Всемирная история болезни (сборник) - Олеся Мовсина

Спуск. Коридор. Направо. Ещё одна винтовая лестница. Сначала он просто слышал шаги, потом впереди появился свет. Свеча. Ещё поворот. Скрипнула дверь, и шаги смолкли. Он прислушался. Тихо. Нет, вот какое-то шуршание. Звяк. Но голосов нет: кажется, принцесса там одна. Ещё звяк, ещё.

Крадучись, Жан приблизился к самой полоске света, притиснулся к дверной щёлке, заглянул. Осторожно, не трогая самой двери, ибо знал, как всё здесь скрипит.

Матильда стояла, склонив голову над чем-то, кажется, что-то искала. Выковырнула и – в рот. Да это кастрюля или миска, что ли? Лапочка проголодалась. Жан мысленно захихикал и уже собрался поворачивать оглобли, как вдруг что-то его остановило. Запах. Отчётливый, манящий, дразнящий запах жареной курицы с чесноком прямо-таки вываливался через край заветной каморки и чуть не валил с ног. Хищное чавканье и хруст и – всё, хватит с него на сегодня – на ощупь, с трудом вспоминая и находя повороты, Жан вернулся в своё убежище и там сразу уснул от удивления и жалости ко всем вегетарианцам.

15

Получив, мягко говоря, странное послание от самой себя, Маша ничтоже сумняшеся спрятала его поскорее подальше: вложила в книгу, в сумку, с глаз долой. Не раздумывая, правильно ли она поступает. Потому что текущие события слишком уж неправильно поступали с ней самой.

И снова взялась за газеты. Нет. Привстала, ухо навострила: водитель чем-то целеустремлённо чавкает, чуть бормоча в своей беседе с телевизором.

Как воришка, дёргаясь от инородных звуков, Маша подкралась, включила компьютер, нашла нужную папку и скинула всё на свою флэшку. Трёх минут не прошло – злоумышленница снова сидела и почитывала свежую прессу, поджидая хозяина дома и этой… псевдоинтеллектуальной собственности, которую она только что, так сказать, похитила.

Пьер явился вежливо-отчуждённый, поклонился преувеличенно галантно: иронизировал не то над собой, не то над Машей.

– Благодарю вас, Мари, я боялся, что вы больше не придёте. Продолжим работу.

И они продолжили. Сначала быстро разобрали почту, потом приступили к роману. Детство в Париже, спортивные школы, братья, лето в Ла-Рошели, снова братья и учителя, тренировки, тренировки… Прыжки с эпизода на эпизод, исправление грамматических и стилистических ошибок – Маша и сама увлеклась, ей уже хотелось, чтобы это было по-настоящему хорошо.

А потом ещё какие-то смутные мистические мотивы: предсказания хиромантов о будущих подвигах, случайные встречи, совпадения, намёки. Маша посмеивалась про себя: да, таким невротическим субъектам свойственно. Как только он при этом стал профессиональным спортсменом?

Когда Пьер встретил главную любовь своей жизни, она была у него седьмой женщиной по счёту. И самое удивительное (так это было преподнесено Маше), что и он у неё был тоже седьмым! Вот ведь знак судьбы, и число семь во многих культурах считается священным. А почти все цифры её телефона, оказалось, совпадали с цифрами даты его рождения. А когда она впервые пришла посмотреть на его игру…

Маша делала идиотски преданные глаза, кивала многозначительно, а сама представляла: завтра она расскажет всё это Тимуру, они вместе будут смеяться над глупым футболистом, как заговорщики. Нет, сегодня она этого рассказывать Тимуру не будет. Она расскажет это завтра, потому что сегодняшний вечерний Тимур отличается от завтрашнего дневного гораздо сильнее, чем можно предположить.

Рабочий день закончился без истерик, и, условившись о следующей встрече, Маша засобиралась.

А Пьер спросил на прощанье:

– Мари, как по-вашему, роман на четыреста страниц – это солидно или мне стоит поднажать и написать ещё страничек двести?

– О-о, – протянула Маша как можно дольше, чтобы обдумать ответ и округлить нагло растекающуюся улыбку, – читатели, несомненно, оценят ваш труд. Особенно читательницы, ваши поклонницы, особенно если на обложке издания будет помещена ваша фотография. Оревуар.

И он остался в задумчивости, не вполне уверенный, что вот эта самая Мари изволит принадлежать к числу тех самых его поклонниц.

– Что ты натворил, куда я их теперь дену?

– Хотя бы нравятся?

– Конечно, ты же знаешь, как я люблю герберы.

– Красные?

– Красные.

– Ну?

– Спросит: откуда?

– Скажи: от брата.

– Господи, от какого брата? Он тебя порвёт как тузик грелку.

– Не порвёт. Хочешь, я поговорю?

– Не-е-е-е.

– Тогда вон выбросишь в окошко, как придёт.

– Ты что! Жал… Что ты делаешь?

– Я? Удивляюсь, какая ты гибкая и сильная. Такая маленькая и такая сильная. А ты что делаешь?

– Наслаждаюсь твоим удивлением.

– И не сердишься?

– М-м.

– А за цветы?

– Почему? Почему вот такое твоё простое прикосновение – для меня больший кайф, чем… Чем, например… его…

– Не надо.

– Ну правда.

– Если бы за меня тогда вышла, было бы наоборот.

– Я думала об этом. Не знаю. Хочешь сказать, дело тупо в привыкании?

– Тупо? Это слово не о тебе. Значит, дело в нем. Он перестал тебя ценить?

– Знаешь, давай не будем. Нет, в смысле – об этом говорить.

– А что будем? Так будем?

– Так будем. Хотя всё это неправильно.

– Ещё как неправильно – кто спорит?

– Я иногда мечтаю: просыпаюсь утром, а вас поменяли. Как-нибудь просто и безболезненно. Он там, а ты здесь. Или вечером перепутаете дорогу домой: туда-сюда. Чего смеёшься? Никто и не поймёт ничего. Разводиться не надо, документы в порядке.

– Очень смешно. И всем хорошо… Кроме него.

– Кроме него.

– Не такая уж это абсурдная…

– Ой!

Это грянул звонок домофона, Маша вздрогнула, дёрнулась, и стеклянная, узкая ваза, в которую они вместе набирали воды, грохнулась и разлетелась по всей ванне.

– У него есть ключи, не будет же он звонить.

– Чего ж ты тогда пугаешься?

– От сознания собственной вины. Да? Кто там?

В трубке домофона чужой мужской голос:

– Мария Сахнова здесь живёт?

– Да, это я.

– Тут вас Пьер Деррида разыскивает, футболист. Я, это, шофёр, Володя. Он вас ждёт тут в машине, хочет поговорить.

– Пусть поднимется – пятый этаж.

– Нет, он ни за что. Очень нервничает. Спуститесь, пожалуйста, а то у нас у всех будут проблемы.

Было жалко вазу, цветы, Тимура, а пуще всего себя, но если уж Пьер Деррида нервничает… Маша только успела на лету поцеловать изумлённого деверя и – как была, в зелёном домашнем сарафане и шлёпанцах – выскочила на улицу.

Машина стояла под парами, Пьер приоткрыл изнутри дверь и поманил Машу, приглашая сесть рядом.

– Что случилось? – она только наклонилась, всё ещё надеясь избежать долгого разговора.

– У меня такое несчастье! Да сядьте в машину, Мари. Не могу же я вам рассказывать через дверь.

Маша нехотя протиснулась в салон, захлопнула дверь.

– Я слушаю. Только пожалуйста… У меня дома неотложные дела. Эй!

Всё это, видимо, было подстроено. Володя тут же взял с места в карьер, машина дёрнулась и вылетела из двора.

– Какое вы имеете право? Стойте!

Какое там! Шофёр невозмутимо газовал вниз по проспекту, а футболист, вцепившись в её локоть, что-то отчаянно лопотал по-французски.

– Да отпустите, не понимаю я ничего. Володя, вы-то нормальный русский человек, спасите меня от этого психа!

Володя спокойно усмехнулся, пожал плечами. Как ни странно, его непрошибаемость слегка остудила Машу.

– У меня там… муж. Ваза разбилась. Еда на плите. Верните меня, пожалуйста.

– Вернём, – кивнул шофёр и протянул через плечо свой телефон. – Позвоните мужу, скажите – через час будем. Через час? – переспросил он Пьера на плохом английском.

– Через два, – пробурчал тот, слегка ослабляя хватку.

На красном светофоре Маша предприняла попытку к бегству, но похитители предусмотрели и этот вариант: дверь оказалась заблокированной, то бишь попросту не открывалась.

Ладно, пришлось позвонить домой. Мобильного номера Тимура она на память не знала. Тот долго не брал трубку, потом взял молча, не отвечая. Конечно, конспирация. Боится на брата нарваться, – подумала Маша.

– Тимушка, слушай, меня тут немножко похитили, – начала она как можно спокойнее, но от его испуганного возгласа сама чуть не заплакала. – Ничего, это по работе, хоть и очень обидно, но… жить буду. Наверное. Да, что-то очень срочное. Ты, может быть, пока не уходи? А если через два часа не вернусь, тогда возьми мои ключи и… Нет, цветы оставь, его не дожидайся. Извини, что так. Нет, я нормально.

И надо ж ему было ляпнуть именно в этой дурацкой ситуации:

– Я дождусь тебя, перевыходи за меня замуж.

Очень романтично.

– Прямо сейчас? Да, и если я не вернусь, в милиции скажешь, что меня похитил футболист Пьер Деррида.

Пьеру, услышавшему своё имя, видимо, стало стыдно, и он наконец-то отпустил Машин локоть.

– Объясните наконец, что происходит?

Футболист, с видом проигравшего решающий матч, махнул рукой.