Пилот - Антон Перунов

— Вот так надо, — вытащил на себя шток подсоса казак. — Теперь заводите!

К счастью, аккумулятор не успел сесть от вынужденного безделья, и после того, как стартер несколько раз провернул коленвал, мотор забурчал.

— Вот и славно, — улыбнулся во весь рот Семен. — Не придется ручку крутить…

Подождав, когда двигатель немного прогреется, Колычев выжал сцепление и включил заднюю скорость. Мотор взревел, и тяжело нагруженный грузовик, попятившись из своего убежища, выбрался, наконец, на свободу.

— Март, где ты? — тут же зазвучал в голове встревоженный голос командира.

— Командир, я здесь! — поспешил отозваться пилот, отметив про себя, что горная толща гасит сигнал «сферы».

— Слава Богу, ты жив. Почему молчал?

— Груз доставали из штрека. Все в порядке. Можно забирать!

— Что, больше некому было? — Март буквально почувствовал охватившее опекуна бешенство.

— Так получилось, — с извиняющимся видом отозвался он.

— Ладно. Потом поговорим. Кстати, штреки не имеют выход на поверхность. Так что это штольня.

— Буду знать, — улыбнулся Колычев. — Кстати, командир. Я пока лагерь обследовал, видел пару цистерн с авиакеросином и бочки с маслом. Если вы их не раздолбали, то…

— Хорошо бы, но нет. Рисковать ради топлива я не стану. Выводи машину и будем грузиться.

МАЗ, дымя выхлопом, вкатился по аппарели в трюм, следом прошли казаки и штурмовики, увешанные трофейным оружием, многие тащили ящики с патронами, гранатами, а хозяйственный Горыня умудрился даже приволочь те самые зенитные орудия и несколько станковых пулеметов.

Скорость, с которой рейдеры и казаки умудрились собрать практически все ценное, поразила Марта до глубины души. «Сильны, бродяги! Однако, погостили и хватит. Домой, пора домой!»

[1] Московский Автомобильный Завод братьев Рябушинских. Получил новое название после того, как продукцию не слишком благозвучно прозвали «Заборами» или «Зебрами».

Глава 17

Медотсек или, как его иногда по старой памяти называли, корабельный лазарет — место весьма спокойное. Его обитатели не стоят на вахтах и не участвуют в десантах. Во всяком случае, до тех пор, пока доктор не признает своего пациента здоровым. И вот в этом и была загвоздка. Отставной абордажник Вахрамеев себя больным не считал. Правда, и здоровым его было не назвать, но все же хромота — не триппер. Кое на что годился и он. Однако приходится лежать на узкой кушетке и получать… черт его знает, что получать.

Доктор Крылов, когда целительством занимается, сам на себя не похож. Бледный, будто покойник, только глаза горят словно у одержимого. А как взглянет ими — мороз по коже. И крестник рядом сидит, непонятно зачем. Правда, этот хоть спокоен и даже как-то благостен. Ровно святой угодник на иконе…

— Как вы себя чувствуете, Игнатий Васильевич? — срывающимся голосом спросил врач.

— А чего мне сделается, — пожал плечами старый вояка. — Лежи, да и лежи. Хотел было прикорнуть, да…

В этот момент глаза бывшего боцмана сфокусировались на настенных часах, и он понял, что находится здесь уже …

— Это как же? — изумился он. — Выходит, я битых полдня тут бока пролеживаю?!

— Всего три с половиной часа, — поспешил успокоить его Мартемьян.

— Так прежде вы минут двадцать свои эти, как их, сеансы делали, не более…

— Прежде, Игнат Васильевич, — пояснил Крылов, — мы лишь готовились к операции, если, конечно, наше действо можно так назвать. А сегодня мы провели процедуру восстановления.

— И чего восстановили? — хмыкнул Вахрамеев, скептически относившийся ко всем этим процедурам и никогда бы на них не согласившийся, если бы не крестник.

— А вот сейчас и проверим, — улыбнулся Колычев. — Попробуй встать.

— Да я и ранее вроде мог, — пробурчал дядька Игнат и осторожно, чтобы не зацепить больное место, спустил худые, но жилистые ноги на облитый линолеумом пол.

— Смелее, — поощрил его Март.

— А чего бояться-то, — хмыкнул тот, поднимаясь, и вдруг понял, что прежней боли, некогда сводившей с ума, а потом ставшей привычной, уже нет.

— Попробуйте пройтись, — предложил Крылов своему пациенту, благожелательно улыбаясь.

— Почему он прихрамывает? — встревожился Колычев.

— Это как раз нормально, — возразил врач. — Мышечная память. Пройдет еще некоторое время, прежде чем в привычку войдут новые алгоритмы движения. Игнат Васильевич, а попробуйте присесть. А теперь наклонитесь…

— Твою ж дивизию воздушных катеров и якорь мне в глотку! — не смог найти других слов Вахрамеев, чтобы выразить обуревавшие его чувства.

В самом деле, ноги не болели, спина тоже гнулась как у молодого, а главное — на душе появилась такая легкость, что хотелось петь и плясать…

— Простите, а что ваш крестный имеет в виду? — осторожно спросил Крылов, наклонившись к уху Марта.

— Он потрясен вашим целительским искусством и выражает безграничную признательность, — перевел с русского матерного на общепринятый язык бурный спич дядьки Игната Колычев.

— Вы уверены? — на всякий случай переспросил врач, хоть и знавший большинство этих выражений, но никогда не слышавший их прежде в таком количестве и подобном сочетании.

— Спасибо, доктор! — кинулся к нему исцеленный и, не зная, как выразить свои чувства, принялся обнимать. — Ить через вас я будто заново народился! Человеком себя сызнова почувствовал, а не калекой, которого из милости держат…

— Право же, не стоит, — пробормотал сконфуженный врач. — К тому же я это сделал не один. Если бы не Мартемьян Андреевич, вряд ли был достигнут подобный эффект.

— Март, голубчик, — обернулся к юноше Вахрамеев. — Я-то, старый дурак, думал, что будто спас тебя. А на самом деле это ты меня спас! Век мне за то не рассчитаться…

— О чем ты говоришь, дядька Игнат, — смутился молодой человек. — Мы ведь семья. Кроме тебя, да Витьки, ну и Зимина, конечно, у меня и нет никого на всем белом свете.

— Этому горю помочь нетрудно, — ухмыльнулся бывший боцман. — Женись, так и родня появится. А я, может, на старости лет детишек понянчу…

— Ты же вроде себя здоровым почуял?

— Так одно другому не мешает!

— Ладно, — добродушно усмехнулся Март. — Давай лучше собираться. Дел еще много…

Пока все еще не верящий в свое чудесное исцеление Вахрамеев одевался, Крылов молчал, но стоило пациенту выйти, как обуревавшие доктора эмоции