина, мечтающая о красивой жизни. И что умею я, кроме как покупать и перепродавать кольца и браслеты, колье и золотые безделушки, некогда принадлежавшие сильным мира сего? Да ничего. Я не умею даже любить так, как умеет это делать Арчи…

Она вот уже целый час сидела в кабинете Арчи. Ей нравилось здесь, было тепло, уютно и пахло горящими поленьями из камина. Мэй осторожно выдвинула ящик письменного стола и увидела в нем разорванное в клочья письмо. Это был результат анализа ДНК, который содержал в себе тайну рождения Лоры. Кто отец Лоры? Кто? Раз Арчи разорвал документ, значит, ему неважно, кто ее настоящий отец. И разве это не является доказательством его любви и к Лоре, и к самой Мэй?