Полуночные укусы - Рэйчел Кейн

Это место было живым.

- Ты что-то хочешь, - прошептал он.

Оливер и его пленник наверняка ушли. Оливер, будучи Оливером, решил бы, что принести его трофей Амелии будет иметь приоритет над любой спасательной операцией - и если честно, пленник слишком опасен, чтобы оставить его на произвол судьбы.

Он вернется за мной, сказал себе Мирнин, чтобы остановить растущую волну паники. Или отправит помощь. Я только должен сохранять спокойствие и найти способ спасти себя.

Ну что, это казалось простым.

Он поискал в карманах и нашел сотовый телефон, который Клэр всегда наставала брать с собой; это была самая простая модель с несколькими номерами и выбором позвонить, прервать и экстренный возов. Он решил, что это оправданный экстренный вызов, и нажал эту кнопку.

Тишина.

Он проверил небольшой светящийся экран. Он гласил, что не было сигнала. Я знал, что эти вещи бесполезны, подумал он и бросил его на пол, закрутив, как компас, указывающий в сторону безумия.

Когда он снова поднял голову, в середине комнаты был обеденный стол. Он был совершенно неуместным, потому что выглядел новым, блестящим, без единого пятнышка. Вокруг него стояли шесть стульев.

Он оглянулся в сторону разрушенной кухни и обнаружил, что она чистая и аккуратная, словно дом решил вернуться в прошлое. Призраков нет. Это должно быть плюсом. Но так не кажется.

Теперь на столе была книга - альбом с фотографиями, сделанный из старого зеленого бархата с причудливыми целлулоидными уголками. На нем старинным металлом написано "Наша Семья".

Было не много вариантов, и бессмысленно пытаться найти другой выход. Он должен был следовать пути, который это место выбрало для него, по крайней мере сейчас. Дом хотел сказать ему что-то.

Он был готов слушать.

Мирнин сел на стул перед альбомом и протянул руку, чтобы открыть защелку. На левой стороне обложки было место для имени, и написано выцветшей медной гравировкой Семья Вексенов (прим.пер. здесь и далее говорящие имена. Vexen - раздраженный, злой).

Вексен. Дурное имя.

Справа одна большая фотография - или вернее ферротипия - худого крепкого старика в плохо сидящем формальном костюме девятнадцатого века с цилиндром. Он стоял в том, какой в лучшие дни была эта ферма, с женой с худым лицом в лучшей воскресной шляпке и траурном черном платье. Группа детей сидела у их ног.

Но что-то в этом фото поразило его, и он знал, что это было: живые дети, но один в середине мертв, подпираемый сестрами с каждой стороны, чтобы дать мальчику ложную видимость жизни. Ложь для его пустого взгляда и заваливающейся головы.

Траурная фотография. Викторианская традиция, когда для каждого человека могло быть только одно изображение, и способ увековечить умерших, прежде чем будет слишком поздно. В современных глазах это было ужасно болезненно, но для этой семьи, в то время, было драгоценной вещью, чтобы увековечить любимого человека.

Он старался ничего не читать в альбоме.

Следующие две страницы приводили вырезки из старых, пожелтевших газетных статей в комплекте с не очень мастерски нарисованной иллюстрацией самого фермерского дома, в котором он теперь стоял. Это было, понял он, ближе ко времени основания Морганвилля и задолго до того, как он стал достаточно здравомыслящим, чтобы выходить за пределы стен своей новой лаборатории. Газета была давно почившим Глашатаем Морганвилля и подробно описывала убийство в доме Вексенов. Микайя Вексен, его жены, Вертью (прим.пер. добродетель), его брата, Аргуса (бдительный страж) и его детей, Труф (обещание, верность) и Верили (истина), все были убиты. Исчезла из дома средняя дочь, Клеменси (милосердие). Ужасная сцена была обнаружена днями позже проезжающим мимо ковбоем, который остановился попоить лошадь. Был вовлечен шериф Морганвилля того времени. Согласно второй статье не было сделано никаких арестов.

Следующий оборот страницы содержал фотографии погибших. Не при жизни... Нет, дом не был таким любезным. Это были фотографии, сделанные на месте их обнаружения - месте преступления, как говорят сейчас. Сепия выцвела, но достаточно яркая, чтобы ужаснуть. Похоже, прибыльная подработка фотографа.

Мирнин смотрел на них, пытаясь увидеть, что должен был понять. Что это не вампирское убийство? Это очевидно; сцена слишком хаотична, слишком яростна, слишком... беспорядочна. Выглядит как очень человеческое преступление.

- Выглядит немного очевидным, - непринужденно сказал он сумасшедшему дому, который держал его в плену. - Семья ссорится, что выходит из под контроля, а дети оказались под рукой. Я прав? - Он перевернул страницу. Ничего. Он перевернул другую и получил пустые страницы. - Если это твой очень тонкий способ показать недовольство моим отсутствием понимания...

Он поднял голову, потому что кто-то сидел за столом напротив него. Девочка.

- О, так лучше. Клеменси? - Девочка, сидевшая напротив него, была цвета слоновой кости, жуткая, с обесцвеченными волосами и затуманенными глазами. Он сомневался, что в жизни она была такой бесцветной. По виду ей тринадцать или четырнадцать... больше ребенок, чем женщина. - Или ты Труф?

Губы разомкнулись в форме слова, но не было слышно ни звука.

- Значит, Клеменси, - сказал он. - Если ты собираешься пугать меня, должен предупредить тебя, что не вызовешь у меня ночные кошмары. Я гораздо хуже тебя. Другими словами, ты должна придумать что-то получше.

Она улыбнулась. Это была милая, беспечная улыбка, и она сделала ее... человеком. И больно думать о страданиях этой девочки. Он был хищником долгое время, но редко был монстром. Не таким монстром.

Она протянула бледную руку к нему и повернула ее ладонью вверх.

- Ты что-то хочешь, да. Я это понял, - сказал он. - И я должен похвалить тебя за очень достойный спиритический сеанс, но ты должна быть более конкретной. Я вампир, а не телепат.

Она просто смотрела на него своими слепыми глазами, и он в конце концов вздохнул. Он верил во многие вещи, призраки одни из них, и он знал, когда можно к ним прикасаться. Особенно по приглашению призрака. В маленькой валлийской деревне, где он воспитывался, прикосновение к призраку было прямым порталом в ад.

Но он хотел выбраться из этого места, и он чувствовал, что Клеменси Вексен - единственная дверь, через которую он мог пройти.

Так что он коснулся ее руки... и умер.

Это не фактическая смерть, физическая смерть, но это ощущалось так. Не приятно. Не быстро. Это была смерть запутавшегося, страдающего ребенка, который не мог понять, как ее жизнь пошла так ужасно неправильно, или почему кто-то хочет выжать из нее такую боль.

Он со вздохом откинулся на спинку стула, падая обратно в свое внезапно болящее тело, и положил дрожащую руку на лоб. Там, где призрак уже сжал его пальцы, они были ледяными и обмороженными, и почти столь же бледными, как труп девочки. По мере того, как вернулись чувства, их пронзили горячие иглы боли, но вряд ли он даже заметил это.