Блеск жемчуга - Кэтрин Стоун

Повесив трубку, Гарретт долго сидел за столом в своем кабинете, снова и снова перебирая в памяти слова Алисон. Итак, Алисон и Мейлин становятся друзьями. Алисон и Джулиана познакомились друг с другом. Он испытывал такое волнение, что не мог говорить. Но почти совсем его добило то, что Алисон не сказала: что этот архитектор, становящийся подругой Алисон, и модельер, шьющий ей платье, - дочь и мать.

Но почему Алисон ничего не знает об этом? Ответ был очевиден и страшен: Мейлин и Джулиана не общаются друг с другом, они в ссоре. Что то разрушило связь между Дочерью Великой Любви и женщиной, которую он полюбил навсегда.

Гарретт начал писать письмо Джулиане, хотя, по правде говоря, он начал сочинять его в душе еще в июне. На этой нежной материи писать было гораздо легче, чем на бумаге. Трудно было даже написать первые строки. Сначала он хотел написать: «Моя милая Джулиана, моя любовь», но это показалось ему слишком самонадеянным.

Насколько он понимал, Джулиана замужем и счастлива. Но ведь именно такой судьбы для нее он и хотел? Ведь он хотел, чтобы она была счастлива? Чтобы она любила? Так ведь?

Тогда он решил, что лучше всего написать как обычно: «Дорогая Джулиана», и принялся мучительно сочинять дальше. Он писал и писал, - несколько страниц нежных признаний, которые он все равно никогда не отправит. Он писал о своей любви, о том, как ему не хватает ее и что им суждено воссоединиться… словно судьба решила в конце концов вознаградить их за хорошее поведение. Нет, такие нежности посылать не стоит, да в этом нет и необходимости. Женщина, которую он любил, сама все знала и без его писем. В конце концов он написал совсем просто.

«Дорогая Джулиана,

Я обещал тебе, что никогда не вернусь в Гонконг. Но ведь теперь обстоятельства изменились, не так ли? Я хотел бы приехать десятого числа, чтобы встретиться с тобой и на следующий день ошарашить своим появлением Алисон. Но ты можешь назначить любой другой день, Джулиана, и я ничего не сделаю без твоего разрешения. Пожалуйста, ответь мне.

Гарретт».

Письмо Гарретта с пометкой «Лично» было доставлено в бутик «Жемчужная луна» в день самого веселого праздника в Гонконге - Чун Чуй, Лунного праздника. Это день, когда люди благодарят природу за ее щедрость, за осенний урожай; нависшие над Гонконгом тучи, как бы в знак уважения к луне, разошлись и открыли ее золотое великолепие.

Гонконг был украшен тысячами цветных фонариков самых разных форм - бабочки, цветы, драконы, рыбы… После захода солнца и появления луны шеренги гонконгцев, несущих фонарики, заполнили местные пляжи и парки.

Среди них были Алисон с Мейлин, решившие отправиться на пляж в Стенли. Сидя на белоснежном песке среди песочных замков, освещенных свечами, они искали на луне силуэты феи Чан Э и нефритового кролика.

Именно в тот момент, когда сестры любовались янтарным осенним светилом, Джулиана села писать ответ Гарретту.

Она тысячу раз перечитала его письмо, читая между строк другие, невысказанные слова любви и приходя к выводу, что и написанные слова тоже говорят о его любви. Джулиана хотела послать в ответ страстное послание, но в итоге ее письмо оказалось столь же прозаическим, как и его. Оно было, пожалуй, даже более сухим, так как предложенное ей место встречи было любимым местом встреч самих удачливых бизнесменов со всего мира.

« Дорогой Гарретт,

Разумеется, приезжай. Я буду ждать тебя в час дня десятого декабря в Кэптн'с баре отеля «Мандарин Ориентал».

Джулиана».

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Башня Дрейка

Среда, 27 октября 1993 г.

- Ваша дама и в самом деле необычна.

Непроницаемые глаза Джеймса пристально изучали бывшего полицейского, пока сам Джеймс обдумывал его утверждение. Отрицать необычность Алисон Уитакер было бы бессмысленно. Вот только вряд ли можно было назвать ее его дамой.

Из за Алисон ночные кошмары Джеймса усложнились, приобрели новые формы. Образ горящей в доме Гуинет и сына остался, но стал еще мучительней, так как, вбегая в пылающий ад, он видел не один, а два женских силуэта, взывающих к нему, ожидающих его помощи и любви. Спасая одну, он обрекал на смерть вторую, а оставаясь недвижным, он позволял обеим женщинам погибнуть в огне. Джеймс просыпался, так и не сделав выбор, но боль не покидала его, пока он проводил остаток ночи, упражняясь в карате, нанося смертоносные удары по не имевшему лица противнику, отнявшему у него так много.

Таким был старый, ставший еще более страшным кошмар. Но появился и новый - теперь в пламени была одна Алисон, удивленно созерцающая, как истекает кровью ее аккуратно порезанная на куски плоть. На этот раз огонь не мешал ему добраться до нее, заключить в свои объятия, уговаривая ехать в госпиталь. Но она только мотала отрицательно своей золотистой головкой, так что алые капли крови падали на его грудь. Потом очень медленно она поднимала одну искалеченную руку, и его ослеплял блеск серебряного браслета, говорящего о том, что ее ждет смерть, если в ней окажется чужая кровь.

Джеймс спал теперь меньше. Но иногда судьба награждала его совсем другим, сказочным сном, в котором были изумрудные глаза, порозовевшие щечки и раскрывшиеся в ожидании поцелуя губы. Этот сон об Алисон заставлял его просыпаться точно так же, как и кошмары, только мука была другая - мука сильной, неутоленной страсти.

И за исключением снов, Джеймс не видел Алисон с того самого дня, когда она отказалась подчиниться его приказу покинуть Гонконг. По сообщениям Макларена и охраны отеля, она была в полной безопасности; вокруг нее не было отмечено ничего подозрительного. Гонконгская полиция пришла к тому же выводу, что и сама Алисон: уничтожение снимков было единичным актом вандализма; но Джеймс все равно волновался. Они часто переговаривались с Робертом Маклареном по телефону, но сегодня он решил лично получить более подробную информацию.

- Да, я знаю, она в самом деле необычна, - ответил Джеймс наконец, - но почему вы так думаете?

- Она совершенно неутомима. Выходит из отеля на рассвете и не возвращается до наступления темноты. Честно говоря, я и мои люди рады тому, что день постоянно уменьшается. Меня выгнали на пенсию из за ранения в ногу, и я думал, что это чепуха. Но после того, как мне пришлось облазить за ней все холмы вокруг Гонконга, я понял, что моя нога не такая уж целехонькая. Впрочем, у нее самой какая то старая рана.

- То есть?

- К концу дня она обычно начинает прихрамывать. Это не останавливает ее, по крайней мере, надолго, иногда она просто останавливается и стоит, как бы размышляя, стоит ли двигаться дальше, но всегда продолжает путь.