Блокада. Запах смерти - Алексей Сухаренко

– Обещал ей, что священника, которых их венчал и которого из-за него арестовали, выручит.

– Ага, поэтому ее уголовничек уже сидит под арестом. Можешь ее успокоить, теперь уж скоро овдовеет, – вне себя от злости, не выдержал майор.

– Как ты так можешь говорить? Она же твоя дочь, – просохли слезы у матери.

– Моя дочь не могла с уркой связаться! – почти рявкнул Петраков.

– Ну, в конце концов, венчание не официальная регистрация, – попыталась жена хоть немного снять напряжение. – И о нем никто не знает.

– Дура ты! – выругался Петраков. – Теперь только его смерть освободит нашу дочь.

Анастасия молча плакала, слыша тяжелый разговор между родителями. Она поняла, насколько сильно ее любит Иван, если ради данного ей слова пошел на такие муки. И ее очень испугал намек отца на его близкую смерть.

Христофоров стал привыкать к своей новой жизни. После выхода из госпиталя, поставленный жизненными обстоятельствами на грань вымирания, он теперь наслаждался своим стабильным и устойчивым положением. Совесть перестала его мучить, и ночные кошмары к нему не приходили. Он считал себя особенным, избранным человеком, которому необходимо возродиться, пускай даже таким кровавым способом. Все его жертвы, по его мнению, были простыми обывателями, которых много, и из-за смерти какой-то их части ничто на планете не изменится. Вместо освежеванных, как поросячьи туши, работниц, на предприятия придут другие женщины. Мужчины? Те вообще не представляли никакой ценности, потому что околачивались в тылу с липовыми болезнями, стараясь только выжить (после полученной во время боя травмы Бронислав презирал тех, кто отлынивал от фронта). Дети и старики, считал он, и вовсе обречены погибнуть от голода, судя по их продуктовым нормам. Христофоров даже перестал бояться Деда и членов его банды, понимая, что нужен им, что без него их дни будут сочтены. Он являлся их связью с рынком, ведь им самим там, где работали переодетые милиционеры и их осведомители, нельзя было появляться. Хотя он все же относился к уголовникам с опаской, которая необходима, как, допустим, при работе с вредными веществами, но не более.

Много размышляя над кардинальными изменениями в своей жизни, особенно в сравнении с ее довоенным периодом, Христофоров пришел к выводу, что это не просто так. Возможность выбирать из толпы людей того, кто станет жертвой, и приводить их на заклание, стала ему нравиться. Он испытывал чувство, похожее на оргазм, когда торговался с каким-нибудь человеком, заглядывал ему в глаза, пытаясь увидеть в них отражение судьбы. Отказываясь от какого-нибудь обмена, провожал недовольного человека взглядом, полным божественного провидения. Он мог подарить жизнь, мог ее отнять, ведь выбор жертвы зависел только от него. Христофоров почувствовал себя Богом, ощущал себя даже сильнее его. Ведь он сумел выжить в бою, избежать голодной смерти, стать вместо жертвы лицом, выбирающим смертников для банды Деда, подчинить себе ее, сделать зависимой от себя. Смертельный конвейер теперь зависел только от него, а он не допускал его простоя. С раннего утра, просыпаясь, Бронислав Петрович начинал думать над тем, какого человека привести в бандитский притон. Как правило, склонялся к самому безопасному варианту – поиску жертвы на рынке. В потоке людей он, в своей солдатской шинели, сливался с окружением и не мог примелькаться переодетым милиционерам, которых сам научился распознавать.

Но в последнее время ему вдруг стало неинтересно таскать на квартиру к Деду неизвестных ему людей – чувство оргазма ослабло, требовалось другое количество адреналина. Христофоров вспомнил то, что испытал, кромсая ножом Марию, такие по силе ощущения больше не повторялись. И он стал перебирать в голове знакомых. «Прошелся» по бывшим коллегам по театру, особо задержавшись на кандидатуре первого тенора, который теперь пел вместо него весь репертуар, представив, с каким удовольствием распорол бы ему трахею и перерезал голосовые связки, прежде чем окончательно лишить жизни. Далее представил выражение лица директора театра в момент осознания страшного конца. Затем неожиданно вспомнил о придурковатом парне, которого по ошибке задержали в его костюме, украденном из квартиры.

Воспоминание подняло в его сознании бурю гнева, которую нужно было на кого-нибудь вылить. Деревенского дурачка он не брал в расчет по той причине, что тот и не понял бы, что его ждет, а значит, удовлетворение от его смерти было бы минимально. Другое дело эта девчонка – Анастасия… Мария как-то разоткровенничалась с любовником и сказала, что кражу совершил скорее всего приятель подруги племянницы, который после гибели девушки стал ухаживать за самой Настей. Вот чья смерть принесла бы ему полное удовлетворение – его и ее! Вот бы сделать так: его резать на кусочки, а она пусть смотрит и ждет своего часа…

Насладиться полнотой воображаемой картины ему помешал стук в дверь. Христофоров, взяв на всякий случай кухонный нож и подойдя к двери, спросил:

– Кто там?

– Это Петраков Алексей Матвеевич, – услышал он голос своего бывшего командира антидиверсионной группы.

– Открываю, – озадачился бывший певец, пряча нож в карман шинели.

– Вот, зашел вас проведать, заодно и по делу, – поздоровавшись, произнес Петраков, внимательно оглядывая Христофорова, которого не видел с того самого боя под Волковой деревней.

К его удивлению, Бронислав Петрович выглядел вполне здоровым, был даже довольно упитанным. И Алексей вспомнил рассказ родных, как Христофоров, оголодав, упрашивал их отдать ему кошку, а впоследствии с помощью сестры все-таки отловил бедное животное. Сейчас его внешний вид вынуждал усомниться в том, что этот человек еще недавно был на краю смерти.

– Вышли на службу? – спросил Христофоров, приглашая Петракова пройти в комнату.

– Да, со вчерашнего дня приступил, – кивнул Алексей.

– Вас можно поздравить с очередным званием, – кивнув на новые знаки различия в петлицах, улыбнулся Бронислав Петрович, оправившись от первой неожиданности.

– Спасибо. Ну а вы как? Неплохо выглядите. Работаете?

– Кому я, инвалид, теперь нужен? – недобро усмехнулся Христофоров, кивнув на прислоненный к стене костыль. – Так, перебиваюсь от случая к случаю.

«Неплохие случаи, видимо, подворачиваются», – непроизвольно подумалось майору.

– Вы, наверное, из-за сестры зашли? – предвосхитил его вопрос хозяин квартиры. – Что, Мария так и не объявилась?

– Нет, как с вами ушла, так и пропала, – сделал ударение на середине предложения Алексей. – Вот я и хотел от вас услышать, что в тот день произошло.

– Мне нечего добавить к тому, что я рассказывал вашим, – с сожалением в голосе произнес Бронислав Петрович. – Ездил с Марией на рынок. Она попросила меня помочь ей обменять мыло, которое на работе утащила.

– Кому меняли? – спросил Петраков. – Опишите приметы.

– Женщина в телогрейке и платке, – с ходу придумывал Христофоров.

– Возраст, лицо… – уточнил оперативник.

– Лет пятидесяти, худющая. Она ничем не выделялась, – наморщил лоб Бронислав Петрович, словно припоминая подробности.

– Она постоянно на рынке ошивается? – начал отчаиваться Петраков, понимая, что по таким приметам невозможно найти ту женщину.

– Да откуда я знаю, – пожал плечами Христофоров.

– На хлеб и сахар поменяли мыло?

– Да.

– А сколько кусков мыла было? – задал очередной вопрос Петраков.

– Не помню, – озадачился Христофоров. – Оно же не мое было, а интересоваться, сколько Мария украла, мне было неудобно.

– Так отдавала она сколько? – сам не зная зачем, спросил майор.

– Вроде два… нет, три куска.

– А потом что было? – восстанавливал события Петраков.

– Дошли до перекрестка и там расстались. Мария пошла к себе, а я к себе.

Алексей Матвеевич замолчал, анализируя услышанное. Затем стал прощаться, направляясь к двери.

– Алексей Матвеевич, у меня к вам тоже небольшой разговор…

Петраков остановился, показывая, что готов его слушать.

– Как бы это сказать… Во-первых, у вас осталась дочь Марии. Вы же, наверное, знаете, что она и моя дочь?

– Да, сестра говорила, – кивнул Петраков.

– Получилось, что сейчас я самый близкий для девочки человек, – начал объясняться Христофоров, – и в столь трудное время, я думаю, мне надо взять ее к себе. По крайней мере до того момента, когда ее мать обнаружится.

– Но ведь по закону муж сестры, чью фамилию Катя носит, является ее отцом, – возразил Алексей.

– Значит, вы мне дочь не отдадите? – уточнил Бронислав.

– Нет, – отрезал Петраков, зная, что даже если бы муж его сестры погиб на фронте, Катя все равно осталась бы в его семье.

– Тогда еще один вопрос, – на удивление быстро отошел от этой темы Христофоров. – Помните, после визита ко мне вашей дочери с подругой и ее парнем меня обокрали. Не можете ли вы мне сказать, где сейчас проживает тот молодой человек? Его Иваном звали, а представлялся он тогда начальником механического цеха холодильного комбината номер шесть.