Парижская жена - Пола Маклейн

— Видела бы ты себя, жена, — сказал он еще на платформе. — Отлично выглядишь — красотка с отличным загаром.

Я улыбнулась и поцеловала его.

— А какие щеки отъел мистер Бамби, — продолжал он. — Должен признать, у меня самая красивая семья. Вот повезло!

За ужином Эрнест рассказывал захватывающие истории о Нью-Йорке. Только в постели я поделилась с ним своей новостью — предстоящим выступлением в «Салль-Плейел», и его радость не уступала моей.

— Я всегда хотел этого для тебя, Тэти. В твоей жизни музыка — как возвращение домой. Так много она для тебя значит. — Он провел рукой по моим отросшим волосам, ставшим от солнца белокурыми. — Даже не представлял, что так соскучился по тебе, пока не увидел сегодня.

— Не представлял?

— Возвращение домой всегда ярко напоминает, что у тебя есть в жизни.

— Я все время скучала по тебе.

— И это хорошо. Все хорошо.

Я поцеловала его, а потом, лежа на мягкой перине, смотрела на него спящего. Лицо его полностью расслабилось, пропала усталость, разгладились морщинки под глазами. Когда он крепко спал, то становился похож на мальчика. В мужчине я видела ребенка и любила их обоих — бесхитростно, сильно и бесповоротно. Уткнувшись в его плечо, я почувствовала его дыхание — вдох, выдох — и наконец уснула.

В марте в Шрунсе началось опасное движение снежных лавин. Первая жертва обнаружилась в немецкой группе, за которую отвечал герр Лент. Солнце сильно жарило, условия были тяжелые, и хотя Лент уговаривал туристов не выходить, они настаивали на спуске, не важно, поведет он их или нет. Тогда он выбрал самый безопасный склон и сначала для надежности съехал сам. Немцы покатили группой, тринадцать из них как раз достигли середины склона, когда гора дрогнула. Снег на склоне обрушился разом, накрыв всех. Когда приехали спасатели, девять были уже мертвы.

Когда Лент и его хорошенькая помощница фрейлейн Глазер приехали провести вечер с нами в «Таубе», мы услышали эту историю из первых рук.

— Один мужчина угодил в твердый, старый снег, плотно слежавшийся, — сказал Лент. — Мы два дня его искали. Спасатели копали без устали и нашли его по крови, стекавшей из стертой шеи. Он крутил ею постоянно, стараясь пробиться к источнику воздуха.

— Протер шею до костей, — прибавила фрейлейн Глазер. Было страшновато слышать из уст юного миловидного существа с загорелым личиком и кудрявой головкой такие ужасные подробности. — Несколько лет назад под снежным обвалом погиб мужчина, — он успел обернуться, чтобы помахать рукой другу, — так они и погибли оба, с улыбкой прощаясь друг с другом.

— Что-то сомневаюсь насчет улыбок, — сказала я.

— А я нет, — возразил Эрнест. Дрова уютно потрескивали в камине, и мы некоторое время молчали. — Возможно, такая ситуация похожа на бой быков или что-то в этом роде, — продолжил наконец он, глядя в стакан с глинтвейном. — И можно приспособиться к ней, понять, когда она возникает и как себя вести, если с ней столкнешься.

— Пожалуй, — согласился Лент. — Во всяком случае шансы на выживание увеличатся, хотя ситуация по-прежнему останется опасной.

— Как вы думаете, нам еще удастся подняться в этот сезон? — спросил Эрнест.

— Маловероятно, — ответил Лент. — Если вы и уговорите кого-то сопровождать вас, то только не меня. Я просто не переживу, если такое повторится.

Фрейлейн Глазер сочувственно кивнула, но на Эрнеста, похоже, рассказ Лента не произвел такого впечатления. Он прикидывал, как можно совершить восхождение. По искоркам в его глазах я видела, что вызов гор его заводит. Ему хотелось испытать свое мастерство и умение справиться со страхом в то время, как я думала: «Мужчины погибли. Нам здесь делать нечего».

Лент уперся, отговаривая нас кататься, и потому нас так обрадовало полученное в конце марта письмо от Дос Пассоса, где он сообщал, что скоро приедет с супругами Мерфи. А когда они появились, жизнь в Шрунсе перестала отличаться от жизни в других местах с богачами. Бесконечные застолья устраивались в любое время суток, и всем было весело.

— Мне нравится ваше тайное убежище, — призналась Сара Мерфи, выйдя к завтраку в лыжном костюме с иголочки, хотя никто и не думал кататься.

— Лучшее место в этих краях, — согласилась я.

— Хотя теперь оно не только «наше», — сказал Эрнест с ехидной улыбочкой.

Эрнеста быстро начали раздражать изысканный вкус Мерфи и куча наличных денег. К Саре он относился терпимее: она была очень красива, и ее наряды радовали глаз. С Джеральдом — труднее. Он был слишком воспитан, слишком рафинирован для Эрнеста. Прекрасно одевался, безукоризненно говорил — создавалось впечатление, что с младых ногтей он работал над тем, чтоб стать таким элегантным, обворожительным. Но он также был странным образом озабочен, чтобы произвести впечатление на Эрнеста, завоевать его дружбу и одобрение, и делал для этого все, что мог. Высокие склоны оставались недоступны, но Эрнест давал Джеральду уроки на горке за «Таубе»; там Джеральд и стал называть его Папой, ведь Эрнест был опытный учитель и любил эту роль. Он говорил: «Покажи еще разок, как делать этот поворот внизу, Папа. У тебя красиво получилось».

Но Эрнест не терял бдительности.

— Если они захотят, то могут купить всю вонючую Ривьеру, — сказал он как-то ночью в постели. — И заселить ее разными интересными личностями, чтобы те их развлекали в любое время дня и ночи, — вроде нас. Все мы обезьянки у шарманщика, и Дос — самый худший. В нем не осталось ни капли злости, он изо всех сил старается не потерять их.

— Но есть ведь и что-то хорошее, они очень щедры, разве не так?

— Узнаю свою добрую и справедливую жену. Тебя что, разорвет, если ты хоть раз со мной согласишься?

— А тебя разорвет, если ты увидишь в них что-то хорошее? Они так тобой восхищаются.

— Богачи восхищаются только собой.

Некоторое время мы лежали молча, в тишине соседней комнаты раздался сухой кашель Бамби. Чем старше он становился, тем реже просыпался по ночам, и теперь мы приглашали Тидди для ухода за ним только в дневное время. Но, прислушиваясь к кашлю сына, я подумала, что хорошо бы иметь ее вот для таких случаев.

— Как? Ты не встанешь? — спросил Эрнест. — Позволишь ему разбудить наших добрых и щедрых гостей?

— Какой же ты осел! — воскликнула я, с трудом поднимаясь и надевая халат.

— Да. Это держит меня в тонусе. — Эрнест перевалился на другой бок и демонстративно раскинулся на кровати, показывая, как ему стало удобно, а я пошла взглянуть на сына, который даже не проснулся. Он кашлял во сне, с закрытыми глазами, и когда приступ прошел, продолжал спокойно спать и дышал ровно и глубоко. Вернувшись в спальню, я тихонько забралась в постель, думая, что Эрнест уже уснул, но он не спал.