Красная тетрадь - Дария Беляева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Откуда ты…
Но Ванечка покачал головой.
– Жорж! – сказал он. – Арлен теперь болеет!
– О! – сказал Жорж. – Мои юные товарищи!
Я сказал:
– Не хочу жаловаться, но…
Жорж сказал:
– Арлен, ты попал точно по адресу. Расскажи мне все подробно, и я смогу помочь тебе в твоей беде.
Я сказал:
– Нет, все, конечно, нормально.
Жорж сказал:
– Конечно же, все нормально.
– Абсолютно нормально.
– Абсолютно нормально, – повторил Жорж.
Я почему-то успокоился, вдохнул поглубже, а потом пожаловался Жоржу на следующие вещи:
1. Мне тяжело думать и говорить, смотреть на свет и внимательно слушать.
2. Ночью я плохо сплю.
3. Все время чувствую слабость, как я буду солдатом, если я чувствую такую слабость?
4. Больше не могу мыться под горячей водой, как я всегда любил.
5. У меня болят ноги и спина, как у старенького дедушки.
6. Сердце все время бьется очень сильно, а в голове словно что-то шевелится, я чувствую движение внутри своего черепа, и это так страшно.
7. Когда я все-таки сплю, сны все время очень беспокойные.
8. И это не проходит.
9. И не пройдет никогда.
Жорж терпеливо меня выслушал, и, что удивительно, даже не вставлял свои комментарии в мою крайне долгую и беспокойную речь.
А потом Жорж сказал:
– Человек – такое существо, он ко всему привыкает. Это касается не только такого специфического подвида, как мы, – сумасшедших космических симбионтов. Люди привыкают к тому, что потеряли руки и ноги, к постоянным болям, к тому, что они одиноки, к тому, что они убийцы или к тому, что убиты их близкие. К тому, что в доме нет воды или к страшной жаре. Мы не можем постоянно чувствовать неудобство, мы не можем постоянно бояться, нам не может всегда быть больно. Так же, как мы не можем всегда чувствовать радость, или счастье, или спокойствие. Сначала все чувства ярко горят, а потом все они гаснут. Ты тоже устанешь бояться, и к своему новому состоянию ты привыкнешь. Все мы обладаем огромным запасом прочности, о котором не знаем сами.
Я молчал и смотрел на него. Я чувствовал себя беспомощным и слабым. Я хотел, чтобы Жорж мне помог.
– Болит голова? – спросил он.
Я кивнул.
– Ксеноэнцефалит – невеселая штука, – сказал Жорж.
А потом я неожиданно для себя обнял его. И Жорж сказал мне еще одну вещь. Эту вещь я очень хорошо запомнил.
– Знаешь, что я говорю себе каждое утро и мне помогает?
– Что? – спросил я.
– Сегодня мой день.
– И часто бывает ваш день? – спросил Ванечка.
– Не так часто, как хотелось бы, – сказал Жорж. – Но мне все-таки каждое утро становится легче.
Идея, если подумать, очень хорошая.
Сегодня мой день.
Запись 86: Написать маме
Мама, привет.
Привет, мама.
Все хорошо, мама.
Все отлично, мама.
Я показываю замечательные результаты.
Все меня хвалят.
Я совсем молодец.
Можешь гордиться мной, мама.
Мамочка, все просто замечательно.
Сегодня мой день.
(Опять не то. Как же теперь начать?)
Запись 87: Лето в разгаре
Некоторое время я мало писал в свою красивую красную тетрадь. Это из-за плохого самочувствия.
Андрюша тоже заболел, а за ним следом – Володя и Боря, почти одновременно. Последней затемпературила Фира.
Всех уже выпустили из изолятора, и за нас можно не волноваться.
В последнее время мне намного лучше, я уже привыкаю. Ребятам пока тяжело, но все проблемы решаются временем.
И, кстати, сегодня мой день.
Запись 88: Маргарита на скамейке
Сегодня гулял, и глаза от солнца почти не болели.
Теперь нас каждый день сканируют, и у меня результаты пока хорошие.
Встретил Маргариту. Маргарита сидела на скамейке и жевала жвачку, а потом выдувала большие пузыри. На ней были шорты (джинсовые!) и свободная рубашка, смутно мне знакомая.
Я сначала прошел мимо Маргариты, а потом остановился, вернулся.
– Здравствуй, – сказал я.
Маргарита потерла коленку.
– Привет, – сказала она.
– Ждешь Володю? – спросил я, удивившись собственной смелости.
– Да, – сказала она просто, словно бы я ее ничем не смутил.
– А ты с другими детьми не общаешься? – спросил я. – Здесь много наших ровесников.
– Мне четырнадцать, – сказала она, одарив меня чудесным, но абсолютно холодным синим взглядом.
– Мне стыдно, – сказал я.
– Бывает, – сказала она.
Я сказал:
– А Володе тринадцать, ты знаешь?
– Да ладно? – сказала она.
– Это правда, – сказал я.
Маргарита надула пузырь еще больше прежнего. Я вспомнил о своем кошмаре, и меня передернуло, когда Маргарита лопнула пузырь пальцем.
– Понятно, – сказала она.
Меня удивило, до чего же эта девочка царственна. Она жевала жвачку, говорила развязно, нагловато и очень подростково.
И в то же время подо всем: движениями, жестами, тоном я видел ее другую.
Я мог представить ее в багряном платке, расшитом золотом, наподобие римского пеплона, византийского мафория или русского покрова (название такой одежды, использовавшееся в червивые времена, мне неизвестно). Я мог представить ее в украшенной самоцветами диадеме с жемчужными катасистами.
Я мог представить ее в окружении подобострастных слуг, сильных воинов и знатных пленников.
Словом, я представлял ее такой, какой ее совершенно нельзя представлять. И, клянусь, такая эстетика мне не близка.
Но в Маргарите проглядывало что-то именно царственное.
Я так и смотрел на нее, а Маргарита смотрела на меня.
Потом она сказала:
– Что?
Ее ресницы колыхнулись, она сморгнула песчинку, принесенную ветром.
Я сказал:
– Прошу прощения.
Механически, до боли в спине резко, я развернулся и отправился, куда шел (к Алеше и Ванечке, мы собирались искать дом для щенков Найды).
Мне стало так стыдно, что я почти забыл, как мне больно.
Сегодня не мой день.
Запись 89: Это капец
Сука ты ссученная, Арлен. Кто тебя просил рот-то свой раскрывать?
Теперь не создастся новая социалистическая ячейка общества, не создастся.
Из-за тебя все.
Как же болит башка. Нереально.
Запись 90: Странное дело
Сегодня с нами произошло нечто настолько странное, что мне сложно это описать.
Однако я чувствую своим долгом попытаться донести этот опыт до тех, кто его лишен.
Жорж предупреждал нас об особой связи, которую поддерживают без нашего ведома черви, живущие внутри наших голов, но я никак не мог осознать до конца, как это работает.
Мне представлялась некоторая радиосвязь, голоса в голове, неясные образы и картинки, волна, на которую можно настроиться.
Я не думал, что все происходит настолько физиологически, настолько телесно.
Началось все с того,
