За порогом боли - Дмитрий Грунюшкин

Ленка вырвалась и побежала к Максу, крича: «Макс, беги! Они тебя убьют!» Макс, заходясь в вопле, открыл огонь, холодея сердцем от бесполезности этого. Ленка бежала прямо на него, загораживая тех, кто стоял за ее спиной. Макс стрелял наугад, «по направлению», надеясь хоть этим отвлечь ответный огонь на себя.

Выстрелы загрохотали одновременно с нескольких сторон. Разлетелось стекло одной из машин, выбитое пулей, послышались крики раненых. Но Макс этого не видел и не слышал. Он видел только то, как, раскинув руки, падала на землю Ленка. Все словно остановилось вокруг. Она падала медленно, будто погружаясь в воду. И так же медленно, лицом вниз, падал Макс. Он упал, скребя пальцами землю. А потом зарычал так, как человек рычать не может. Нечленораздельно, яро, как ревет смертельно раненый медведь. Он встал, не обращая внимания на свистящие рядом пули, подошел и опустился рядом с ней.

Когда по пояс мокрые Грек и Касым с СВД в руках подбежали к нему, он так и стоял на коленях у тела, обхватив себя руками и раскачиваясь. Он стеклянно глядел на ее лицо, такое белое в лунном свете, не в силах заставить себя к ней прикоснуться. Сегодня судьба была против него, и он знал, что чуда не будет. Не будет больничных палат, цветов и передачек. Она мертва. И никогда, НИКОГДА, не будет живой.

– Он за машиной стоял, – прошептал Касым, ни к кому не обращаясь. – Я попал. Кажется…

Грек наклонился к Ленке. Когда он снова выпрямился, то прятал глаза, но Макс на него и не смотрел. Он и так все знал.

– Одна пуля. Прямо в сердце. Ей почти не было больно.

Макс не ответил.

– Пойдем, – Грек обнял его за плечи. – Надо уходить. Милиция будет с минуты на минуту.

Макс посмотрел на него непонимающим взглядом, и перевел глаза на Ленку.

– Ей уже все равно. Ей лучше, чем тебе сейчас. Нельзя, чтобы менты тебя здесь застали.

– Нет, – прохрипел Макс, но Грек с Касымом почти силой потащили его к машине. Макс перестал сопротивляться. Не было сил. Страшная апатия сковала тело, словно отделив его от мозга. И где-то в глубине его, что-то начало мертветь, как будто игла с новокаином вонзилась в сердце, наполняя его волокнистым холодом.

Грек сел за руль, а Касым рядом с Максом сзади.

– Я попал, – не зная, как утешить друга, повторил Касым, – но он за машиной стоял. Я не уверен… Все так неожиданно началось. Я не успел…

– Ты его видел? – спросил вдруг Макс.

Касым кивнул.

– Кто это?

– Не из «пятаков».

– Кто?

– Себастьян. Он из «болтов».

Макс кивнул, и снова ушел в себя.

«Девятка» развернулась и выехала с пустыря. Макс последний раз оглянулся. Бандиты скрылись, оставив пятна крови на земле и разбросанные гильзы. На пустыре осталось только тело Ленки, светлым пятном выделявшееся на темной траве. Макс закрыл глаза.

Светка смотрела на спину Макса и кусала губы, стараясь не заплакать от беспомощности. Его широкие плечи, такие крепкие и надежные, сейчас были безвольно опущены. Ей было так больно видеть страдание того, кого она любила всем сердцем, кто оживил ее мир, и наполнил смыслом ее пустое существование. Но что она может сделать? Нет таких слов, которые могли бы облегчить такое горе. Даже мысли о ревности не приходило в ее голову. Погиб близкий Максу человек, и он считал, что послужил виной этому. Какая ревность?

Вчера ночью два парня – высокий брюнет с проседью в волосах и молчаливый, немного растерянный татарин – привезли Макса и сбивчиво рассказали ей о случившемся.

С тех пор Макс не произнес ни слова. Он, казалось, был где-то далеко, в другом мире. Подолгу стоял у окна, молча сидел на диване, мертво глядя на стену. И ничего не говорил…

А что он мог сказать, когда его мозг словно жарился на раскаленных углях? В ушах все еще звенел ее крик: «БЕГИ!» и его собственный рев, как будто он криком пытался остановить пулю. Рассудок был не в состоянии понять случившегося. Миллиарды нейронов были бессильны осознать, что ее бархатная кожа была разорвана каким-то ничтожным кусочком металла, который достиг маленького комка мышц, именуемого сердцем, и остановил его непрерывное движение. И ужаснее всего было думать о том, что он оставил ее там одну, и ее прекрасное тело, которое он совсем недавно ласкал и целовал, лежало на холодной земле, в темноте, дожидаясь, пока ее кто-нибудь найдет. А потом грязный паталогоанатом снимал с нее одежду, обнажая высокую, теперь уже холодную, грудь с темными пятнами сосков, и смыв кровь, разглядывал рваную дыру на гладкой спине. И как апофеоз кошмара – ее изуродованное тело с распоротой грудью на осклизлом холодном бетонном столе морга. Нелепость и непоправимость того, что произошло, не укладывалось в голове. Он не увидит Ленку больше НИКОГДА. НИКОГДА! Страшное слово, убивающее надежду. Оно падает как нож гильотины, отсекая то, чем человек жив. Это потустороннее понятие, не из нашего мира. Сознание не в силах его принять без вреда для рассудка.

Ленка, Ленка! Несчастная мужественная девочка. Макс где-то слышал, что человек не может совершить подвиг осознанно. Если он скажет: «Я должен сделать это, пусть даже ценой своей жизни», он не сможет сдвинуться с места. Помешает животный инстинкт самосохранения. Для того, чтобы пожертвовать собой, нужно просто забыть о себе. Подвиг – это единственно возможное для человека в данный момент действие, не замутненное размышлениями, типа «Быть или не быть».

Ленка совершила подвиг. Глупый, как все подвиги. Она не думала, что ее могут убить. Она вообще о себе не думала. Это было единственно возможное для нее в тот момент действие. Она сделала это. И погибла. Погибла за Макса. Из-за Макса.

Дальше думать об этом было невыносимо. Макс почувствовал, что еще немного, и он превратится в призрачную тень человека, занятую одной единственной мыслью. Такие тени он видел, когда делал репортаж из психиатрической лечебницы.

Макс с трудом вернул себя в реальный мир и, увидев Светку, понял, что совершил очередную подлость. Красные от невыплаканных слез глаза недвусмысленно говорили о том, что она пережила, пока Макс упивался своим горем.

Светка уловила его движение и порывисто обняла Макса за шею, уткнувшись носом, как теплый щенок, в его небритую щеку.

– Слава Богу, ты вернулся. Я уже боялась, что ты…

– Сойду с ума?

– Угу.

Светка погладила Макса по голове и посмотрела на его изможденное лицо.

– Тебе очень больно?

Макс помолчал, пытаясь понять свои чувства.

– Знаешь, самое страшное – не чувствовать боли. Пока тебе больно – ты еще жив. У врачей есть такое понятие – болевой порог. Испытав слишком сильную боль, человек может потерять чувствительность. Мне очень больно.

Макс прижал Светку к своей груди и зарылся лицом в ее волосы. Он не соврал. Ему действительно было больно. Но он не сказал о том плотном и холодном сгустке в груди, который он ощутил, выйдя из оцепенения. Осколок зеркала троллей уже добрался до его сердца.