Память, Скорбь и Тёрн - Уильямс Тэд

Прейратс поднял руки и сказал что-то, чего она не расслышала. Внезапно что-то невидимое охватило ее, цепляясь и обжигая. Они с Бинабиком оказались отброшенными к стене; ее сумка сорвалась с плеча и упала на пол, рассыпав по комнате содержимое. Лук выпал из ее руки и отскочил в сторону. Она сопротивлялась, но невидимая сила давала ей возможность делать только бесцельные судорожные движения. Она не могла двинуться вперед. Бинабик рядом с ней тоже сопротивлялся, и тоже безрезультатно. Они были беспомощны.

— Отошли ее прочь! — повторил Элиас, на этот раз более сердито. Глаза его смотрели куда угодно, только не на нее.

— Нет, ваше величество, — возразил священник, — разрешите ей остаться. Пусть посмотрит. Из всех людей в мире именно ваш брат, — он указал на что-то, чего не видела Мириамель, — который, к сожалению, не может теперь оценить это, и ваша предательница дочь вынудили вас пойти этим путем. — Он усмехнулся. — Но они не знали, что решение, которое вы приняли, сделает вас даже более великим, чем раньше.

— Ей больно? — резко спросил король. — Она больше мне не дочь — но я не потерплю, чтобы ты мучил ее.

— Никакой боли, ваше величество, — сказал священник. — Они с троллем попросту будут… наблюдать.

— Очень хорошо. — Король наконец встретил ее взгляд, прищурившись, словно она стояла очень далеко от него. — Если бы ты только послушалась, — сказал он холодно, — если бы ты только подчинилась мне…

Прейратс положил руку на плечо Элиаса:

— Все было к лучшему.

Слишком поздно. Пустота и отчаяние, с которыми так долго боролась Мириамель, разлились по ней, как черная кровь. Ее отец был навсегда потерян, и она умерла для него. Все ее страдания были напрасны. Ее горе росло до тех пор, пока она не почувствовала, что сердце ее готово остановиться.

Раздвоенная молния рассекла небо за окном. От грома загудели колокола.

— Во имя… любви. — Несмотря на ядовитое заклятие алхимика, она сумела пошевелить губами. Каждое слово отдавалось эхом у нее в ушах, как будто принцесса стояла на дне глубочайшего колодца. Она сказала ему, но было уже слишком поздно. — Ты… я… сделали все это… во имя любви.

— Любовь? — прошипел король. Его лицо было маской всесокрушающей ярости. — Разве она остается после того, как черви обглодают кости? Я не знаю этого слова.

Элиас медленно повернулся к Камарису. Старый рыцарь не двигался со своего места на полу, но теперь, словно во внимании короля была какая-то страшная сила, подполз немного ближе. Тёрн царапал по каменным плитам.

Голос короля стал странно мягким:

— Я не удивлен, увидев, что черный меч выбрал тебя, Камарис. Мне говорили, что ты вернулся в мир живых. Я знал, что, если эти рассказы правда, Тёрн найдет тебя. Теперь мы будем действовать вместе, чтобы защитить королевство твоего возлюбленного Джона.

Глаза Мириамели расширились от ужаса, когда она увидела фигуру, которая до того была скрыта Камарисом. Джошуа лежал рядом с ее отцом, вытянув руки и ноги. Она не видела лица принца, но его рубашка и плащ вокруг шеи были пропитаны красным, и кровавая лужа растекалась под ним. Слезы затуманили ее глаза.

— Пора, ваше величество, — сказал Прейратс.

Король протянул Скорбь, как серый язык, так что меч почти коснулся старого рыцаря. Хотя Камарис явственно боролся с собой, он начал поднимать Тёрн, чтобы встретить призрачное лезвие в руке короля. Борясь с той же силой, которая связала Мириамель, Бинабик издал предупреждающий крик, но Тёрн все так же поднимался в дрожащих руках старика.

— Бог, прости меня! — горестно воскликнул Камарис. — Этот мир полон зла, и я снова предал Тебя.

Два меча встретились с тихим звоном, прорезавшим комнату. Шум бури стих, и слышен был только мучительный стон Камариса.

Темная точка начала пульсировать там, где пересекались концы двух клинков, как будто мир был разрезан и великая пустота теперь сочилась в него. Даже сквозь путы заклятия алхимика Мириамель чувствовала, что воздух в комнате стал твердым и хрупким. Холод усилился, ледяные узоры начали образовываться в оконных арках по стенам, распространяясь как пожар. За считанные мгновения вся комната обросла тонкими ледяными кристаллами, сверкавшими тысячами оттенков. Сосульки выросли на колоколах — полупрозрачные клыки, горевшие светом красной звезды.

Прейратс торжествующе поднял руки. Блестящие снежинки оседали на его рясу.

— Началось.

Мрачная гроздь колоколов у потолка не шевельнулась, но сотрясающий кости звон ужасного колокола зазвучал снова. Ледяной порошок закружился в воздухе. Башня трепетала, как гибкое дерево, захваченное штормовым ветром.

Саймон дернул за ручку и тихо выругался. Эта нижняя дверь была заперта. Он не мог попасть в комнату таким простым путем, а теперь на лестнице снова слышались шаги. Его суставы ныли, но он быстро, как мог, вскарабкался к другой двери и перешагнул через порог, на сей раз следя за тем, чтобы встать на тот участок пола, который уже выдержал его вес раньше. Он был вынужден отодвинуться на самый край, закрывая за собой дверь. Когда шаги снаружи смолкли, он осторожно прошел по деревянной полоске и посмотрел сквозь дверную щель, но успел заметить только маленькую темную фигуру, исчезающую в лестничном колодце. Он подождал немного, осторожно прислушиваясь, потом выскользнул за дверь и взял укрепленный на стене факел.

При свете факела Саймон, к своему огромному облегчению, увидел, что в нижней комнате действительно был пол, и, хотя этот нижний пол частично тоже прогнил, в основном он уцелел. Сверкающий Гвоздь лежал на груде разломанной мебели. Он сиял, словно бриллиант в куче мусора, и Саймон ощутил укол боли. Сверкающий Гвоздь должен подняться на башню. Даже на расстоянии он чувствовал томление меча.

Слабая нить песни клинка будоражила его мысли, когда он наконец нашел внизу место, казавшееся наиболее надежным, зажал в зубах факел, свесил ноги над краем сохранившейся полоски у двери, сполз немного дальше и повис на руках, вытянувшись в полный рост, потом прыгнул. Сердце его колотилось, когда он приземлился. Деревянный пол громко затрещал, осел немного, но выдержал. Саймон сделал шаг к Сверкающему Гвоздю, но его нога ушла словно в глинистую землю. Он быстро отступил: часть пола там, где стояла его нога, раскрошилась и провалилась.

Саймон опустился на четвереньки и посадил несколько заноз, ощупывая перед собой дорогу. Плач ветра снаружи был приглушенным. От факела его щеке становилось горячо. Дрожащее пламя отбрасывало на стену тень Саймона — горбатое существо, похожее на зверя.

Он протянул руку. Ближе… Ближе… Вот! Его пальцы сомкнулись на рукояти Сверкающего Гвоздя, и Саймон сразу почувствовал, как песня меча зазвенела в нем с новой силой, и он понял, что ему рады. Более того, стремление меча теперь стало и стремлением Саймона.

Наверх! — подумал он внезапно. Это слово пылало у него в голове, как костер. Время идти наверх.

Но это было легче сказать, чем сделать. Он сел, вздрагивая от треска пола, и взял в руку факел, потом поднял его повыше и огляделся. Эта комната была шире верхней, и потолок по краям был выложен из белых каменных плит, по-видимому ни на что не опиравшихся. Если не считать остатков резьбы, покрытых толстым слоем пыли и сажи, стены были голыми. Не за что было уцепиться, и, даже прыгнув, он не смог бы достать потолка. Саймон подумал. Зов меча мешал ему, упорный, как тихий, неумолкающий барабанный бой. Он заткнул Сверкающий Гвоздь за пояс, неохотно выпустив рукоять, и снова взял факел в зубы. Саймон пополз назад к двери, которую он уже пытался открыть с лестницы, но изнутри тоже ничего не вышло: то ли сырость, то ли сдвинувшиеся балки так заклинили дверь, что она не подавалась, как он ни тянул.

Саймон вздохнул, потом пополз назад, на середину комнаты. Двигаясь с крайней осторожностью, он начал перетаскивать к двери куски разломанной мебели и бережно укладывать их в кучу, пока не образовалась груда высотой ему по плечо. Подтаскивая разбитую столешницу к середине кучи, он снова услышал, как кто-то поднимается по лестнице.