Последняя цивилизация. Политэкономия XXI века - Василий Галин

Дж. Сорос в своей книге «Кризис мирового капитализма» в связи с этим предупреждает: «существуют общественные потребности, которые не могут быть удовлетворены путем предоставления полной свободы рыночным силам. К сожалению, эти недостатки не признаются . Вместо этого существует широко распространенное убеждение в том, что рынки являются саморегулирующимися, а мировая экономика может процветать без вмешательства мирового сообщества… В XIX в. эта идея называлась «свободным предпринимательством», и… я нашел более подходящее название этой идее — «рыночный фундаментализм»… Идеология рыночного фундаментализма… глубоко и безнадежно ошибочна. Иными словами, рыночные силы, если им предоставить полную власть даже в чисто экономических и финансовых вопросах, вызывают хаос и в конечном счете могут привести к падению мировой системы капитализма » [1046].

Но рыночные фундаменталисты не признают никаких ограничений, они утверждают, что «в большинстве случаев государство имеет хищническую природу — даже государство демократическое…», — Д. Лал [1047]. И сравнивают государство (М. Олсон) с «оседлым, стационарный бандитом», имеющим «всеобъемлющий интерес», «т. е. эгоистическую заинтересованность в максимизации налоговых сборов» [1048].

Даже МВФ и Всемирный банк либертарианские анархисты считают преградой, стоящей на пути к свободе [1049]. МВФ, утверждает Д. Лал, «нет места в рамках либерального финансово-экономического порядка… В посреднических функциях Всемирного банка также больше нет необходимости» [1050]. «Что же касается других специализированных ведомств ООН, — продолжает Д. Лал, — то для них… полезную функцию найти невозможно. Сегодня вместе с Экономическим и социальным советом ООН они стали врагами нового ЛЭМП (либерального экономического миропорядка)» [1051].

Несмотря на все проблемы современной эпохи, проповедники рыночного фундаментализма, такие как Б. Линдси, остаются непреклонны и предрекают «светлое будущее» глобальному либерализму, утверждая, что «наша эра, порой мучительная и нестабильная, — это время освобождения» [1052]. 

Торжество либерализма

«Общий закон о компаниях» штата Делавэр является «самым свободным из законов частного предпринимательства» [1053].

Конец Британии как великой державы, по словам Д. Кинастона, историка лондонского Сити, наступил в конце 1956 г. после того, как Г. Насер национализировал Суэцкий канал, а Англия оказалась на грани банкротства. Хотя даже в 1957 г. около 40 % всей мировой торговли осуществлялось в английской валюте, и Банк Англии был «по-прежнему строго ориентирован на поддержание и расширение использования фунта стерлингов как международной валюты». Однако в существовавших условиях эти надежды являлись утопией: «Мы унаследовали старый семейный бизнес, который некогда был очень прибыльным и здравым, — отмечал в конце 1956 г. премьер-министр Великобритании Э. Иден. — Сегодня обязательства вчетверо превышают активы… Не знаю, кто теперь купит банковскую систему зоны фунта стерлингов» [1054].

Казалось, ничто уже не сможет помочь, и величие некогда могущественнейшей державы мира навсегда уходит в прошлое. Но вдруг произошло нечто невероятное, Великобритания не только восстановила свой статус великой державы, но и захватила лидирующие позиции на мировом финансовом рынке. В Лондоне сегодня больше иностранных банков, чем в каком-либо другом месте мира: в 2008 г. на него приходилась половина всех международных сделок с ценными бумагами, почти 45 % внебиржевого оборота деривативов, 70 % оборота евробондов, 35 % всех валютных сделок, совершаемых в мире, 55 % всех международных открытых размещений ценных бумаг и т. д. [1055].

Что же произошло? Какие силы возродили величие Англии?

Все началось с введения Лондоном для предотвращения девальвации фунта ограничений для английских банков на финансирование международных операций за пределами стерлинговой зоны. Банки обходили эти меры, выдавая долларовые кредиты за счет долларовых депозитов своих зарубежных клиентов, расположенных в офшорных филиалах. Именно они и создали международный евродолларовый рынок, свободный от государственного контроля.

Свое настоящее значение он приобретет: с окончанием кеннеди-раундов, способствовавших либерализации мировой торговли; отмены Бреттон-Вудских соглашений, включивших американский «печатный станок»; с потоком «нефтедолларов», хлынувших после скачка цен на нефть и «радикального роста долларовых вкладов за пределами США из за постоянно увеличивающегося дефицита американского бюджета в годы Вьетнамской войны» [1056]. Приток евродолларов стимулировало появление в 1963 г. новых финансовых инструментов, которые представляли собой нерегулируемые офшорные еврооблигации на предъявителя, т. е. являлись идеальным средством ухода от налогов.

И Лондон вернул себе положение мирового финансового центра. По образному выражению исследователей британского империализма П. Кейна и Э. Хопкинса: «Наше доброе старое судно «Фунт стерлингов» шло ко дну, но Сити сумел взять на абордаж более мореходный и современный корабль «Евродоллар»» [1057]. Главным фактором, принесшим успех Сити, помимо развитой банковской системы, стало его весьма либеральное законодательство. Именно оно создало благоприятные условия для притока «евродолларов» в банки лондонского Сити.

Эти благоприятные условия включали в себя: освобождение счетов нерезидентов от налогообложения и обязательного резервирования, практически полное отсутствие государственного контроля и регулирования, а также сохранение секретности вкладчиков. Т. е. все те условия, которые являются определяющими для идентификации офшорных зон. Не случайно один из критиков данной системы Т. Бен назвал лондонский Сити «офшорным островом, ставшим на якорь на Темзе и обладающим свободой, которую многие другие офшоры были бы рады иметь» [1058].

Н. Шэксон в своей книге, посвященной офшорам, выделяет три слоя Британской офшорной сети: к первому относятся коронные владения: острова Джерси, Гернси и Мэн; ко второму — заморские территории Великобритании — 14 последних форпостов прежней Британской империи (Каймановы, Бермудские, Виргинские и т. п. острова, Гибралтар) [1059]; к третьему относятся офшорные зоны, не находящиеся непосредственно под британским управлением, но имеющие с Великобританией давние исторические связи (типа Гонконга). Более трети всех международных банковских активов, по оценкам исследователей, приходится на эту группу британских офшоров. Добавьте к этому активы лондонского Сити — и общая сумма составит почти половину банковских активов мира [1060].