Генерал Доватор - Павел Федоров

Подходя к хате, где помещался политрук, Шевчук услышал звуки гармошки. Отчаянно перевирая мелодию, кто-то наигрывал «Синий платочек». Постучав в дверь, Шевчук прислушался. Из комнаты не отзывались. Немного подождав, Шевчук открыл дверь. Посреди комнаты на стуле, спиной к двери, сидел черноголовый военный с баяном в руках. По перекрещенным на полушубке ремням и пистолету Шевчук угадал в нем командира. Напротив него, прямо на полу, не спуская с баяна глаз, в сбитой к уху шапке, на корточках сидел мальчишка лет девяти в новых кавалерийских брюках и такой же гимнастерке, подпоясанной кавказским ремешком.

Увлеченный своим занятием, гармонист повернул голову, взглянул на незнакомого командира, приподнялся со стула, не выпуская из рук баяна. Широкоскулое, совсем еще молодое лицо его застыло в растерянной улыбке.

Сняв с плеча ремень, он передал баян пареньку:

— Смотри, не урони. Да не растягивай тут. В баню иди, там тепло. Все гармонисты ходят учиться играть в баню.

— В бане черти помогают, — вставил Шевчук.

— Нету там чертей, — обидчиво заметил мальчуган, — сегодня бойцы мылись. И вовсе чертей не бывает. Не пугайте!

— Ишь ты, герой!

Шевчук, протянув руку, нахлобучил мальчику шапку на глаза и весело рассмеялся.

Мальчик, поставив на пол баян, поправил на голове шапку, восторженно поглядел на серебряную шашку и, дотронувшись до ножен, со вздохом проговорил:

— Эх, какая!

— Чем могу служить, товарищ старший лейтенант? — спросил черноголовый военный, тоже не без интереса разглядывая ловко сидевшую на крупных плечах прибывшего венгерку, кожаные леи на брюках и плотно надвинутую на лоб кубанку.

— Мне нужен политрук Рябинин.

— Политрука как такового нет. Есть младший лейтенант Рябинин, исполняющий обязанности политрука. Это я. Будем знакомы.

Рябинин крепко пожал руку Шевчука и придвинул стул.

— Так, значит, вы — Рябинин? — переспросил Шевчук, садясь на стул. — Добре. А я назначен в ваш эскадрон командиром. Давно политруком?

— Около месяца, — охотно ответил Рябинин. — Был командиром взвода. Политрука ранили, комиссар меня назначил. Ничего, воюем... — Достав из кармана газету, Рябинин оторвал кусок и предложил Шевчуку.

Поблагодарив, тот вытащил из кармана трубку с замысловатой резьбой и закурил. Сильно затянувшись душистым табаком, Шевчук с глубоким знанием дела начал расспрашивать Рябинина о состоянии эскадрона.

— Народ боевой. Кони справные. Недавно перековали... — односложно отвечал Рябинин. В душе он думал: «Службу знает, это уже добро». И радовался, что новый командир будет не хуже прежнего.

Тут же, ничуть не смущаясь, рассказал он о своем пристрастии к музыке, о том, что играет на рояле, на скрипке, а сейчас непременно хочет выучиться на баяне. «Ну и шел бы в музыкантскую команду», — удивляясь легкомысленности Рябинина, подумал Шевчук.

Выходя из хаты, он услышал, как Рябинин сказал:

— Петя, где баян?

На другой день, доложив комиссару Абашеву о приеме эскадрона, Шевчук как бы вскользь заметил:

— Вот политрука надо бы...

— Какого политрука? — спросил Абашев.

— В эскадрон ко мне.

— У вас политрук есть. Рябинин.

Абашев медленно поднял от стола голову и взглянул на Шевчука.

Тот, не согнав с лица насмешливую улыбку и не смягчив иронии, проговорил:

— Из него, товарищ комиссар, политработник вряд ли получится... Сильно музыкой увлекается. Да хоть бы играл как следует, а то скрипит, що бричка неподмазанная.

— Молодой, поэтому и увлекается. Вы постарше его, больше в армии служите, помогите. С какого года в партии? С тридцать пятого? Вот и отлично. Поправляйте, где надо. Отругайте за дело. Без церемоний! Я всегда поддержу, можете быть уверены. Но только помните: надо все это делать тактично. Самое главное — побольше дела, поменьше ошибок.

Абашев старался говорить просто, но с предельной ясностью, чувствуя, что к этому великану нужен особый подход и особая мерка. Смело подбирая необходимые слова, он не выбрасывал их, а точно ввинчивал, сопровождая энергичным движением головы и цепким, требовательным взглядом.

Шевчук сразу это почувствовал и понемногу начал всерьез стыдиться своей чрезмерной поспешности, с которой он завел речь о политруке Рябинине. После того как ушел Шевчук, Абашев вызвал Рябинина.

— Получили нового командира и скорей на баяне пиликать? Ай-ай, как не стыдно, а еще политрук....

— Честное слово, товарищ комиссар, никогда больше не возьму в руки баян, — выпалил ошеломленный и смущенный Рябинин.

Абашев рассмеялся и примиряюще сказал:

— Вот что, дружок: чтобы жить у меня с эскадронным душа в душу! И, кроме всего прочего, приказываю: выучиться играть на баяне по-настоящему. Тогда любой командир полюбит, а Шевчук непременно. Это я тебе говорю наверняка!..

Абашев, улыбаясь, наклонился к Рябинину и вполголоса, с заговорщицким на лице выражением продолжал;

— Гармонь, да еще в хороших руках, большая сила! Если решил изучить какое-нибудь дело, то изучи его до конца! Уж растяни мехи так, чтобы у слушателей дух захватило и своя душа пела!

В дверь постучали. Согнув высокую фигуру, в дверь вошел начальник политотдела Уваров. Едва не доставая верхушкой серого башлыка потолок, прошел на середину комнаты. Поздоровавшись с Абашевым и Рябининым, он молодым быстрым движением размотал на шее башлык, сбросил с плеч бурку и стал рассказывать историю, случившуюся с приехавшими в соединение артистами.

Артистов вез связист Савелий Голенищев на трофейной автомашине, которую он несколько дней чинил, смазывал и решил, наконец, использовать. Выехал он на железнодорожную станцию за имуществом связи, однако груза там не оказалось, и его уговорили доставить другой «груз» — московских артистов... Поехали... Сначала, пока ехали по Волоколамскому шоссе, все шло отлично. Но от деревни Малые Рамешки надо было свернуть на проселочную дорогу и проехать еще километров двадцать лесом среди множества колесных следов от машин и бричек. Было еще светло, и гости с интересом обозревали зимний подмосковный пейзаж, вдыхали довольно-таки прохладный воздух, не подозревая, что их водитель маршрут знает не очень твердо. Перед этим штаб соединения передислоцировался, о чем Савва не имел ни малейшего представления...

Вдруг машина застопорилась и остановилась, при этом так неожиданно и резко, что женщины и даже некоторые из мужчин вскрикнули. Оказалось, что Голенищев завез их на какие-то старые артиллерийские позиции... Поняв свою ошибку, Савва дал задний ход, но тут выяснилось, что «Бенц», как называл он свою автомашину, отремонтирован не так уж блестяще и задом не катится... Развернуться же нормально не было возможности: кругом густейший лес, деревья толщиной в два-три обхвата. Пришлось работникам искусства вылезать из машины и толкать ее руками. Начало смеркаться. На небе появились звездочки, что предвещало добрый морозец. Гости были одеты очень легко. Мороз усиливался. С «Бенцем» начались самые удивительные приключения... То он зловеще пыхтел, то давал такие выхлопы, точно из винтовки стрелял, заставляя людей шарахаться в стороны.

Первый сигнал «бедствия» подала известная актриса Р. Она перестала чувствовать, есть ли у нее ноги. Савва, подумав немного, снял свои чудовищного размера, с загнутыми носками валенки и надел их на миниатюрные ножки актрисы. Неудачливый механик, обмотав ноги портянками, покопавшись в моторе, кое-как завел его снова. После трех последующих километров другой гостье он отдал полушубок, комику, несмотря на его протесты, навязал телогрейку, сам же остался в одной гимнастерке. Баяниста, чтобы окончательно не заморозить, пришлось оставить у саперов соседней пехотной части. Теперь саперы завладели им и увезли куда-то в гости.

— Концерт срывается, — продолжал Уваров. — Нет ли у вас подходящего гармониста?

— Только сейчас говорил Рябинину: «Учись играть на баяне, учись», — вот и пригодилось бы! — сказал Абашев.

— Пробую... Да время такое... — пряча глаза, несмело проговорил Рябинин.

— Кто захочет, всегда найдет время, — возразил Уваров. — А баян есть?

— Инструмент отличный! Тульский, стобасовый!

— А ну-ка принесите, посмотрим! — приказал начальник политотдела.

— Товарищ полковой комиссар, да я совсем плохо играю!

— Тащи, тащи, не скромничай, — сказал Абашев.

Принесли баян, Рябинин, играя, смущался, робел, путался и перевирал мелодии.

— Хороший баян. Разреши-ка я попробую...

Уваров, улыбаясь, поставил баян себе на колени и, склонив голову, ловко владея пальцами, взял хроматическую гамму.

Рябинин, неплохо знавший музыку, почувствовал, что баян находится в умелых руках. Уваров заиграл марш «Перекоп», составленный из мелодий многих известных революционных песен. Они напомнили грозное время гражданской войны. Вот слышатся призывные звуки сигнала к наступлению, тревожные мелодии кавалерийской трубы... Пальцы Уварова легонько пробегают по ладам, кажется, что вокруг начинают перестукивать копыта, звенят колечки трензелей...