Американка - Моника Фагерхольм

Она кивнула. Она улыбнулась.

Теперь все стало так ясно и очевидно. Начиналась совершенно новая история, здесь в сарае, после соития, которое было бурным. Первый раз, самый первый раз, стерший память обо всех прежних первых разах, которые были до того. Должна она рассказать ему об этом.

Она расскажет ему, она уже решила сделать это как можно скорее — о Маленьком Бомбее, все, от начала до конца. Раз и навсегда. Если получится. Но стоит попытаться.

Любовь исцеляет. Любовь спасает жизнь.

Кажется, она теперь тоже понимала, что это фантастически просто, что он был здесь все время, рядом с тем, что произошло, рядом со смертью Дорис, в том числе. Словно в какой-то модной песенке. Сандра на миг закрыла глаза в постели Бенку, и на какое-то время у нее в голове примолкли все голоса, кроме этой приветливой и простой мелодии: «Таким сверкающим море не было, никогда-никогда».

А что случится потом? Сандра, обнаженная и липкая, лежала в кровати и смотрела на зеленую одежду на полу, и та казалась ей совершенно чужой. Теперь все будет по-новому. Новое.

Они поженятся, и у них будет ребенок. Может, даже несколько. Хотя, конечно, не сразу. Надо еще школу закончить и учебу вообще.

Но как картина. Он и она. Которые шли навстречу друг другу, преодолевая потери, — и нашли.

«Двое, потерпевших кораблекрушение», — как сказала однажды мама кузин по другому поводу о них с Дорис Флинкенберг.

Бенку? Да ты что, спятила? Перебила Дорис-внутри-нее, ее голос звучал в голове Сандры. Не очень-то приветливый голос. Она совершенно о нем забыла. И вот он тут как тут.

Бенку вернулся из туалета. Прошлепал по полу в носках. Так и не успел их снять, слишком торопился. Носки тоже были зелеными, как и одежда Сандры, лежавшая грудой на полу. Он врубил музыку.

И направился к кровати, шел и смотрел прямо на Сандру, ей в глаза, она смутилась и зажмурилась и ждала, что вот он подойдет к ней, лежащей с закрытыми глазами.

Но объятие не состоялось. Не дождавшись, она открыла глаза, Бенку сидел на краю кровати, и грохотала музыка.

Он сидел на краю кровати спиной к ней. Закрыв лицо руками. И словно поскуливал. Плечи вздрагивали. Сандра хотела протянуть руку, чтобы погладить и утешить его, но вдруг поняла. Что это не плач, а смех.

И тут Бенгт заговорил, тихо и быстро, словно со злостью. Это был и не смех даже, а такой горький смешок, который некоторым образом, чего не следовало говорить вслух, был направлен против нее. Слов было не много, но они вырывались из него словно водопад. Поначалу она ничего не понимала.

— У Анны Маньяни, — начал Бенку, — была чертовски большая грудь. Она была такая фигуристая, как женщины-работницы в фильмах, ты знаешь, Анна Маньяни, та настоящая. Груди вздувались, словно глыбы под одеждой. Она была такая. И она вечно разъезжала. Не просто уезжала, а так катала повсюду, вдруг ее срывало с места, и она ездила туда и сюда, вокруг нее все летало, у нее был тот еще темперамент. У папы кузин и у Танцора языки вываливались до колен, когда они на нее смотрели. А ей нравилось, когда на нее глазели. Она охотно перед ними красовалась. И перед другими. Она была как ходячее клише, но не все это понимали, да и она сама тоже не больно понимала, особой смекалкой не отличалась, так, показуха одна, хотя ничего особенно плохого в ней не было. Вот так все и шло. Нормально. Но появился один тип, у него был белый «ягуар», старинный такой, модель тридцатых годов, страшно стильный, и вот ему почему-то приспичило разъезжать по здешним дорогам. Он на нее глаз положил. Ухлестывал за ней. А она с ним кокетничала, но дальше этого не заходило. Не в том дело. Но манеры его — такое не забудешь, по ним ясно видно было, что он за тип. И вот однажды ей снова надо было уезжать. Отсюда. Из Поселка. У нее что-то там стряслось с Танцором, какая-то перебранка. Танцор этот был мой папаша. И вот она уже намылилась отвалить. И тут объявился этот тип в автомобиле. Остановился перед ней, словно хотел ее подвезти. Но не прямо перед ней, а метрах в десяти впереди. Она подумала, что он ее подбросит, не потому, что заранее это задумала, но вдруг решила, что это отличная идея. Так что она обернулась, махнула Танцору и ринулась к автомобилю. Но только-только она собралась сесть в машину, как этот тип газанул и сорвался с места. Она споткнулась, не поняла, что произошло. А он опять остановился в десяти метрах от нее, считал поди, что это страшно весело. Она снова подбежала, до нее еще не дошло, что он просто так забавляется. Он даже дал задний ход, подмигнул ей — садись, мол, ну она и припустила со всех ног; темные волосы разметались, песок, пыль и солнечные лучи, как в фильме или в зеркале заднего вида, а он наблюдал за ней с явным интересом. Вот она опять у автомобиля. Взялась за ручку двери. И тут он снова газанул. Тут она, возможно, что-то поняла, потому что не стала повторять попыток. Ей хватило. Она здорово ударилась, да притом у всех на виду. Это была моя мама. — Бенгт помолчал, а потом добавил: — Ты не понимаешь. Такие, как ты.

— И дело не только в этом чертовом случае. Поганая это картинка. Как бы там ни было. И всегда будет разница между — ну, и говорить не стоит.

Нет. Сандре не хотелось в этом участвовать, она теперь по-настоящему замерзла. Закоченела. Но она все же поняла, что не стоит сейчас просить о чем-либо. Она ничего не сказала. Что тут скажешь? Она не находила слов.

Может, и хорошо, что она смолчала, потому что тут Бенку добрался до сути, до самого неслыханного. Она не верила своим ушам. Все снова затрещало по швам. Но, несмотря на это, она должна была это выслушать, другой возможности не было.

— И, — продолжил Бенку после паузы, показавшейся вечностью; а она лежала там и ничего, ничегошеньки не понимала. Тихое бульканье водяной кровати, словно насмешка. — Я ЗНАЮ о вас. ВСЕ о вас. Я знаю, кто вы такие.

— Но Дорис… — начала было Сандра, потому что сперва подумала, что он говорит о ней и Дорис, всех их играх и о том, что касалось американки.

— Речь теперь не о Дорис, — прошептал Бенгт. — Я говорю о… твоем отце. Аландце. И… — Он словно не знал, как продолжать, и сказал только: — Ты же видела там на карте. Там все обозначено. Я знаю, что находится под этим злосчастным домом, под бассейном.

— Просто я не понимал, насколько далеко вы сможете зайти.

— Мы с Аландцем? — переспросила Сандра ясным невинным тоном, на какой только была способна.

Бенку не ответил.

Но Сандра поняла.

Она снова почувствовал себя маленькой. Сандра беззащитная Вэрн. Ей захотелось встать, одеться и уйти, но она словно окаменела. Чтобы как-то сопротивляться окаменению, она встала и начала собирать свои вещи. Потом остановилась, все это было слишком неслыханно.

— Но, Бенгт, — услышала она свой собственный писк. — Господи! Откуда ты все это взял?

И вдруг она разом многое поняла. Во-первых, что там, на карте, на карте Бенку, женщина, лежавшая на спине в бассейне, мертвая, это было совсем не то, что сказала Никто Херман про карты Бенку.

Это было невероятно. Но тут она вдруг поняла, это промелькнуло в голове как молния, так что на миг все застыло. Но почему лишь теперь? Почему он сказал это только теперь?

— Но ведь Дорис ты этого не сказал? — услышала она свой собственный вопрос, ясный, громкий и четкий.

— Ей не нужно было ничего говорить, — ответил Бенку. — Она и так все знала.

Мальчик в лесу, тот, кто наблюдал, женщина в бассейне, Аландец с ружьем. Однажды давным-давно. Он поднял ружье и направил на женщину в бассейне…

Вот что нарисовал Бенку — то, что он видел.

— Нет, — жалобно простонала Сандра. — Ты ничего не понимаешь. Ты все неправильно увидел. Это было не так.

Все последующие дни и вечера она старалась не смотреть в окно, туда, где он обычно стоял. Лишь позже, примерно неделю спустя, она все-таки решилась выглянуть, но его там не было.

— Бенку снова уехал. Это единственное, что осталось как прежде.

Это сказала Сольвейг. Сольвейг, которая пришла убираться в доме на болоте, без комбинезона, но в остальном такая же, как прежде. Она принесла новости из внешнего мира. Так она сказала.

— А вот и я, принесла новости из внешнего мира! — Как ни в чем не бывало. В духе Сольвейг. Просто не верилось, что это она видела мертвую Дорис, Дорис, чей череп разлетелся на тысячу осколков всего несколько недель назад.

Жизнь продолжается.

Так она сказала. И сообщила, что мама кузин «никогда уже не будет такой, как прежде. Она была слишком привязана к Дорис».

И о Рите: Рита живет теперь в городе у моря. Насколько Сольвейг известно. Но больше она ничего не знает.

— Так что теперь я осталась без близнеца. Без своей половинки. Хотя вечно так не могло продолжаться.

— Но жизнь должна идти дальше. — Сольвейг повторила это много раз, похлопывая себя по животу.