Место под солнцем - Полина Дашкова

— Почему так долго? Я требовала, чтобы вы пришли немедленно. У меня очень важные сведения.

— Простите, раньше не мог, — мягко ответил Иван, — я вас внимательно слушаю. Что вы хотели сообщить?

— Пистолет взял тот мальчик, из Комитета ветеранов Афганистана. А потом кто-то подложил его назад в ящик. Думаю, это сделала жена того человека.

— Иветта Тихоновна, давайте все по порядку, — вздохнул майор, чувствуя, что опять напрасно теряет время.

— По порядку! — фыркнула Гуськова. — То-то я вижу, какой у вас порядок! Сначала надо было разобраться, а потом арестовывать Олю. Здесь плохое питание, а мне надо питаться хорошо. Когда вы ее отпустите, чтобы она меня забрала?

— Иветта Тихоновна, расскажите, пожалуйста, что за мальчик к вам приходил? Как он выглядел?

— Я знала, что этим кончится. Когда люди ведут себя аморально, это всегда плохо кончается. О ней уже пишут в газете! Хорошо, что ее родители не дожили до такого позора!

— Где? В какой газете?

Надо было уходить. Этот вредный Гончар был, к сожалению, совершенно прав. Стоило ради такого бреда пилить на другой конец Москвы, терять столько времени? Иван ругал себя последними словами.

— А вообще, вы, милиция, должны принимать меры против теперешней так называемой демократической прессы. С этим надо что-то делать! Я нарочно вырезала и сохранила заметку. Безобразие! — Гуськова поджала губы и отвернулась, как бы еще раз глубоко переживая некое, одной ей ведомое «безобразие».

— Могу я взглянуть на эту заметку? — безнадежно спросил Кузьменко.

— Сейчас — нет. Она осталась дома. Но у меня отличная память. Я не сумасшедшая, как кажется некоторым. Газета называется «Кисе». Латинскими буквами, в переводе с английского — поцелуй. Мне принесла ее соседка. Разумеется, ни она, ни я такую, с позволения сказать, прессу, не читаем. Но тут — особый случай. Мария Петровна, серьезная, порядочная женщина, считает своим долгом следить, чем увлекается ее несовершеннолетний внук. Мальчику всего пятнадцать, а он читает такую прессу. Вот вам демократия и новое воспитание! В этом бульварном листке открыто пишут о всяких половых извращениях, об этих ужасных прыгающих музыкантах и голых девицах, ну таких, у которых профессия — ходить голышом. Причем печатают цветные фотографии. И вот там, можете себе представить, — Иветта Тихоновна сделала страшные глаза и выдержала длинную эффектную паузу, — я увидела фотографию Оли! Моей Оли!

Майор Кузьменко взглянул на часы и поднялся со скамейки.

— Простите, Иветта Тихоновна, мне пора. Спасибо за информацию. Давайте, я провожу вас в палату.

Он понял, что бреду не будет конца, можно просидеть здесь до вечера. Погода, конечно, замечательная, в больничном дворе птички поют, но нельзя быть таким идиотом… — Нет! Вы должны меня дослушать! Я еще не сказала главного! Если вы думаете, что у меня бред, то глубоко ошибаетесь. Вы можете проверить. Вырезка из газеты хранится у нас дома. Олю сфотографировали скрытой камерой.

— Что, голышом? — не удержался майор.

— Нет, избави Бог. До такого не дошло, — замахала руками бабушка, — ее сняли в каком-то кафе, рядом с сыном известного артиста. Там названа его фамилия, сказано, что он владеет игорным заведением, женат на известной балерине, но сердце его так переполняет нежность, что он не может остановиться. Вы представляете, подобный тон в печатном издании?!

Гуськова вцепилась в его рукав и тараторила так быстро, что стала задыхаться. Майор отлично представил себе подобный тон, а потому раздумал уходить, опустился на скамейку и закурил.

— Не волнуйтесь, Иветта Тихоновна. Я не уйду, пока вы не расскажете все, что считаете нужным.

— Спасибо. — Старушка перевела дух и продолжала уже спокойней:

— Мою внучку обозвали загадочной красоткой Оленькой Г. Но намек совершенно прозрачный! Совершенно! Так вот. Этот человек женат, и у моей Оли с ним роман. Я знаю, для девочки это очень серьезно. У нее не то воспитание, чтобы, как теперешние, развлекаться подобным образом. Я пыталась с ней говорить, но она давно меня не слушает. Она стала врать мне, приходить очень поздно, а я… — Иветта Тихоновна, давайте вернемся к тому молодому человеку, который приходил к вам домой, — осторожно перебил ее Иван, — вы ведь понимаете, это самое важное. Вы можете вспомнить, когда именно он приходил к вам? Какого числа?

— Конечно, могу. Это было второго сентября. Оля ушла в университет. Я всю жизнь проработала в системе народного образования, первое сентября для меня особенный день. А мальчик приходил второго утром, около одиннадцати.

— Как он выглядел?

— Совсем молоденький, не старше восемнадцати. Худенький такой, с приятным лицом, с усиками. Он принес продукты, хорошие продукты — ветчину, сыр, апельсиновый сок, шоколадные конфеты. Такие конфеты потом приносила Маргарита, очень вкусные, там разная начинка — пралине, суфле. И красивая коробка.

— Маргарита Крестовская? — уточнил майор.

— Да. Она очень воспитанная, внимательная девочка, часто бывает у нас, они с Олей дружат с первого класса.

— Пожалуйста, постарайтесь описать молодого человека подробней. Рост, цвет волос, может, что-то запоминающееся в лице?

— Волос я не видела. Мальчик был в черной кожаной кепке и не снял ее, когда вошел. Я не стала делать замечание, промолчала, как тактичный человек. Рост средний, лицо приятное, ничего такого запоминающегося. Усики темные, аккуратные.

— Он показал вам какое-нибудь удостоверение?

— Разумеется! Разве я бы впустила его в дом без документа? Оля ушла в университет. А у меня поднялось давление, и знаете, в тот день была магнитная буря. На вас влияют магнитные бури?

— Да, конечно, — рассеянно кивнул Иван и тут же раскаялся.

— А что вы чувствуете? Я, например, чувствую страшную слабость и головокружение. И знаете, так покалывает в ногах, прямо будто мелкие иголочки. И еще — в глазах темнеет, особенно если смотришь в одну точку. Вы у себя наблюдали подобные симптомы?

— Наблюдал. Скажите, вы не помните, как выглядело удостоверение?

— Отлично помню. Солидная красная книжечка, снаружи ничего не написано, а внутри — фотография, круглая печать, фамилия. Я и фамилию запомнила, представьте. Она очень простая: Петров.

— А какая там обозначена организация? — спросил Иван и подумал, что, в общем, это не имеет значения.

Красные книжечки продаются на Арбате. Можно сварганить себе любой документ, вклеить фотографию, изобразить печать. Чтобы обмануть такую старуху, не надо особенно стараться.

— Комитет ветеранов Афганистана. Все как положено. Моя дочь и ее муж, родители Ольги, были офицерами, и мы являемся родственниками погибших.

— Это я знаю. Скажите, а раньше вам приносили продукты от этой организации?

— Нет. Мы получаем небольшое пособие, но продукты принесли впервые. Этот мальчик, Петров, объяснил мне, что пришла гуманитарная помощь из Америки. Потребовалось найти мое пенсионное удостоверение. Оля такая рассеянная, постоянно кладет все в разные места. Знаете, она вообще все теряет в последнее время. Даже одежду, нижнее белье. Мне необходимо хорошо питаться, каждая копейка на счету, а она все теряет, потом приходится покупать новые вещи. При теперешних ценах это просто невозможно. Вам, как официальному лицу, я могу сказать, недавно она потеряла бюстгальтер, хороший, почти новый. Перерыла весь дом и не могла найти.

— Простите, Иветта Тихоновна, давайте мы не будем отвлекаться от главного. Значит, понадобилось ваше пенсионное удостоверение.

— Да. А я себя плохо чувствовала, мне трудно было искать. Я спросила, нельзя ли просто сообщить все данные, которые есть в удостоверении. Я их помню наизусть. А он говорит, нет, к сожалению. Нужны еще другие документы — свидетельства о смерти, оба, Марины и Николая. И очень любезно предложил мне, мол, вы скажите, где все это может лежать, я сам посмотрю. Ну, я не возражала, красть в нашем доме нечего. А все документы Марины и Николая лежат в том ящике, где пистолет. Мне тогда не пришло в голову, что этот Петров заметит его. Я совершенно не беспокоилась, документы лежали на видном месте, сразу как откроешь ящик, а пистолет — в самой глубине, в шкатулке.

— Вы проверили ящик после того, как молодой человек ушел?

— Нет. Я плохо себя чувствовала. Это только потом мне пришло в голову.

— Когда именно?

— Когда я узнала, что Олю подозревают в убийстве, я подумала: наверное, из-за этого пистолета. И сразу вспомнила, как Петров открывал ящик.

— А потом, после второго сентября, кто-нибудь посторонний приходил к вам, открывал ящик?

— Из посторонних никого. Только вы. Кто-то еще к Оле зашел, сразу после вас. Я мельком увидела, он в кухне сидел, в комнату не зашел. Толстый такой мужчина, солидный. Я потом спросила Олю: кто это, она сказала, мол, знакомый.