Таких не убивают - Кир Булычев

Голова кругом идет. И еще этот взбесившийся телефон!

— Кто? — Лидочка, задумавшись, подняла трубку и, продолжая вытирать голову, свободной рукой поднесла ее к уху.

— Господи, я думала, что тебя убили, — это был голос Сони. — Что с тобой произошло? Мне не хватало еще твоего трупа.

Лидочка представила, как Соня ломает в пальцах погасшую сигарету. Господи, она совсем забыла о Сониных бедах!

— Я была на даче, — сказала Лидочка. Она не собиралась ни жалеть Соню, ни проявлять деликатность. В конце концов, Соня спокойно обманывала Лидочку, утверждая, что ничего не знает о садовом участке Маргариты Флотской. Знала она о нем!

— На какой даче? — спросила Соня. Она перевела дух — затянулась. — У Татьяны?

— Теперь у Татьяны. Но раньше это была дача Маргариты, а потом она перешла к Алене. И вы на ней не раз бывали.

— Какая дача? Я ничего не знаю.

— Если не знаешь, то мне с тобой не о чем разговаривать.

Так как Соня молчала, Лидочка повесила трубку и успела вытереть волосы и включить фен, прежде чем телефон зазвонил вновь. Конечно же, эта была Соня.

— Лида?

— Перезвони мне через пятнадцать минут, — сказала Лидочка. — Я сушу волосы и все равно ничего не услышу.

Она положила трубку и спокойно занялась сушкой волос. Она была уверена, что Соня позвонит — куда деваться этой особе, перепуганной, как зайчишка? Сейчас она позвонит и скажет, что не говорила Лидочке о даче, потому что… А любопытно, почему?

Телефон зазвонил через пятнадцать минут без десяти секунд — Лидочка поглядывала на часы.

— Извини, — сказала Соня. — Я понимаю, что у тебя есть основания мне не доверять и даже сердиться на меня. Но садовый участок Маргариты — эта такая древняя история! После того, как дача сгорела, не было смысла туда ездить.

— И не ездили?

— Конечно, почти не ездили.

— Но я сегодня там была. Там остался хозблок — две комнаты, электрокамин, кушетка — явно туда ездили. Там даже жили. Почему ты об этом не знала? От тебя скрывали? Тогда почему ты говоришь, что была лучшей подругой Алены?

Лидочка слышала свой голос — он как будто принадлежал не ей. Как могла она скрыть от Сони смерть Осетрова и упрекать ее во лжи, заманивая в ловушку?

— Нет, я знала, конечно, знала, — мямлила в ответ Соня. — Но зачем тебе знать, это такой пустяк, это так неважно?

— Неважно? — совсем уж рассердилась Лидочка. Тут уж она не притворялась. — Тогда почему Осетров поехал туда? Что он там потерял?

— Значит, он все же поехал туда? — Соня была напугана. Она точно была напугана. — Вот почему он был в лыжном костюме. Ты мне сказала, а я не придала значения…

— Его там убили, — сказала Лидочка.

— Что?

— Его там убили. И не только убили. Его страшно мучили. Когда мы нашли его, он был весь изломан… — Лидочке не хватило дыхания, ее голос сорвался, но Соня не слышала этого — она выла. Когда Лидочка замолкла, смущенная странным звуком, доносившимся из трубки, она поняла, что это именно вой — на одной ноте, тупой, почти звериный, но более высокий по звуку — его можно было спутать с гулом, который издает рой пчел…

— Соня? Соня! Что с тобой?

Упала трубка. И короткие гудки.

Когда Лидочка пришла в себя после этого разговора, ей стало стыдно, что она так разговаривала с Соней. Та и без нее напугана. У нее свои беды — беды, неведомые Лидочке, но общие для всех тех людей — Алены, Осетрова, Сони… Двое из них уже погибли, а Сонечка, запутанная в те же дела, боится смерти. И, наверное, имеет все основания ее бояться. Так что никакого права упрекать Соню во лжи Лидочка, наблюдательница со стороны, не имела.

Лидочка набрала номер Сони, но там было занято.

Интересно, что узнал Шустов о смерти Осетрова? Лучше не думать об этом, потому что тогда сразу перед глазами встает картина мучительной пытки Осетрова. Ни один человек, думала Лидочка, не бывает виноват настолько, чтобы его так замучили. Даже если он убил Алену и это была месть за ее смерть.

Домашнего телефона Шустова Лидочка не знала. И, наверное, хорошо, что не знала, — зачем ей превращать отношения деловые, случайные, в более личные? Может, снова позвонить Соне?

У Сони занято.

Не возвратилась ли Татьяна в квартиру к Алене? Хоть она и собиралась вернуться в Переделкино, но могла передумать.

Телефон у Алены не отвечал.

Несколько раз Лидочка набирала каирский номер, но связь срывалась на пятой цифре — то ли здесь, то ли, как еще недавно принято было говорить, «за пределами Советского Союза».

И тут снова позвонила Соня.

— Расскажи мне, что было, — попросила она.

Говорила она тихо, как всласть наплакавшаяся женщина.

Тихо, ровно и даже умиротворенно.

— Тут мало что можно рассказать, — сказала Лидочка. — Меня туда Татьяна повезла.

— А откуда она узнала адрес дачи?

— Соня, да скажи мне, почему это — тайна?

— Никакая это не тайна, но Татьяну они никогда туда не подпускали. Это было принципом. Поэтому мне интересно, кто ей рассказал.

— Она сама догадалась. Нашла какое-то письмо… Все равно рано или поздно она обо всем бы догадалась.

— А Осетров и в самом деле был совсем мертвый? Никакой надежды?

— Он погиб, наверное, за день до того, как мы его нашли.

— Его Татьяна нашла?

— Татьяна оставалась в машине.

— Зачем? В какой машине?

— Тебе все детали важны или только самое важное?

— Я не знаю, — Соня снова начала плакать. Но при этом она могла говорить.

— Я пошла на участок с одним человеком. Мы увидели много следов. В снегу. И возле хозблока, — рассказывала Лидочка.

— Он был в хозблоке?

— Да.

— Он долго там был?

— Откуда я знаю! Но человек, который был со мной, предполагает, что Осетров намеревался там пожить.

— Дальше, дальше!

— Я увидела его. Он лежал на полу. Они его жутко избили перед смертью.

— Кто они? Их поймали?

— Соня, не мели чепухи. Если кто и знает убийц Осетрова, то я думаю — это ты.

— Нет, нет! Клянусь тебе, нет! Для меня это такая же неожиданность. Как тебе не стыдно!

— Ты вчера еще проклинала Осетрова и говорила, что твой Петрик его за триста долларов достанет.

— Да ты с ума сошла, что ли? Неужели он будет за триста долларов?.. Притом, он вовсе не мой. Я его еще больше боюсь, чем Осетров боялся.

— Тогда ты должна немедленно позвонить Шустову и рассказать, что подозреваешь в убийстве Петрика.