Любовь и расчет - Сесилия Грант

Он не поцеловал ее, а лишь прижал ее голову к своему плечу. И Кейт неожиданно для себя расплакалась.

Она не собиралась плакать. Она уже наплакалась прошлой ночью, сожалея обо всем, о чем можно было сожалеть. Но то, как он держал ее… как обнимал, притянув к себе… его неподвижность и терпение, его надежность… все это впервые за много лет позволило ей ощутить, что ничего не нужно просчитывать и ни к чему не нужно стремиться. Здесь ничего не требовалось делать, нужно было просто быть собой.

Кейт почти забыла это чувство. И жгучая радость этого осознания собралась в глазах и пролилась слезами.

— У тебя впервые умер кто-то близкий.

Его голос прозвучал тихо и без вопросительной интонации. Он знал это.

— Да. Хотя на самом деле она не была мне близкой. Как мама или папа.

Мистер Блэкшир, вернее, Ник — здесь и при данных обстоятельствах она не могла называть его иначе, чем по имени, — потерял обоих своих родителей еще до знакомства с ней. Она даже не помнила, когда он сказал об этом. Просто знала об этом факте, как он знал многое о ней.

— Наверно, все же достаточно близкая, раз ты так горюешь о ней. Это главное.

Он приподнял ее подбородок и посмотрел в лицо. Его глаза блестели чернотой, как тот ужасный крепкий чай, который он так любил. Он поцеловал ее нежно и церемонно в щеку, в то место, где слеза оставила свой след, а затем — во вторую, потом нашел ленточки ее шляпки и, потянув, развязал.

Он будет делать, что хочет. Она сама попросила его об этом. Для этого и пришла к нему, рискуя репутацией и, возможно, сердцем. Играть с огнем, как он сказал. Да. Она хотела этого по причине, которую не могла назвать.

Отброшенная в сторону шляпка улетела, а следом и накидка.

— Идем со мной к очагу, — прошептал Ник, щекоча ее дыханием. — Дай мне разжечь огонь, чтобы в комнате стало теплее.

— Необязательно. — Она призвала на помощь свою храбрость и вцепилась в нее обеими руками. — Мы ведь ляжем в постель.

— Постель может подождать. — Он смахнул пальцем с ее щеки еще одну слезу. Выражение его глаз сказало ей, что нет смысла спорить. — Идем к очагу.

Кейт последовала за ним и, опустившись на кирпичи, смотрела, как он разводит огонь. Он делал это со спокойной уверенностью человека, у которого нет слуг и который сам научился делать рутинную работу. Из металлической коробки Ник достал горсть лучин и аккуратно разложил на тлеющих углях. Когда они занялись огнем, он добавил к ним палочки побольше, затем еще больше, пока пламя как следует не разгорелось.

Кейт подумала, что, когда выйдет замуж, ее муж никогда не будет этим заниматься. Растопка каминов — это обязанность прислуги. А они с мужем будут сидеть в красивых креслах на комфортном расстоянии от огня. И уж точно не на кирпичах.

Ник поставил на место экран и посмотрел на нее через плечо.

— Что?

На его губах заиграла улыбка. Должно быть, он заметил ее пристальный взгляд.

— Ничего. Это так любезно с твоей стороны развести для меня огонь.

— Как же без огня? — Его улыбка стала шире. — Если в комнате будет холодно, я не смогу раздеть тебя без угрызений совести.

— Ах. — Кейт уткнулась взглядом в пол. — Я не знаю. В прошлый раз мы не раздевались.

Не имели времени поступить иначе. Но все прошло идеально.

— Кейт, милая. — Ник пригнул голову, чтобы поймать ее взгляд. Его лицо было очень серьезным. — Я хочу, чтобы тебе было хорошо, и постараюсь все для этого сделать. Но, пожалуйста, не проси меня не раздевать тебя.

До сего момента он был такой сговорчивый, когда согласился на ее предложение и дал ей возможность изменить решение, когда вытирал ее слезы. Кейт даже поверила, что он забыл о собственных потребностях и желаниях.

— Не считай меня таким уж бескорыстным. Это не так. — Его ладонь, заскользив по кирпичам, легла на складки ее юбки. — Я позабочусь о твоем удовольствии и утешении, но не забуду и о собственном. Я так часто представлял, что раздеваю тебя, что теперь не смогу упустить такую возможность.

Несмотря на тепло, идущее от камина, Кейт поежилась. Она хотела этого. Из-за этого и пришла сюда, чтобы его желание и ее слились воедино. Чтобы она забылась и сгорела в охватившем их пламени. Этим Кейт хотела бросить вызов всем запретам и строгим правилам, которые ее подвели. И если это так ее нервировало, тем лучше. Вскинув подбородок, чтобы смотреть Нику в глаза, Кейт принялась стягивать перчатку.

— Не сейчас. — Он остановил ее. — Я могу подождать. — Его улыбка сказала ей, что он чувствует ее волнение. — Пусть огонь немного согреет комнату.

Ник притянул ее к себе и поцеловал.

Он без всякого усилия подчинил ее своей воле. Чем больше предъявлял он доказательств своей сдержанности и готовности обуздать свои желания, тем больше возможности она находила для разжигания собственных аппетитов. Десяти минут поцелуев и растекающегося по комнате тепла хватило, чтобы Кейт обрела недостающую смелость. Она прервала поцелуй и сосредоточила усилия на развязывании его галстука. На этот раз она не позволит ему остановить себя.

Слава богу. А то ему уже начало казаться, что он умрет от неутоленного сладострастия. Ник хотел действовать осторожно и нежно, как она того заслуживала в своем состоянии уязвимости и неопытности. Но глубоко в душе он надеялся, что в какой-то момент ей захочется чего-то больше, чем нежность.

Распустив его галстук, Кейт уставилась на треугольник обнаженной кожи, распахнувшийся под воротом рубахи. Указательным пальцем она провела вниз по его груди и подняла на Ника глаза. Затем убрала руку и безмолвно повернулась к нему спиной, подставив застежку платья.

Все остальное происходило как в горячке. Пуговицы, заколки, сюртук, жилет, нижние юбки, сапоги и туфли, рубашка, стянутая через голову, и невыносимая возня с корсетом. Наконец они стояли друг перед другом — он в одних брюках, а она — в сорочке и чулках.

Чулки он думал оставить.

— Еще раз, Кейт. — Ник с трудом перевел взгляд на ее лицо. Сквозь тонкую как паутина сорочку просвечивали ее торчащие соски. — Ты уверена, что хочешь этого?

Кейт кивнула. Вид его нагого торса пьянил и завораживал ее. Раздетых мужчин она прежде не видела.

Но у нее еще будет много времени, чтобы разглядеть его получше. Он подхватил ее на руки — боже, как было хорошо с ней — и отнес на кровать.

Лежа поверх одеял в бледном свете утреннего солнца, она была как видение, материализовавшееся из его самых смелых фантазий. Когда сбросит сорочку, его мозг просто взорвется.

И тогда придется продолжать без мозга.

— Не снимешь сорочку?