РАМ-РАМ - Николай Еремеев-Высочин

3

Кудинов уже начал нервничать. Я понял это по целой куче сувениров, которые он успел купить — в каждой руке у него было по пластиковому пакету. Он еще был в магазинчике внизу, когда я выходил от ювелира, и нагнал меня через пару кварталов, убедившись, что за мной не было хвоста.

— Хозяин лавки уговорил тебя открыть филиал в Москве? — пошутил я.

— Это все тебе достанется, — ответил Лешка. — Нам в Лесу запрещено привозить домой или коллегам сувениры. Ну, они выдают страну, в которой ты был на задании.

— Знаешь, — я вспомнил, что на самом деле я должен быть на Святой земле, — эта проблема не у тебя одного.

Мы избавились от пакетов, доложив их к нашим вещам в камере хранения вокзала. Оставим на нашей конспиративной вилле — кому-нибудь пригодятся. Часы показывали начало шестого — у нас еще было время поужинать.

От индийской кухни я начинал уставать. Мы приземлились в ресторане ближайшего приличного отеля, и Лешка заказал себе бифштекс, а я — речную форель.

— Что пьем? — поинтересовался мой друг, намекая на наши традиции.

— Я — минеральную воду.

— Ты серьезно?

— И ты тоже! — отрезал я.

Мне пришлось рассказать Кудинову не только про наш разговор с ювелиром, но и про свой сон в поезде. Но на него демоны низшего ряда, наводяшие страх из пограничных зон, впечатления не произвели. Лешка — таких людей после перестройки вообще остались единицы — по-прежнему был атеистом, агностиком, материалистом и последователем Эпикура. Напомню, что Эпикур, который сам ничего не написал, а предоставил это скучное занятие Лукрецию, проповедовал не только немедленное вкушение всех радостей жизни. Это было лишь следствием его глобального заключения о том, что за этой жизнью ничего не будет. Именно поэтому те, кто рассчитывают, что лучшее еще впереди, просто глупо теряют время. Так вот, Кудинов, которого при этом никак нельзя было исключить из числа думающих людей, почему-то присоединился к этой античной школе.

— Ты веришь, что это не твой ювелир посылал вам вслед громил? — задал он главный вопрос. — У него может хватить времени предупредить и продавца, и тех ребят. Может, нам действительно сообщить в Контору, куда мы направляемся и почему?

Конечно! Приятно осознавать, что наша смерть не останется неотомщенной.

— Мы это уже сделали, — сообразил я. — Маша!

— Правильно! — кивнул Лешка. — Хорошо, что я тоже пью минералку. Ты бы иначе упрекнул меня в том, что я перестаю соображать. А я, на самом деле, всегда плохо это делаю!

Кудинов помолчал, отпил воды, посмотрел на меня, как если бы хотел о чем-то спросить, но не знал, стоит ли.

— Ну! — помог я ему.

— Ну, хорошо! Только это вопрос по работе, не подумай, что я лезу в твои дела. С Машей все нормально было?

— То есть?

— Ну, я же говорю, по работе! Всегда начеку, эффективна, не знала усталости, хорошо соображала, не капризничала, не создавала проблем, надежно прикрывала. Сам знаешь! Как напарница?

Я вспомнил Машин внимательный взгляд без тени испуга, когда за нами носились по дороге смертоносные сикхские фуры, как она легко лезла вверх по почти отвесной скале, и снова ощутил в своей руке ее маленькую сильную ладонь, когда она поймала меня там. Только однажды за все эти дни я увидел страх на ее отчаянном мальчишеском лице — это когда нас пытались разлучить разбойники с большой дороги. Однако именно благодаря этому нам удалось остаться вместе и вместе бежать.

— По работе выше всяких похвал. А что?

Лешка закатил глаза, затянулся сигаретой и маленькими облачками стал выпускать дым вверх.

— Короче, — продолжил он, наконец, когда дыма больше не осталось, — я тут рискнул. Сейчас поймешь, почему. Маша со своим мужем, Олегом, работала в моем отделе. Два года назад им пришлось поехать с заданием в Сомали. Можно, я не буду тебе говорить, зачем именно?

Я кивнул. Мог и не спрашивать.

— Там же абсолютный хаос! Не знаю, есть ли в мире другое такое же место. Их с Олегом захватила одна из банд. Олега пристрелили на ее глазах, а Машу насиловали всем скопом. Потом бросили в какую-то нору. Она хотела покончить с собой, чтобы не пришлось выдержать это еще раз.

О, господи! Бедная Маша! И рядом — я со своим уязвленным мужским самолюбием!

— Но ночью, — продолжал Лешка, — на их лагерь напала другая банда, и Маше удалось бежать. Она пробралась на рыбацкое судно, потом, по ее подсчетам, у берегов Джибути спрыгнула с него и доплыла до берега. Это действительно был Джибути, и там мы ее уже нашли. Я опускаю детали. Ее приключения — это «Граф Монте-Кристо» или, скорее, «Мотылек». Я не это тебе пытаюсь сказать. В Москве Маша больше года была на реабилитации: врачи, психологи, все это. Потом, когда она вернулась в норму, ее хотели перевести в более спокойное подразделение. Но она пришла ко мне… А что у нее в жизни осталось? Детей у них не было! В общем, я убедил Эсквайра оставить ее в отделе.

— Но просто занимать место она не хотела, — продолжил за Кудинова я.

Лешка вздохнул.

— Она клевала мне печень несколько месяцев. Конечно, это был риск — и для нее, и для напарника. Ну, и для меня в какой-то степени. Я все ждал… ну, какого-то максимального стечения благоприятных обстоятельств. А с кем еще я мог ее послать?

— Ты, единственно, мог бы меня предупредить.

Кудинов снова затянулся и не спеша выпустил дым.

— Я сначала так и хотел сделать. Тогда, в Тель-Авиве. Но, с одной стороны, я в Маше был уверен. А тебе это могло бы помешать строить отношения. Я же тебя знаю — ты бы ведь все время об этом думал.

В этом Лешка был прав. Знай, я про Машу, наши отношения так, возможно, и не выстроились бы! Как она сказала: «Ты сделал невозможное»?

Я вспомнил еще, как Маша воспротивилась, когда я хотел отослать ее в Дели после покушения в Амбере. Для нее это означало бы проваленный экзамен на профессиональную пригодность.

— Я должен расписаться в зачетной книжке? — спросил я.

— И в медицинской карте. Под завершением психологической реабилитации.

Кудинов закатил глаза, как он всегда делает, когда результаты его дедукций носят личный характер, и закончил:

— Если, конечно, мои наблюдения верны.

4

Свет быстро угасал. Когда мы с Кудиновым вышли из ресторана, небо над нами уже не слепило. Оно было как на акварели: нежно-голубое, с перышками розовых облачков, медленно скользивших в сторону горы. И опять у меня в голове пронеслась мысль: вот так идущий на казнь замечает каждую мелочь и восхищается ею. Я посмотрел на часы: было четверть седьмого.

— Он сказал, в семь, но, я боюсь, в это время будет уже темно! — сказал я.

— Так поспешим! — невозмутимо откликнулся Кудинов.

Водитель «тук-тука» — черный, как негр, болезненно худой и, экзотическая деталь для профессионального участника движения, с бельмом на правом глазу — нашему желанию посмотреть на закрытый для посещения Водный дворец не удивился.

— А-а! Фото! Фото! — понимающе закричал он, показывая на Лешкин фотоаппарат. — Мое сделай фото!

Он вылез из своего железного коня и, подбоченился: одна рука на невидимом руле, вторая поднесена к глазам козырьком. Где-нибудь в Египте с нас тут же потребовали бы денег. Но индиец только удостоверился по монитору на задней стенке фотоаппарата, что его изображение действительно сделано и уедет с нами в далекую страну, и наградил нас еще одной широкой улыбкой.

— Мы спешим! — уточнил я.

Таксист сделал успокаивающий жест рукой — ладошка у него, как у африканцев, тоже была светлой.

— Один минут! Один минут!

Так я перевожу. Он сказал: «Уан минут!»

Отчаянно сигналя и поскрипывая пружинами на каждой выбоине, наш «тук-тук» понесся по запруженной всеми видами транспорта улице. Всеми, которые ездили здесь последние несколько тысяч лет и по-прежнему были вместе. Мы выбрались из центра, пронеслись по пыльному проспекту, застроенному уже не розовыми, а серыми двухэтажными коробками, и вырвались на простор. Когда справа открылась волнующая громада Водного дворца посреди озера, я снова посмотрел на часы. Конечно, не за пять минут, за пятнадцать, но доехали мы засветло!

В какой-то момент дорога подходит вплотную к воде, поворачивая вместе с ней вправо. Здесь вдоль берега сооружена широкая мощеная плитами эспланада с перилами, с которой можно любоваться видом дворца. У самого ее начала, там, где в озеро впадает арык, на полоске травы сидел человек с лодкой, наполовину вытащенной из воды. Я бы, на месте этого человека, сел на лодку и смотрел на дорогу: кто там должен за ней явиться? Лодочника же этот вопрос, похоже, волновал мало. Он сидел на корточках, задумчиво — а, может, наоборот, бездумно, — глядя на отражающуюся в спокойных водах массу дворца, над которой аккуратными зелеными шарами возвышались кроны деревьев.