Таких не убивают - Кир Булычев

Саша уже был внутри. Он вглядывался во что-то, потом наклонился — Лиде было видно его, — наклонившись, он сделал шаг вперед, голова и руки исчезли из ее поля зрения, и приподнял с пола серое покрывало.

Потом Саша выпрямился. Он не смотрел на Лиду, а смотрел себе под ноги.

Он достал из бокового кармана ватника пачку сигарет «Мальборо» и зажигалку. Закурил. Обернулся к Лидочке.

— Заходи, — сказал он. — Если мертвых не боишься.

— Не боюсь, — сказала Лидочка. Но не сразу заставила себя шагнуть вперед.

Внутри было полутемно, свет проникал сквозь маленькое окошко, а комната была невелика.

Саша откинул брезент или серое солдатское одеяло, и обнаружилось, что на полу, скорчившись, как будто сильно замерз, лежит человек. Он был в лыжном ярко-синем костюме, сильно измаранном кровью и грязью, а лицо его было настолько залито кровью, что Лидочка лишь по седым, чуть вьющимся волосам, по руке, нелепо изогнутой, с растопыренными от страшной боли пальцами, по одному, дико распахнутому глазу узнала Осетрова. Скорее не узнала, а почувствовала, что это Осетров, ожидала его увидеть.

Уже когда они свернули в проулок и шли по снежному гребню тропинки, между проваленных в снег следов, Лидочка интуитивно начала осознавать, что они приближаются к месту, на котором произошло нечто страшное, насильственное. Ее мозг продолжал работать, принимая и отвергая варианты подозрений, и получалось, что более всего опасность должна была угрожать Осетрову. Если не он убил Алену, то он знал нечто, связанное с ее смертью, и настоящий убийца должен был найти его и убить. И скрывался Осетров вовсе не от милиции, а от опасности куда более реальной и смертельной. Но может быть и другое: он виноват в смерти Алены. И есть человек, который решил отомстить за нее…

— Вы его знаете? — спросил Саша, как будто прочел Лидочкины мысли. Кровь замерзла странно, как замерзает вода на наледи: плоскими лужицами, по мере того, как напор иссякает — и получается как бы невысокая ступенчатая пирамидка.

— Думаю, что знаю, — сказала Лидочка. — Немного знаю.

— Как так немного? — спросил Саша. Он сглотнул слюну. Он старался не глядеть на мертвого. Шерлок Холмс из него никогда не выйдет, потому что настоящий сыщик, который входит в историю, обязательно должен быть чуть-чуть некрофилом. По крайней мере, должен с профессиональным хладнокровием рассматривать покойников, как энтомолог мертвую бабочку.

— Я его один раз видела, — сказала Лидочка. — Он совсем мертвый?

— Давно уже. Наверное, со вчерашнего дня.

— Пойдемте отсюда, — сказала Лидочка.

Они вышли наружу. Там было очень свежо и светло.

— Они мучили его страшно. Ты обратила внимание, что у него руки переломаны?

— Нет…

Лидочку мутило.

— Ты иди первой, чтобы сзади не бояться, — великодушно сказал Саша. А Лидочка спешила по тропинке и спиной чувствовала опасность, исходившую от Саши. Почему он захотел идти сзади?

У калитки она обернулась.

Саша встретился с ней взглядом.

— Дура, — сказал он, — иди тогда сама сзади.

Он сказал это без злости.

— Не обращай внимания, — сказала Лидочка.

Они прошли переулком, и Лидочка почти ни о чем не думала, потому что надо было балансировать на тропинке и не угодить в глубокий снег. Думать было страшно, и Лидочка старалась отвлекать себя, говоря: «Вот вороны летят парой, неужели у них сохраняются пары на зиму, когда не надо выводить птенцов? А может быть, вороны чуют смерть и реют над тем хозблоком?» Она невольно обернулась — хозблок был уже закрыт следующей дачей — и потеряла равновесие. Саша подхватил ее, Лида взвизгнула, чего с ней не случалось с детства, и оттого смутилась.

— Погодите, — сказала Лидочка, — дайте дух перевести.

Чем дальше они отходили от страшного сарая, тем нормальнее становилась жизнь, и та близость, что возникла между ними, как между людьми, потерпевшими кораблекрушение на резиновом плотике, истончалась, потому что оба понимали неизбежность близких событий, в которых каждый будет предоставлен сам себе — надо вызывать милицию, терять время на разговоры с чужими подозрительными людьми, выступать где-то свидетелями — острота свидания с жестокой смертью сменится формальной принадлежностью к ней. Даже показания они теперь будут давать раздельно.

— Дурак он, — сказал проницательный Саша. — Судя по всему, он здесь решил скрываться. А его выследили.

— Почему вы так думаете?

— А потому, что и вы так думаете, — ответил Саша. — Потому что он печку включил, обогреватель. Не заметила?

— А обогреватель горел?

— Нет, видно, в борьбе шнур вырвали. А то бы все сгорело.

— Его могли с осени так оставить.

— Ты не поняла. Обогреватель у стола стоял — провод к нему через всю комнату тянулся. Если ты на зиму уезжаешь, зачем так обогреватель ставить? Потом еще: разве ты не заметила — у него на столе еда стояла. Включал чайник. Хлеб там был с колбасой. Неужели не заметила, Ватсон?

— Ничего я не заметила, — мрачно ответила Лидочка. — Я лицо его увидела, а что вокруг было — не помню.

— Жалко. Ненаблюдательная ты. И даже не заметила, как они там что-то искали?

— Нет.

— Там же все перевернуто, переломано!

— Нет, я не заметила.

— Он что-то с собой привез, а они его выследили. Или вычислили? Не отсиделся.

Они вышли на главную улицу. Теперь идти стало легко. Впереди, совсем близко, стоял оранжевый джип Эдуарда. Самого Эдуарда еще не было. Видно было, что Татьяна Иосифовна спит на переднем сиденье, опустив голову на грудь, отчего казалось, что в машине сидит кто-то пирамидальный и безголовый.

Неужели виноваты триста баксов? Те самые триста долларов, о которых говорила Соня? Нет, человека за это не убивают. Даже в нашем сумасшедшем мире. Им дороже встанет ехать сюда, отыскивать его. Да и не стал бы он держаться за эти доллары. Впрочем, что мы знаем?

Татьяна, видно, почувствовала их приближение. Когда они подошли к джипу, она открыла глаза и театрально медленно подняла голову.

Она открыла дверцу машины и, наклонившись вправо, чтобы высунуть голову, спросила:

— Разумеется, вы ничего не нашли?

— А где Эдуард? — спросил Саша. Видно, он предоставил инициативу Лидочке, посчитав, что она лучше знает, что надо говорить.

— Мы нашли участок…

Что-то ее останавливало, чтобы закричать: «Там мертвое тело!»

— И там все сгорело, да? Ничего не осталось?