Американка - Моника Фагерхольм

Были вещи, которыми они занимались с Дорис Флинкенберг, в их личном мире. Вещи, которые никогда не выходили за свои рамки, которые никогда не были больше, больше чем жизнь, вся жизнь целиком. Которые ничего не взрывали. Взрывались. Детонировали.

Даже если потом за них сполна расплачивались.

Мечты закончились. Истинная любовь умерла. Это надо было признать.

Они обсуждали, кем будут, когда вырастут. Именно об этом они говорили в тот вечер, когда случился нервный срыв. Биргитта Блументаль любила животных и мечтала стать ветеринаром. «Не доктором, как папа, хотя все так говорят, — заверила Биргитта Блументаль. — Это я сама так решила».

— А я не знаю, — призналась Сандра, когда настал ее черед и джин-тоник, который они нашли в баре, начал оказывать на нее свое влияние. — Модельером, может быть.

Это вырвалось у нее, сорвалось с языка, и вот она проговорилась.

Совершенно нормальная цель, совершенно нормальный ответ на совершенно нормальный вопрос. Так это было.

— Класс! — сказала Биргитта Блументаль, сделала большой глоток из своего стакана и поморщилась. — Ох! Слишком крепко. — Последние слова она прошептала, чтобы не услышали родители, которые по субботам мылись в бане этажом ниже.

— Ты находишь? — спросила Сандра светским тоном и сразу же смутилась. — Поначалу, возможно. Но потом привыкаешь.

— И не так уж приятно.

— Речь и не о том, чтобы было приятно, — уверенно заявила Сандра, ей нравилось так болтать о том и сем: модельер. Это успокаивало. Это было нормально, теперь все будет нормально. Не так, как в самом конце с Дорис Флинкенберг. Она вдруг вспомнила то ужасное время, когда все сорвалось и покатилось по своим законам. Пусть кровью и золотом еще пылают волны, как пелось когда-то на магнитофоне Дорис. Но скоро ночь потребует свой долг.

И лето оттолкнет вас.

По правде говоря, время с Дорис Флинкенберг было самое лучшее время. НО И худшее.

— На здоровье! — хихикнула Биргитта Блументаль. — Все так качается, качается.

Под Сандрой пол тоже заходил ходуном, хотя она лишь пригубила из своего бокала. Кач-кач. Нервный срыв приближался, к сожалению, и, к сожалению, предотвратить его было невозможно, и вызвал его не алкоголь, а одно-единственное слово, которое было сказано, слово «модельер». Оно пело в голове очень противно. Это пели Дорис-внутри-нее, Эдди и все возможные другие голоса.

Невыносимая какофония. Попытаться успокоиться, словно ничего не произошло, и кутить как ни в чем не бывало, отдыхать в субботу вечером.

Это была последняя мало-мальски нормальная мысль Сандры.

— Ой, я опьянела, — прошептала Биргитта Блументаль. А потом повысила голос, сочувственно посмотрела на Сандру, которая старалась отвести взгляд. Теперь все стало опасно, она смотрела на тюлененка, который отчаянно отталкивался ластами, пытаясь убежать от охотников, которые преследовали его по синему льду на телеэкране, безнадежная попытка. «Живая природа», так называлась программа, ее показывали каждую субботу, вечером в одно и то же время.

— Вот класс! Стать модельером, я имею в виду. Расскажи подробнее. — И добавила шепотом: — Ой, так весело стало! Думаешь, я успею протрезветь до того, как папа с мамой вернутся и настанет пора есть бутерброды с раками?

В семействе Блументалей каждую субботу после бани ели бутерброды с раками, такой был приятный обычай.

Бах! — застрелили тюлененка.

А маленькая шелковистая собачка виляла хвостом.

Но, например, Биргитта Блументаль… можно ли, в самом деле, разгадать тайну, так чтобы это была лишь игра, как и задумывалось, не больше и не меньше. Ничего кроме.

И Дорис, и все самое в жизни приятное: можно ли жить без этого? Без того, что хлестало через край.

И — БАХ — все произошло совершенно неожиданно. Прямо там, на том самом месте. Стало ясно: это невозможно, и еще много всего другого стало ясно о вине и тайне и о том, самом ужасном, до чего они дошли, обе вместе, а не только слегка коснулись, затронули.

И в результате: смерть Дорис.

В свете всего этого — другого выхода не было. Невозможно жить без Дорис. Без нее нет жизни. Никаких вариантов.

Неси меня, Дорис, по темным волнам.

Ай, кто это? Так это ты? Посмеивалась с издевкой Дорис у нее внутри. И потом это случилось. Не осталось никакой защиты, БАХ — прогрохотал в ней нервный срыв.

Как камень на мосту, а мостом была она, Сандра, темная и бездонная. Она упала в обморок, рухнула на пол. На нижнем этаже вскрикнула мама Биргитты Блументаль, услышав короткий и такой детский крик, она вспомнила, или тело и голова ее вспомнили, бомбы, которые падали на город у моря, и бомбоубежище… «Началась война», — подумала она, но в следующую секунду поняла, что это абсурд, а ее муж уже прислушивался к другому крику, который могла издать лишь их дочь Биргитта, когда она по-настоящему взволнована или испугана. И теперь она кричала ПОМОГИТЕ там наверху. И родители, едва успев натянуть одинаковые голубые махровые халаты, помчались наверх и обнаружили на полу в своей гостиной потерявшую сознание девушку.

— Я не знаю, что случилось, — пролепетала Биргитта Блументаль. — Она просто упала в обморок. Может, она… отравилась алкоголем.

И она принялась каяться в том, чем они занимались наверху в гостиной, но взрослые не слушали ее. Родители сразу поняли, что не в бутылке дело. Это было что-то другое, возможно, намного серьезнее.

— У нее жар, — сказал папа Блументаль, детский врач. Он опустился на колени возле Сандры Вэрн. — Лихорадка. Возможно, это воспаление мозга.

И все же: Сандра подгадала-таки, чтобы оказаться в надежных руках.

Так тоже можно взглянуть на дело.

В отличие от Дорис. У Дорис не было страховки. Ей пришлось взглянуть в белые глаза смерти по-настоящему — совершенно беззащитная, одна-одинешенька.

Так тоже можно взглянуть на дело.

Модельерша

Сандра не знала, что произошло. Когда она пришла в себя, то лежала в своей кровати, а Аландец и двое неизвестных гномов женского рода, сильно накрашенных, с всклокоченными волосами и чрезвычайно гномоподобных, стояли возле кровати. Она было решила, что незнакомые женские лица рядом с Аландцем — продолжение галлюцинации, промежуточное состояние между бодрствованием, безумием и болезнью, но Аландца-то она узнала и поняла, что лежит в своей собственной постели. А в следующую секунду стало ясно, что все происходит наяву. Перед ней на самом деле стоял Аландец в колпаке гнома. Сандра ухитрилась грохнуться в обморок перед самым началом разудалых рождественских гуляний, которых так ждал Аландец, и женские лица принадлежали двум гномам или… теперь, когда детский врач Блументаль ушел, можно было назвать их… хмм.

Бледное лицо папы-аландца в окружении двух незнакомых женских лиц. Сандра слабо улыбнулась, потому что ситуация и впрямь была забавной и потому что ей хотелось заверить Аландца, что она все-таки жива. А потом она снова погрузилась в забытье. Температура поднялась до тридцати девяти градусов.

Модельер. Стоило подумать об этом, и она теряла голову.

Она взяла руку проститутки-гнома и сжала ее изо всех сил.

Был субботний вечер и вечеринка, как уже было сказано, почти началась, как вдруг раздался звонок в дверь — пронзительный зуммер (дверной звонок снова был установлен ПОСЛЕ смерти Дорис) — детский врач Блументаль перепугал до полусмерти впечатлительного и сознающего свою вину Аландца, ведь врач, появившись на фривольной вечеринке, устроенной взрослыми в отсутствие детей, способен смутить любого отца.

— У меня в машине ваша дочь, она без сознания. Ей нужна помощь.

Первая фраза детского врача Блументаля не очень-то исправила положение. Блументаль был известен своим особым весьма садистским чувством юмора. И любовью к театральным эффектам. Например, давным-давно, еще до отъезда Лорелей Линдберг, когда все было по-другому (и можно было позволить себе грубоватые шутки — впоследствии из сочувствия Аландцу, тянувшему воз в одиночку, ерничать так казалось неловко), он, встретив Лорелей Линдберг в продуктовом магазине, заявил ей, что ребенок, которому прооперировали заячью губу, не всегда способен вернуться к нормальной жизни. Физиологически, в принципе — да, сказал он, но не психически.

И вот детский врач Блументаль стоял на лестнице дома на болоте и долю секунды наслаждался эффектом, который произвели его слова, а затем, увидев, что они возымели действие, снова вошел в роль знающего свое дело врача.

— Возможно, это инфекция. Ничего более серьезного. Может быть, следствие психического расстройства. Девочка много пережила за последнее время. И выказала большое мужество. Возможно, слишком большое. Теперь ей нужен отдых, ей надо дать время поправиться.