Секс после полудня - Джун Зингер

Ей сказали, что она могла бы родить здорового ребенка, если в ее беременности и родах все будет правильно. Опять большое «если», риск слишком большой для человека больного ее болезнью. Ей объяснили, что риску подвергается мать, а не ребенок. Есть опасность трудной беременности из-за давления на почки, самое слабое место при ее болезни, поэтому ей придется долго пробыть в больнице. С другой стороны, роды могут укрепить затишье болезни.

— Но есть ли возможность пройти через беременность и родить здорового ребенка? — спрашивала она снова, просто для уверенности. И ей снова говорили, что да, возможно, но что это зависит от женщины, «желает ли она подвергнуть себя риску».

Риск. Это как раз то, чего она избегала в течение последних двадцати лет. Но вся жизнь — это риск. Но худший риск — это не жить. И худшая вещь — это жить без любви.

Доктора записали со слов Андрианны, что она не знает, отчего умерли ее отец и мать, и просили ее дать побольше информации о матери, поскольку эта болезнь чаще всего гнездится в женщинах.

— Помимо вас самих, эта информация может помочь нам, помочь другим людям, поскольку поможет раскрыть генетическую природу болезни. Может быть, вы назовете терапевта, которого посещала ваша мать, и он сможет дать больше информации о состоянии ее здоровья.

У ее матери был доктор Эрнандес. Она вспомнила это и поэтому направилась в северную Калифорнию…

Этим же днем она вылетела в Сан-Франциско, чтобы оттуда направиться в тот маленький городок Напа-Вэлли, где все начиналось. Перед новыми начинаниями должны быть правильными завершения, а она и так все это слишком долго откладывала…

Часть третья

СЕВЕРНАЯ КАЛИФОРНИЯ и ЛОС-АНДЖЕЛЕС

17–21 ноября 1988 года

22. Четверг

Насколько Андрианна помнила, долина Напа была очень красивой. Зеленой и буйно цветущей даже в ноябре. Она была одним из чудес Калифорнии, подумала она, и недаром Джонатан Вест жил здесь.

Ее шофер без труда нашел Ла-Паз, но им понадобилось больше часа, прежде чем они разыскали дом, в котором она когда-то жила. Все, что Андрианне удалось вспомнить, было то, что где-то рядом с очаровательным домиком и садом, полным роз, находилась былая церковь, кладбище и небольшая школа. А чуть подальше было скопище жалких лачуг.

Дом, в котором Андрианна жила когда-то со своей матерью и Розой, почти не изменился, за исключением сада, в котором теперь выращивали в основном не цветы, а овощи. Это казалось удобным. Овощи были морозостойкими и основными продуктами пищи, а без цветов, хотя и красивых, и ласкающих душу, можно было обойтись. Цветы, как и Елена, были изящны и невосполнимы.

Андрианна медленно вылезла из машины, нерешительно подошла к дорожке, которая вела к дому, с сильно колотившимся сердцем прошла по ней к парадным ступенькам и дрожащими пальцами нажала кнопку звонка.

«Если вы верите в привидения, встаньте и хлопните в ладоши…»

Она не хлопала, но вполне возможно — хорошо, если бы это было так — что Роза по-прежнему жила в этом симпатичном домике и откроет дверь? «О Господи, пусть это будет Роза!».

Но женщина, открывшая дверь на ее звонок, смотрела сейчас на нее с любопытством. Она была примерно ее возраста. У нее была стройная фигура, на голове — копна темных, тщательно взъерошенных кудрей. На ней были черные брюки, сверху — черный шерстяной свитер очень большого размера, а вокруг шеи — золотая цепочка, на которой висели золотой крестик и маленькое золотое сердечко, обложенное крошечными бриллиантами.

Посмотрев на длинное норковое манто Андрианны и ее туфли из змеиной кожи, а потом бросив взгляд на припаркованный у дороги лимузин, она засмеялась.

— Вы не манекенщица из «Авона», нет? Я таких видела только в рекламах по телевизору, и они не похожи на вас — могу поспорить, что они не ездят на машинах, как ваша.

— Нет, думаю, что нет, — Андрианна улыбнулась. — Я не из «Авона». Просто… я когда-то жила здесь вместе с моей матерью и старой подругой по имени Роза. Меня зовут… — она остановилась на полуслове. Многие годы она не произносила это имя вслух. — Я — Андрианна Дуарте.

В глазах женщины мелькнуло выражение узнавания.

— А я ведь помню вас! Я училась в школе на три класса старше вас, но я вас помню. У вас всегда были более красивые наряды, чем у других, и эти симпатичные куклы. Моя мать говорила, что это было потому, что у вашей мамы был поклонник — миллионер. А моя мама была не из тех, кто сплетничал о вашей маме. Все, что она говорила, насколько я помню, было то, что любая женщина, столь же красивая, как Елена Дуарте, не должна соглашаться на что-то меньшее, чем свадебное кольцо. — Еще раз взглянув на меховое манто Андрианны, она протянула руку, чтобы жадно дотронуться до меха. — Но вы выглядите так, что у вас все о'кей. Меня зовут Глэдис Гарсиа. Не хотите войти в дом?

Андрианна осмотрела гостиную, пытаясь найти в ней что-то знакомое, но ничего не обнаружила. Когда она жила здесь, в доме была уютная и комфортабельная мебель, не относившаяся к какому-то определенному стилю, а сейчас в этой комнате ощущалась полная цветовая гармония, все было абсолютно совершенным и блестело, будто сойдя с глянцевых страниц иллюстрированного журнала.

Рисунок обоев состоял из желтых, красных, оранжевых и фиолетово-синих маков на белом фоне, а белая мягкая мебель стояла на фиолетово-синем ковре и была усыпана подушками желтого, красного и оранжевого цвета. Главным предметом в комнате был огромный телевизор — самый большой, какой Андрианна когда-либо видела, а на нем стоял видик с невероятным количеством кнопок на передней панели.

Женщина следила за реакцией на лице Андрианны, очевидно, гордая тем, чем она обладала.

— Очень мило, — сказала Андрианна. — Пожалуй, это самая веселая комната из всех, что я видела.

— Мы только недавно купили видеомагнитофон. Я ведь ничего в них не понимаю. Тони… то есть мой муж Антонио… просто сказал мне, чтобы я выбрала лучший из тех, что был в магазине. Но мой сын, Тони-младший, — ему сейчас девятнадцать — пошел со мной в магазин, и вы же знаете, какие сегодня дети. Если это электроника, они знают ее, как свои пять пальцев. Поэтому я и позволила ему выбрать.

— Вашему сыну девятнадцать? — в голосе Андрианны ощущались нотки сомнения.

— Конечно, — улыбнулась Глэдис, демонстрируя идеально белые зубы и наслаждаясь эффектом, произведенным на свою гостью. — И Тони — не самый старший. Есть еще Эл. Ему двадцать один. А Ричи — восемнадцать и Веронике — шестнадцать. Всего четверо. Я вышла замуж, когда мне было семнадцать. Но потом, когда родилась Вероника, я сказала себе: это — последний. Я не собиралась рожать каждый год. Поэтому без чьих-либо советов я решилась на операцию, и мне перевязали фаллопиевы трубы. Я считала, что это дело касалось только меня и даже не Антонио или отца Джильберто. Вы не хотите чашечку кофе?