Генерал Доватор - Павел Федоров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Смотри, смотри, Петя, — пищала Маша, — дядя Антон, как гусак, ходит. А дядя Миша вприсядку.
— Это называется гимнастика, — поучительно объяснял Петя.
— Смешно прямо, такие большие...
— И вовсе не смешно... — укоризненно проговорил Петя, оправляя на гимнастерке наборный ремешок. На самом деле ему тоже было весело, хотелось посмеяться, но он старался держаться настоящим казаком и не намерен был уронить свой авторитет перед какой-то девчонкой.
— Гимнастика нужна, чтобы быть сильным, — подтвердил он солидно.
— Да они и так сильные. Дядя Миша вчера меня до потолка подбрасывал. А дядя Антон на лошадь верхом сажал. У него есть дочка Варя, Ей фашисты ножку отломили, и она в больнице лежит. Мы с ним туда поедем, я буду за ней ухаживать.
— А маму, значит, бросаешь? Так, так, доченька, — Елена Васильевна притворно покачала головой. Ее продолговатое, раскрасневшееся у печки лицо с голубыми, как у дочери, глазами было молодо и красиво. Овдовела она в финскую войну. От второго замужества отреклась и всю жизнь посвятила своей агрономической деятельности и воспитанию единственной дочери.
— Нет, мамочка, мы и тебя возьмем. У Вари нет мамы, вот ты и будешь ее мамой. Дядя Антон добрый!
Елена Васильевна растерянно улыбнулась и вдруг стала торопливо поправлять массивную, жгутом скрученную на затылке косу. Дочь как будто подкараулила ее мысли и вывернула их наизнанку. Уж очень по сердцу пришелся ей ласковый и внимательный подполковник с его тяжким несчастьем, о котором она узнала от повара Сашки. Так пришелся, что сама себе боялась признаться. Русской женщине свойственна особая чуткость, к чужому горю. Вот и к Пете за неделю она так привыкла, что стал он ей, будто родной. И Маша к нему привязалась, как к брату, и не отстает ни на шаг.
— А как же Петя?
— Да он же в казаках... Ему дядя Миша коня обещал и ружье. А если хочет, пусть едет с нами. Но он не поедет. Я знаю. Он военный... — с. серьезной деловитостью ответила Маша.
Все рассмеялись. У порога раздалось мычание. В углу, на свежеподостланной соломе, растопырив ноги, стоял пестрый теленок. Отпоенный молоком и выкормленный хлебом, он нехотя повиливал хвостом.
— Вот где котлетки-то, Елена Васильевна! — Сашка дал теленку шлепок. Тот засопел носом, боднул головой и снова сонно затих.
— Сколько тебе говорю, зарежь да и все, — заметила Русакова, перекатывая на столе тесто. — Куда он мне?
— Не надо, мама. Зачем его резать, — жалостно проговорила Маша. — Он маленький...
На ее слова никто не обратил внимания. Петя стоял около стола и в сотый раз любовался на свою форму. Елена Васильевна раскатывала на столе тесто. Сашка воровато посматривал на ее крепкие, оголенные по локоть руки и чуть-чуть приоткрыл рот. Он был влюблен в хозяйку, и вид у него в эту минуту, как и у пестрого телка, был глупый и потешный.
Из горницы вышел Антон Петрович; потрепав Машу по пышным белокурым волосам, он сказал:
— Умываться, стрекоза, будем?
— Опять холодной? — Маша смотрела на Осипова озорным любопытством и нескрываемой детской восторженностью. Каждое утро она ему поливала на спину из ковшика, где плавали льдышки, а он только крякал и весело смеялся.
Антон Петрович подошел к тазу и подставил руки. Маша лила из ковша воду. Хозяйка, вытерев руки, прошла мимо, словно боясь взглянуть на оголенную, густо перевитую мышцами спину Антона Петровича, и проворно исчезла в соседней комнате. Минут через пять она вышла и, изгибаясь стройной фигурой, подала Антону Петровичу через голову Маши белое, расшитое цветами полотенце.
— Да вы не беспокоились бы, Елена Васильевна. У меня там есть... — смущенно проговорил Антон Петрович.
— А это мягкое, домашнее. — Русакова ловким движением одернула белый передник и принялась резать ножом тесто.
— Благодарю. Домашнее все хорошо. Но мы уже как-то отвыкли.
Обернувшись к Маше, Осипов спросил:
— На лыжах поедем кататься?
— Поедем, дядя Антон! — радостно отозвалась Маша. — И Петю захватим, да?
— И Петю захватим.
— Ой, как хорошо! — Маша весело притопнула ножкой.
— Ух ты, стрекоза! — Антон Петрович подхватил девочку на руки, подбросил ее до потолка. Осторожно поставив на пол, склонился и поцеловал в лоб. Маша, обвив его ручонками за шею, тоненько вскрикнула:
— Ой, какой холодный!..
Часов в одиннадцать Осипов с Абашевым сели завтракать.
— Ты смотри: пирожки, пампушечки, творожнички... Будто бы и войны нет. Роскошь, — говорил Осипов закусывая.
— Добро, добро, — похваливал Абашев. — Понимаешь, люди-то как жили! Смотри, колхоз-то какой был. Не дают, чорт побери, спокойно пожить. А ведь нашу страну можно пшеницей засыпать, яблоками завалить, арбузами.
— Наши богатства Гитлеру и нужны, — вставил Антон Петрович.
Вошла Русакова. В одной руке она несла тарелку с солидной стопой блинов, а в другой — миску сметаны,
— Да вы нас совсем избалуете, Елена Васильевна! — воскликнул Абашев.
— Кушайте на здоровье! Сегодня еще телка зарежем. Деваться с ним некуда. Время такое. — Елена Васильевна не договорила и тотчас же вышла.
— Да, время действительно... — раздельно проговорил Абашев, и тут же, словно спохватившись, шутливо добавил: — Что-то уж больно хозяйка-то старается...
— Н-н-да, — неопределенно промолвил Антон Петрович, запихивая в рот пирожок.
— А ведь замечательная женщина, Антон Петрович! — Абашев перестал есть и устремил свой взор на Осипова. Тот по привычке, как всегда, когда ему приходилось решать какое-нибудь щекотливое дело, крякнул и, нервно насупившись, спросил:
— Что из того следует?
— А следует вот что: посматривает она на тебя, ну как бы это сказать... С восхищением посматривает, точно влюбленная...
— Ну уж это ты, брат, оставь.
— Не оставь, а истина. Да ты и сам-то малость неравнодушен к ней, только боишься признаться.
— Да ты что на самом деле! — Осипов скомкал в руках салфетку.
— Ничего, друг мой, ничего! Ты только не кипятись, будь поспокойней и пойми, что плохого в том, если ты эту милую женщину всерьез полюбишь...
— Ты шутишь? Или считаешь меня за дурака! Да разве я могу? Нет, никак не могу...
— Не могу, не могу! Тогда садись вон к печке и сыпь себе на голову пепел... Только не притворяйся! Да это, брат, золото, а не женщина, если хочешь знать... Мне рассказывали, как она в колхозе хозяйство вела. А он одно свое — не могу да не могу. Ничего тут зазорного нет, если вас взаимно влечет друг к другу и если вы откровенно признаетесь в своих чувствах... Почему бы тебе не подумать об этом? — невозмутимо и настойчиво продолжал Абашев, чем привел Осипова в полнейшее смятение. Если бы не вошел в этот момент начальник штаба полка майор Почибут, неизвестно, до чего бы они договорились.
— Есть удивительные новости, — присаживаясь к столу, проговорил майор. Всегда спокойное лицо его на этот раз торжествующе улыбалось.
— Новости? Выкладывай! — Осипов кинул на Почибута настороженный взгляд и нетерпеливо потянулся за папиросой. На душе у него было неспокойно и сумрачно.
— Сейчас звонил комдив и приказал... Угадайте, что он приказал? — Почибут выжидающе посмотрел сначала на комиссара, потом на командира.
— Не тяните, начальник штаба! Мы ведь не чародеи, чтоб отгадывать ваши загадки, — сказал Абашев, — говорите прямо.
— Командир дивизии приказал: выделить сводный эскадрон для участия в московском параде седьмого ноября. Подполковнику Осипову приготовиться командовать сводным полком.
Если бы майор сообщил, что на окраину деревни Сычи прорвались немецкие танки, Осипов не был бы так удивлен: на войне случаются самые неожиданные, невероятные вещи. Но это уж было слишком.
— На парад? В Москву? — выжидательно склонив голову набок, переспросил Осипов.
— Да! Форма обыкновенная, фронтовая, — подтвердил майор.
— Может быть, ты, начальник штаба, шутить изволишь? — заговорил Осипов.
— Какие там шутки! — майор пожал плечами.
— Нет, здесь не шутки! — сказал Абашев, поднимаясь во весь рост.
Осипов тоже вскочил из-за стола и взволнованно прошелся по комнате.
— Значит, надо вытаскивать людей из окопов. А вдруг немцы атакуют в праздник?
Антон Петрович вопросительно посмотрел на Абашева. Оба они хорошо знали, что немцы будут наступать, но когда?
— К нам придет один батальон Панфиловской дивизии, — успокоил его Почибут.
— Ну, тогда все в порядке! Тебе, Антоша, просто везет!
— Будто бы? — Осипов хотел, но не мог скрыть острого чувства радости. Потирая руки, он ходил по горнице, не находя себе места. Потом вышел на кухню и послал Петю узнать, готова ли баня. Вернувшись в горницу, он застал комиссара и начальника штаба уже в дверях. Они собирались уходить.
— А когда выступать? — спросил Осипов у майора.