Трое - Георгий Иванов Марков

бритвы, холодный восточный ветер — кроткий летний зефир, вобравший в себя аромат расцветшей жизни. Почему бы не остаться подольше?

Они идут под враждебным серым взглядом неба — теплая зимняя ласка, которая сближает, соединяет сердца…

Он делает большие шаги, а она как-то смешно, неестественно подпрыгивает. Они не спрашивают друг друга, куда идут. Им все известно.

Город остался позади. Завод — справа. Перед ними — горы, уснувшие под теплым одеялом тумана. Они пойдут их будить.

— Ты уедешь? — спрашивает она, убежденная, что он никуда не уедет.

— Я приехал сюда работать, на заводе! — отвечает Сашо.

— Что же ты будешь делать? — не из любопытства спрашивает она.

— Не знаю… — невнятно произносит он. — Мне советовали… маляром…

— Это прекрасно! — восклицает она. — Металлоконструкции будешь красить, там укороченный рабочий день…

Он понимает, что «прекрасно» относится не к металлоконструкциям, не к укороченному рабочему дню, а к другому, к тому, что ждет их впереди…

— Знаешь, — кладет она свою ладонь в его руку, — я знала, что ты вернешься! Ты не мог не вернуться!

— Мог! — пытается упорствовать он, но, подумав о перспективе оказаться за письменным столом в банке, сразу же добавляет: — Да, не мог!..

И снова они идут, поднимаются все выше, выше…

Перед ними, на самом краю кручи распростер свои ветви огромный старый дуб. Он сердится — на стужу, снег, на весь мир.

Сашо тащит ее через навеянные сугробы к дубу. В защищенное от ветра место.

Она критически разглядывает его. Супруга, встречающая мужа после долгой разлуки.

— Много женщин было там? — спрашивает Данче.

— Много! — отвечает Сашо с неприятной гримасой. — Лучше не будем говорить о них.

— И тебе со всеми было хорошо? — настойчиво спрашивает она.

— Нет, ни с одной…

— Ты не обманываешь меня?

— Я тебя никогда не обманывал!

— А других?

— Случалась… — он улыбается.

— Не так! Улыбаешься, как уличный ухажер! Улыбнись хорошо!

Она обеими руками обвивает его шею.

— А как тебе пришло в голову встретить меня у ворот?

— А так. Надумал! Ты же в своем письме…

— А почему мне ничего не написал?

— Не знаю.

Он провел рукой по шероховатой, черствой коре дуба. Посмотрел вверх.

— Интересно, сколько ему лет?

Она прослеживает его взгляд.

— Говорят, больше пятисот…

— И мы будем столько жить! — говорит Сашо. Ему кажется, что он изрек большую глупость, и он краснеет.

— Самое меньшее! — отвечает она и, расстегнув ему шинель, зарывается в ней головой.

Пальцы Сашо теребят пряди ее волос. Это Данче. Он мог бы узнать ее с закрытыми глазами среди тысяч. Только по волосам. По еле уловимому аромату ее тела.

— Как спокойно бьется твое сердце! — говорит она. — У меня сердце спортсмена!

— А в футбол будешь играть?

— Может быть, буду.

— Я хочу, чтобы ты играл! — заявляет она. — Ты очень красивый, когда играешь. Никто не может сравниться с тобой.

— Буду играть! — радостно отвечает он. — И наполню им сетку мячами.

Она снова поднимает глаза. Похожа на съежившегося зайчонка. Ему хочется всю ее закутать шинелью.

— Я знала, что ты вернешься! — снова говорит она. — И этого мне достаточно.

— И мне! — он целует ее крепко, настойчиво. — Здесь не дует… — говорит он. И немного погодя: — Тебе не холодно?

— Нет! — отвечает Данче. — Совсем не холодно!

Она улыбается улыбкой, какой всегда улыбалась ему.

Свистит ветер, гоняя снежную пыль по белым буграм подножия, но старый дуб даже ветвями не шевелит. Он защищает их от ветра.

— Давай назовем его наш дуб! — говорит Сашо, застегивая шинель.

— Мы можем каждый вечер приходить сюда! Хорошо?

Она снова берет его под руку, и они трогаются в обратный путь.

Ей хочется рассказать ему многое — как она покинула мужа, как неприятен был развод, как ему удалось взять ребенка к себе, как ей было тяжело, когда о ней сплетничали: «шлялась с солдатами», — какой пустой была эта зима…

Но все это кажется ей теперь ненужным. Самое важное, что он здесь.

Уже смеркается, когда они вступают на улицы города.

— Хочешь пойдем куда-нибудь? — спрашивает он. — Согреемся.

Она кивает. Согласна. Готова пойти в любое место, куда он захочет.

Сашо знает в городе маленький ресторанчик. Солдаты ходили обычно туда. Там всегда чисто, уютно. И мало народу.

Идущий от пола запах мастики, многозначительно улыбающийся официант-заведующий-буфетчик, мерцающая пятнадцативаттная лампочка, коричневые столики без скатертей.

И печка, которая не греет.

Едва ли на свете есть более подходящий ресторан.

— А! — восклицает официант-заведующий-буфетчик. — Давно, давно не заходил!

— Позавчера был! — Тем же фамильярным тоном отвечает Сашо.

— До которого часа у тебя увольнительная? — спрашивает тот.

Сашо смотрит на Данче:

— До скольких у меня увольнительная?

Официант-заведующий-буфетчик вкрадчиво говорит:

— Спрашиваю, потому что через полчасика будет готово. Заяц! Запеченный в духовке! Такого вы еще не пробовали, да и едва ли когда-нибудь вам снова доведется попробовать!

— Увольнительную можно продлить! — говорит Данче.

— Чего-нибудь согревающего?

— Стопку виноградной! — Сашо вопросительно-смотрит на Данче.

— Мне полстопки! — говорит она.

Они остаются вдвоем. Друг против друга.

— Здесь хорошо готовят зайца! — начинает он.

— Ты уже пробовал? — недоумевает она.

— Нет… предполагаю…

Над их головами кто-то играет на аккордеоне. Наверное, подросток, начинающий. Он повторяет одну и ту же мелодию и постоянно путает на одном и том же такте.

— Это мой сын! — говорит официант-заведующий-буфетчик. — Очень музыкальный! Восемьдесят басов!

— Бывает и больше ста! — Сашо вспоминает аккордеон Кокки.

— О, это совсем музыкальные! — заявляет официант-заведующий-буфетчик с не терпящей возражений категоричностью литературного критика.

Данче смеется.

— Скажи… как ты решился приехать? — обращается она к нему. Чтобы освободиться от присутствия постороннего.

— Убежал… — отвечает он.

И он рассказывает ей всю историю своего возвращения домой, начиная с увольнения и до последнего скандала с отцом и бегства к Ивану.

Данче внимательно слушает. Она так боялась, как бы он не изменился, так боялась ошибиться в нем. Но чем больше Сашо рассказывает, тем ей становится яснее, что он тот же, только, может быть, несколько огорчен.

Когда он вспоминает о своем путешествии в поезде, она содрогается при мысли, что могла его потерять.

Музыкальный сынок продолжает упражняться на аккордеоне. И снова сбивается на том же такте. Данче слушает мелодию и с напряженным вниманием ждет момента, когда пальцы аккордеониста минуют непреодолимое препятствие.

Сашо рассказывает о своих взаимоотношениях с Иваном. И Данче решает, что я она должна полюбить очень доброго и благородного Ивана, жена которого поступила так плохо.

Она поперхнулась ракией. Никогда до этого не пила. На глазах ее выступают слезы. Но она решает — если Сашо хочется, чтобы она пила, то будет пить. Если же ему это неприятно, то она больше пить не будет.

И так она будет поступать всегда и во