Квартеронка - Майн Рид

Однако здесь была группа людей, резко выделявшаяся среди шумной толпы. Эти люди теснились на каменной скамье или возле нее, сидели на корточках или стояли, прислонившись к стене во всевозможных позах. Их черная или бронзовая кожа, густые курчавые волосы, грубые красные башмаки, одежда из дешевых хлопчатобумажных тканей, окрашенных в коричневый цвет соком катальпы, — все эти характерные черты отличали их от остальных людей, собравшихся в зале; это были существа из другого мира.

Но даже независимо от различия в одежде или цвета кожи, от толстых губ, широких скул и курчавых волос можно было сразу сказать, что люди, сидевшие на каменной скамье, были в совсем ином положении, чем те, что расхаживали по залу. Одни громко разговаривали и весело смеялись, тогда как другие сидели молчаливые и удрученные. Одни выступали с видом победителей, другие застыли с безнадежностью пленников, устремив в одну точку унылый взгляд. Одни были господа, другие — рабы! Это были невольники с плантации Безансонов.

Все молчали или переговаривались шепотом. Большинство казались встревоженными. Матери сидели, нежно прижимая к груди своих малюток, шептали им ласковые слова и старались их убаюкать. Порой, когда материнское сердце сжималось от страха, крупная слеза скатывалась по смуглой щеке. Отцы смотрели на них застывшими от скорби глазами, с выражением беспомощности и отчаяния на суровых лицах; они знали, что не в силах изменить свою участь, не в силах отвратить удар, какое бы решение ни приняли окружавшие их бессердечные негодяи.

Впрочем, не все были печальны и напуганы. Кое-кто из молодых невольников, юношей и девушек, разоделся в яркие костюмы и платья с оборками, складочками и лентами. Эти, по-видимому, не тревожились о будущем и даже казались довольными; они весело смеялись, переговариваясь друг с другом, а иногда даже перекидывались словечком с кем-нибудь из белых. Перемена хозяина не казалась им такой уж страшной после того обращения, какому они подвергались последнее время. Некоторые из них ожидали перемены даже с радостной надеждой. Так были настроены молодые франты и светлокожие красавицы с плантации. Быть может, они останутся в этом городе, о котором они столько слышали; быть может, их ждет здесь более светлое будущее. Трудно представить, что оно будет безотраднее, чем их недавнее прошлое.

Я окинул беглым взглядом всю группу, но сразу же увидел, что Авроры там нет. Трудно было спутать ее с кем-либо из этих людей. Ее здесь не было. Благодарение Небу! Оно избавило меня от этого унижения. Аврора, наверно, где-нибудь поблизости, и ее приведут, когда до нее дойдет очередь.

Я не мог примириться с мыслью, что ее выставят напоказ, что ее коснутся грубые и оскорбительные взгляды, а может, и оскорбительные замечания толпы. Однако это испытание еще предстояло мне.

Я решил не подходить к невольникам: я знал их непосредственность и предвидел, какую это вызовет сцену. Они встретят меня приветствиями и мольбами, и их громкие голоса привлекут ко мне внимание всех присутствующих.

Чтобы этого избежать, я стал позади кучки людей, загородившей меня от невольников, и, наблюдая за входом в зал, поджидал д'Отвиля. Теперь он был моей последней и единственной надеждой.

Я невольно следил за всеми, кто входил или выходил из зала. Тут были, конечно, только мужчины, но самой разнообразной внешности. Вот, например, типичный работорговец, долговязый детина с грубым лицом барышника, одетый как попало, в свободной куртке, в широкополой, свисающей на глаза шляпе, грубых башмаках и с арапником из сыромятной кожи — эмблемой его профессии.

Ярким контрастом ему служил молодой, изящно одетый креол в парадном костюме: в сюртуке вишневого или голубого цвета с золотыми пуговицами, в присобранных у пояса брюках, в прюнелевых башмаках, в рубашке с кружевным жабо и брильянтовыми запонками.

Был там и образец креола постарше — в широких светлых панталонах, нанковом жакете того же цвета и в шляпе из манильской соломы или в панаме на белоснежных, коротко остриженных волосах.

Был и американский торговец во фраке из черного сукна, блестящем черном атласном жилете, в брюках из той же материи, что и фрак, в опойковых башмаках и без перчаток.

Был и расфранченный стюард с парохода или приказчик из магазина — в полотняном сюртуке, белоснежных парусиновых брюках и палевой касторовой шляпе с длинным ворсом. Здесь можно было увидеть выхоленного толстяка-банкира; самодовольного адвоката, не такого надутого и чинного, как у себя в конторе, а пестро разодетого; речного капитана, утратившего свой суровый вид; богатого плантатора из долины Миссисипи; владельца хлопкоочистки. Все эти типы и другие, но столь же выразительные фигуры составляли толпу, заполнившую ротонду.

В то время как я стоял, рассматривая их разнообразные лица и костюмы, в зал вошел рослый коренастый человек с красным лицом, в зеленом сюртуке. В одной руке он держал пачку бумаг, а в другой — небольшой молоток слоновой кости с деревянной ручкой, указывавший на его профессию.

При его появлении толпа загудела и зашевелилась. Я услышал слова. «Вот он!», «Он пришел!», «Вон идет майор!»

Присутствующим не надо было объяснять, кто этот человек. Жители Нового Орлеана прекрасно знали майора Б. — знаменитого аукциониста. Он являлся такой же достопримечательностью Нового Орлеана, как прекрасный храм Святого Карла.

Через минуту круглое, благодушное лицо майора появилось над кафедрой, несколько ударов его молотка восстановили тишину, и торги начались.

Сципиона поставили на каменную глыбу первым. Толпа покупателей обступила его; ему щупали ребра, хлопали его по ляжкам, как если бы он был откормленным быком, открывали ему рот и разглядывали зубы, словно лошади, и называли цену.

В другое время я почувствовал бы жалость к несчастному малому, но сейчас сердце мое было переполнено, в нем не осталось места для бедного Сципиона, и я отвернулся от этого возмутительного зрелища.

Глава LX. НЕВОЛЬНИЧИЙ РЫНОК

Я снова уставился на дверь, пристально рассматривая каждого входящего в зал. Д'Отвиль все не появлялся. Он, конечно, скоро придет. Он сказал, что будет в двенадцать, но пробило час, а его все нет.

Наверно, он скоро явится, он не опоздает. В сущности, мне было рано тревожиться: имя Авроры стояло последним в списке. Оставалось еще много времени. Я вполне полагался на моего нового друга, хотя и мало мне знакомого, но уже испытанного. Своим поведением прошлой ночью он полностью завоевал мое доверие. Он не обманет меня. Его опоздание не поколебало моей веры. Очевидно, когда он доставал деньги, ему встретились какие-то затруднения, ведь я надеялся, что он выручит меня. Он сам намекал на это. Вот что задержало его, но он еще подоспеет. Он знает, что ее имя стоит последним в списке — под No 65.