Красная тетрадь - Дария Беляева

Диана сказала нам:

– Теперь я стала вас больше уважать. Вы проходите через такие вещи.

Мила сказала:

– Это очень интересно.

Ванечка сказал:

– Они все страшно перепугались.

А Алеша сказал:

– Давайте не будем об этом.

Я был согласен с Алешей.

Самый лучший результат показала Фира, она смогла почувствовать нас всех. Андрюша совсем никого не почувствовал, но Эдуард Андреевич велел ему не отчаиваться.

Впрочем, по-моему, Андрюша особенно и не отчаялся.

Вечером мы сидели на балконе, и Андрюша свесил ноги вниз.

– Это опасно, – сказал я.

– Тут перегородка, – сказал он.

Я сказал:

– Все равно опасно.

– Я хочу найти Борин пистолет, – сказал Андрюша.

– В комнате его нет. Я проверял. Наверняка зарыл где-то на территории. Такое вопиющее нарушение правил. Это ведь оружие. Между прочим, я еще в начале лета жаловался Максиму Сергеевичу, и он не предпринял никаких мер.

– Хочу его найти.

– Поиск затруднен тем, что мы не способны подвергнуть Борю допросу.

– Свиньи и коровы не всегда умирают. Иногда их парализует. А потом мясник обескровливает их.

– Сначала – подвешивает. Порядок должен соблюдаться во всем.

– А человек бы от такого, наверное, умер. Мне кажется, череп свиньи толще, чем череп человека.

Мы помолчали, а потом Андрюша сказал:

– Знаешь, как бы я себя нарисовал?

– Нет, – ответил я.

Он взял острый камушек, белый камушек и нарисовал на бетонном полу балкона крошечного, сантиметра в два, человечка.

Человечек висел вниз головой.

Я сказал:

– А почему именно так?

– Я такая пустота, как была сегодня с браслетом, – сказал Андрюша. И мне показалось, что он доверяет мне сейчас как никогда. Я положил руку ему на плечо и сказал:

– Никакая ты не пустота.

– Никакая я не пустота, – легко согласился он.

– У тебя еще болит нога? – спросил я.

– Нет, – сказал Андрюша. – Она уже совсем прошла.

Он отлепил пластырь, и я увидел, что ранка стала уже розовой.

Запись 92: Объявление

Послезавтра у нас будет пионербол! Ура-ура-ура!

Это настоящее соревнование!

Чтобы число людей в командах было равным, Володя обещал позвать Маргариту, а Диана – своего друга Кирилла (надеюсь, у них не возникнет конфликт с Андрюшей, ведь все очень серьезно).

Тогда игроков в командах будет по шесть, а это минимально необходимое количество, согласно правилам.

Ура!

Запись 93: Красивая кормушка готова

Сегодня мы с Ванечкой доделали нашу красивую кормушку.

Мы долго старались, без специальных инструментов выжечь рисунок оказалось очень тяжело, тем более что эскиз у Ванечки вышел очень подробным.

Но тем ценнее законченная работа!

Кормушка вышла просто замечательная, сколько мы корпели над ней, и я так боялся ее испортить.

Ванечка теперь тоже научился и делать кормушки, и рисунки выжигать.

Он говорил:

– Ой, так нравится, нравится!

Это, вероятно, значило, что я подарил ему новое хобби.

Кормушка, как я уже упоминал, получилась просто замечательная – ладная, аккуратная. А какой чудесный вышел рисунок! Раскрывшие крылья птицы и большеглазые белки.

Красивые перья, пушистые хвосты! Такие чудные вышли у нас существа!

Веселые, радостные.

– Они тебя любят, – сказал Ванечка. – И меня любят. Они всех любят. Это тебе не злые волки.

Мы любовались на нашу кормушку, я держал ее на коленях, а Ванечка водил пальцем по черному рисунку.

– Красивая-красивая, – сказал он.

– Это потому, что ты очень талантливый, – сказал я. – Твой рисунок – талантливый.

– Хочешь меня хвалить. Нравлюсь.

– Да, – сказал я. – Ты очень хороший.

– А ты – нет. Но ты хочешь, чтобы было так.

Ванечка иногда говорил что-нибудь очень обидное как бы между делом. Я вздохнул.

На дураков, конечно, не обижаются.

Я сказал:

– А зачем тебе кормушка?

– Чтобы для птиц, – сказал он.

– Либо «для птиц», либо «чтобы птиц кормить».

– Ну да. Я так и хотел сказать.

Он засмеялся, посмотрел на солнце и широко раскрыл глаза. Казалось, солнце вовсе его не слепит.

Мне очень хочется, чтобы Ванечка всегда был в порядке. Но для этого его надо увезти куда-нибудь очень далеко, туда, где никто его не обидит просто за то, что он дурак.

– Птицы, – сказал он. – Птицы, птички. Птичечки.

Потом резко развернулся, показал большие зубы.

– Вот это семья птиц.

– Семья птиц?

– Да, на рисунке.

– А кто есть кто?

– Никто, никто. Ну просто семья птиц.

Он облизнул губы и вздохнул.

– Хочешь, чтобы я был счастливым. Но ты и сам не будешь счастливым.

Я сказал:

– Все-то ты знаешь.

– Я видел такой сон.

– Да, конечно, ты видел.

– Давай вместе посмотрим мой сон, – сказал он.

– Так не бывает, – сказал я. – Сон нельзя разделить, можно только рассказать.

– Ну, – сказал Ванечка, – не хочешь – как хочешь.

– А куда повесим кормушку?

– Никуда, – сказал он, взял кормушку и обнял, как игрушку. – Я буду с ней ходить.

Разумеется, я пытался его отговорить, да только ничего у меня не вышло. Так и ходит Ванечка теперь со своей кормушкой.

Завтра все выйдет, завтра уговорю.

Запись 94: Пионербол

Коротко расскажу про пионербол, чтобы отвлечься.

Вообще-то соревнование вышло замечательным, и мы, конечно, победили.

Но наши противники держались храбро. Кроме того, они тоже очень умелые и спортивные.

Уважение к сопернику есть основа социалистического соревнования.

Однако, несмотря на то, что я вполне горжусь нашей командой, скажу также, что нашу победу можно в определенном смысле считать не совсем честной.

Хотя мне не хотелось бы так думать, но да – мы использовали нашу связь.

Это вышло совершенно незапланированно, но очень здорово.

В пионерболе часто бывает так, что несколько соратников реагируют на мяч одновременно, из-за чего его и упускают. Мы же действовали как очень слаженная команда.

Неестественно слаженная команда.

Я всегда знал, когда подача отправляется мне и кто еще хотел бы ее перехватить. Мы даже спорили каким-то странным образом, не словами, не мыслями, а как бы невидимыми волнами.

Это тоже очень сложно объяснить. Но благодаря этой связи я вдруг почувствовал себя почти сверхчеловеком.

Кроме спортивного азарта, вполне ожидаемого в такой ситуации, я чувствовал нечто еще, какое-то странное превосходство, усиливаемое ощущением общности.

Я знал что-то такое, чего еще не знали мои соперники. Чувствовал что-то такое, чего они еще не чувствовали.

Мы стали чем-то цельным, неразделимым, связанным, а вот на противоположной стороне играли люди, которые умели договариваться между собой только словами.

Им нужно было много слов, много криков и команд.

Все это вызывало у меня своего рода эйфорию, странную, не совсем человеческую. Во всяком случае прежде я такого не испытывал. Мы все