Всемирная история болезни (сборник) - Олеся Мовсина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Объясните наконец, что происходит?
Футболист, с видом проигравшего решающий матч, махнул рукой.
– Пропал мой роман, несколько лет работы – всё потерялось!
– Как пропал, в каком смысле? – не поняла Маша.
– Да винчестер у него полетел, – Володя сегодня был на редкость болтлив.
– И что, всё стёрлось? Ничего не восстановить?
Пьер страдальчески шмыгнул носом.
Вот невезуха-то. Что первый раз, что второй. Хорошо хоть, теперь не она виновата. Да и тогда, в общем-то тоже… Тут самое время поверить в мистические совпадения и прочую чушь.
– Хорошо, а я-то вам зачем? – догадалась осведомиться Маша. – Я не умею чинить компьютеры.
– Видите ли, – Пьер перестал страдать и как-то лукаво закусил нижнюю губу. – Моя прежняя секретарша, та, которая от меня ушла… У меня есть надежда, что копия романа у неё ещё хранится. Мы сейчас поедем к ней домой и спросим, понимаете?
– Для разговора с секретаршей вам нужна переводчица? – удивилась Маша.
– Не совсем переводчица… Как бы вам объяснить? Я не хочу, чтобы эта девушка восприняла мой визит как нечто личное. А если мы приедем с вами, она поймёт, что это действительно из-за романа. Она знает, что мы с вами…
– Понятно.
– Работаем.
– Великолепно. Для решения своих личных проблем вы вырываете меня из дома, не спросив, могу ли я, и вообще… Может, у меня у самой личные проблемы не лучше ваших. Почему вы решили, что имеете право?
Несколько секунд Пьер смотрел на неё изумленно, видимо, пытаясь взять в толк, отчего это вдруг такой бунт на корабле. Потом его бросило в другую крайность: он стал покаянно восклицать, просить прощения, даже попытался сползти с сиденья и встать на колени, шептал всякие «умоляю» и «я заплачу», чем окончательно опротивел Маше. Она отмахнулась и отодвинулась к самому окну. Какой нервный тип, зачем только я с ним связалась?
И тут вдруг её начал разбирать смех. Интересно, скажи она сейчас, что копия его дурацкого романа лежит сейчас у неё дома на компьютерном столике, преспокойно на флэшке, – что он скажет? Эксцентрично бросится радоваться к ней на шею или только сделает вид, что обрадовался, а сам… Может быть, он даже всё придумал насчёт потери романа – только для того, чтобы был повод поехать к той, к красавице. Вполне возможно. Так что лучше помолчу я пока что в тряпочку, – проулыбалась в окно Маша, а они уже подъезжали к месту назначения.
Инга не удивилась и не обрадовалась. Сухо поздоровалась и безразлично махнула рукой в сторону комнаты. Типа приглашая пройти.
Чёрный ньюфаундленд плавно вырулил с кухни, деловито обнюхал гостей и уплыл куда-то вглубь квартиры.
Пьер начал официальным тоном, по-английски: изложил факты и просьбы. Нет ли у неё копии его романа, дескать? Маша чувствовала себя очень не в своей тарелке. Рядом с надменной моделеподобной Ингой она сама себе казалась маленькой и нелепой. Ещё эти дурацкие шлёпанцы и сарафан… Бывшая секретарша выслушала Пьера, равнодушно разглядывая обоих посетителей, а потом молча повернулась и вышла в другую комнату. Пьер и Маша сидели и ждали: он – нервно постукивая пяткой в пол, она – рассматривая то собственные ногти, то разноцветные книжные корешки в шкафу.
Наконец футболист не выдержал, вскочил с гостевого диванчика и двинулся за красавицей, в святая святых. Инга там ему что-то сказала, он недовольным возгласом ответил, тут же вспыхнул спор. Только вот Маша не понимала ни слова: более того, она не могла даже определить, на каком языке эти двое говорят. Ничего романского, это точно, но и не финский. Может быть, что-то восточное? Профессиональная переводчица с позором стала в тупик.
Что она тут делает? Может, её миссия – придать официальность визиту – уже завершена? И теперь можно сбежать потихонечку, оставив эту парочку выяснять отношения?
Снова появился здоровенный зверь и со спокойным, самоуверенным любопытством воткнулся носом Маше в колени.
– Пёса, ах ты пёса хорошая, – пробормотала она, осторожно поглаживая ньюфаундленду за ухом.
Пёса обрадовалась такой ласке сверх меры, резко приподняла свою тяжёлую тушу и поставила передние лапы Маше на плечи.
– Вот ты как, значит? – из большого слюнявого рта, конечно, попахивало, но Маша никогда не отвергала искренне предложенной дружбы, а потому рассмеялась. – Ну, и что ты хочешь этим сказать? Как зовут-то тебя? У, какой мягкий.
Протестировав гостью на предмет дружелюбия, пёс снял лапищи с её плеч и переместил на колени.
– Что это у тебя? – она стала ощупывать. – Лапа больная?
Левая действительно как будто припухла. Или что-то там попало? Маша аккуратно повернула лапу к свету и увидела, что между чёрными каучуковыми подушечками застрял какой-то предмет, маленький, типа камешка.
Надо бы у хозяйки спросить, что это. Сама она не решалась вытащить: вдруг сделаешь собаке больно, а та возьмёт и укусит? Эти двое там всё ругаются на своём тарабарском, вот мученье.
А умный чёрный друг, видно, понял, о чём она, и попытался сам. Кусает лапу и повизгивает еле слышно. Ну, ладно, давай попробую. Только смотри, не кусайся.
Маша сжала одной рукой левую лапу, а другой – ловко, двумя пальцами – подцепила и вытащила посторонний предмет. Собака дёрнулась, но благодарно промолчала.
Что это такое? Какая-то чёрная штука с двумя золотистыми точками по бокам. Погоди-ка, пёса. Она встала и подошла ближе к окну, рассматривая. И вдруг услышала из собственного горла какое-то булькающее «ы-ы-ы», голос разума, застигнутого шоком врасплох. Такое же, как вышло прошлым летом, когда Маша обнаружила себя загорающею на песочке рядом с маленькой гадюкой.
Оранжевый тюль арочкой, цветы в излишне опрятных горшочках, машины за окном – всё закивало, подтверждая; тут Машу затошнило, как тогда, когда она переводила статью про исомов, и не схватись она сейчас за подоконник – точно упала бы. Ей показалось, что она слышит много разных голосов, самый отчётливый – Андрюхин, они уже не спорят, это скорее стихи. Собака, читающая стихи? Всё закрутилось и потерялось, как будто после водки на голодный желудок.
– Девушка, вам плохо? Как её зовут? – слегка потеплевшим голосом зазвучала где-то Инга. – Мария? Маша, что с вами? – потом тише и по-английски: – Она у тебя уже беременная, что ли? Когда уж успели?
– Я всё слышу, – не открывая глаз, парировала Маша, сидя на полу, – а если и беременная, то только от собственного мужа. Но это вряд ли, конечно. Извините. Здесь душно.
Она поднялась, сжимая в кулаке бесценное сокровище.
– Идёмте отсюда, Мари, – пробормотал Пьер Деррида, и по его убитому виду и тону она поняла, что ни романа, ни расположения прекрасной секретарши ему вернуть не удалось.
А когда спускались к машине, к скучавшему в ожидании Володе, Маша вдруг неожиданно для себя остановилась, обернулась и, глядя в глаза Пьеру насмешливыми глазами, выдала:
– А сколько бы вы мне заплатили, если бы я по памяти восстановила весь ваш роман – с точностью до девяноста процентов? – и испугавшись его округлившихся зрачков, попятилась: – Впрочем…
– Две, нет, три, нет, четыре тысячи… А если с точностью… Все пять – евро, конечно, не долларов. Но разве это возможно, Мари?
Войдя домой, Маша увидела: за кухонным столом два весьма нетрезвых брата Тимура, между ними на столе бутылка – на донышке перцовка – и красные герберы в новой вазе.
– Ну что тут у вас? – не разжимая кулака, боясь расстаться с рыбьей головой, тревожно сунулась Маша.
– Всё в порядке, – ответил брат мужа не очень весело, но довольно уверенно, – завтра мы меняемся местами.
16
Из-за головной боли и какого-то серебристого тумана перед глазами ей никак не удавалось включить сознание. Она смотрела с кровати на довольного, улыбающегося Поля и не могла понять, кто он, кто она сама и чего от неё хотят. Память никак не могла решить, какую программу ей запустить: о том, что Наде только что снилось, или о том, что с Надей произошло накануне.
«Рыба-рыба-рыба кит, рыба правду говорит», – выплыла откуда-то, помавая плавниками, русская скороговорка. А потом уж пошли остальные мысли. Хотя и со скрипом. Это Поль. Надо обрадоваться.
– Тебя освободили?
– Наконец-то! Ты тут без меня пьёшь беспробудно, что ли? Пятнадцать минут пытаюсь тебя привести в чувство. Муж, можно сказать, из тюрьмы вернулся, а жена его не признаёт.
– Поздравляю. Извини, что-то мне плохо, не пойму.
– Ладно, давай. Кофе будешь? – и он, нагнувшись, задушевно чмокнул её в щёку.
А Надя стала мучительно собирать, складывать пазл происходящего. Всё-таки сначала вспомнился сон. Один из снов, обрывок. К ней в квартиру лезут воры (то ли в эту, то ли в ту, можайскую). А она пытается их задержать, не пустить. Кто-то ломится в дверь – она затыкает дверь столом, кто-то разбивает окно и пытается залезть с крыши – она скидывает его с подоконника. Потом балкон… Балкон.