Шторм в Гавани Ветров - Лиза Татл

Когда Марис проснулась, в комнате было темно и холодно. Огонь в очаге погас. Присев на постели, она уставилась в темноту. «Довольно слез, – подумала она. – С этим кончено».

Марис откинула одеяло, опустила ноги и попыталась встать, но пол закачался, и она чуть не упала. Немного посидев и придя в себя, она надела короткий халат, прошла на кухню и зажгла свечу от тлеющих углей. Деревянный пол леденил ее босые ноги, пока она шла по коридору мимо комнаты, где Эван готовил свои настойки и мази, мимо спальни для гостей.

Когда она открыла дверь его комнаты, Эван зашевелился, повернулся на бок и растерянно заморгал.

– Марис? – спросил он хриплым голосом. – Что случилось?

– Я не хочу быть мертвой! – Она прошла через комнату и поставила свечу на тумбочку.

Эван сел и взял ее за руку.

– Как целитель я сделал все, что мог, – сказал он. – Но если тебе нужна моя любовь… если тебе нужен я…

Она закрыла его рот поцелуем.

– Да, – произнесла она, отдышавшись.

– Милая, – прошептал Эван, глядя на нее. В колеблющемся пламени свечи его лицо вдруг показалось ей незнакомым, и на мгновение Марис почувствовала неловкость и испуг.

Но это быстро прошло. Она сбросила халат и забралась к нему в постель. Его руки были ласковыми, нежными, такими знакомыми, а тело – теплым и полным жизни…

– Научи меня своему искусству, – попросила Марис утром. – Мне бы хотелось помогать тебе.

– Я, конечно, очень благодарен! – Эван улыбнулся. – Но ведь это нелегко, ты понимаешь. Откуда такой внезапный интерес?

Она нахмурилась:

– Мне надо чем-то заняться, Эван. Я ведь умею только одно – летать, а это мне теперь недоступно. Я могу сесть на корабль, идущий в Эмберли, и скоротать остаток своих дней в доме, который унаследовала от моего приемного отца, в полной праздности. Обо мне позаботятся – даже не имей я ничего, жители Эмберли не допустят, чтобы их состарившиеся летатели жили как нищие. – Она встала из-за стола и принялась ходить взад-вперед. – Эван, если я не сумею заполнить свою жизнь чем-то полезным, я сойду с ума от воспоминаний. Стать матерью я уже не смогу – в юности я решила не иметь детей, а теперь мое время прошло. Я не умею водить корабли, петь или строить. Сады, которые я пыталась разводить, всегда погибали, шью я из рук вон плохо, а если бы мне довелось целыми днями торговать в тесной лавчонке, я бы запила.

– Вижу, ты перебрала все варианты, – сказал Эван с легкой усмешкой.

– Да, – ответила Марис серьезно. – Не знаю, есть ли у меня способности к врачеванию, но я готова приложить все усилия, а моя память – профессиональная память летателя – не даст мне перепутать ядовитые травы с целебными. Я могу помогать тебе готовить сборы растений, а также ухаживать за больными. Два раза я принимала роды и буду делать все, что ты скажешь, когда тебе понадобится вторая пара рук.

– Я очень долго работал один, Марис. Неуклюжесть и невежество мне ни к чему.

– Или мнения, не совпадающие с твоими! – Марис улыбнулась.

Он засмеялся:

– Да. Думаю, обучить тебя мне удастся, и от помощи я не откажусь, но твое «я буду делать все, что ты скажешь», не внушает мне доверия. Для тебя поздновато быть смиренной рабыней.

Марис смотрела на него, пытаясь скрыть охвативший ее ужас. Если он откажет, что же ей делать? Она готова умолять его позволить ей остаться.

Видимо, о чем-то догадавшись по ее лицу, Эван схватил ее за руку и крепко сжал.

– Попробуем, – сказал он. – Если ты готова учиться, то уж я-то учить готов. И мне пора передать свои знания кому-то, чтобы они не пропали втуне, если меня укусит синий клещ или свалит лихорадка лгуна.

Марис улыбнулась – словно гора с плеч свалилась.

– Так когда мы начнем?

Эван задумался:

– В лесу есть несколько деревушек и сторожек, которые я не посещал уже полгода. Мы обойдем их недели за две, и ты лучше узнаешь, чем я занимаюсь, а потом решим, насколько это тебе по вкусу. – Он отпустил ее руку, встал и направился в кладовую. – Помоги-ка мне собрать все необходимое.

Обходя с Эваном лесные селения, Марис узнала много нового – по большей части не слишком приятного.

Это был нелегкий труд. Эван, бесконечно терпеливый целитель, оказался придирчивым наставником. Но Марис это радовало. Ей требовалось работать до изнеможения, напрягать силы до предела. У нее не оставалось времени думать о собственном несчастье, и каждую ночь она спала как убитая.

Да, Марис нравилось быть нужной, и она с радостью выполняла все поручения Эвана, но эта новая жизнь требовала от нее большого самопожертвования. Утешать незнакомых людей нелегко, но еще труднее, когда чувствуешь, что все бесполезно. Марис преследовали кошмары после того, как ребенок одной женщины умер. Разумеется, о смерти матери сказал Эван, но скорбь и гнев она выплеснула на Марис – отказывалась верить, молила о чуде, которого никто не мог совершить. Марис поражало, что долгие годы Эван стойко исполнял свои обязанности и не сломался под тяжестью страданий, страха и горя, которые шли с ним все время рука об руку. Она пыталась подражать его спокойствию, его ласковой твердости, напоминая себе, что он считает ее сильной.

Марис сомневалась, что со временем обретет навыки и внутреннюю уверенность. Порой казалось, что Эван инстинктивно знает, как следует поступить. «Точно так же некоторые деревянные крылья овладевают пространством, – думала Марис, – будто родились летателями, а другие набивают шишку за шишкой, потому что лишены способности чувствовать ветер». Одно лишь прикосновение Эвана облегчало боль, но у Марис этого дара не было.

Когда на девятнадцатый день их странствований начали сгущаться сумерки, Эван не остановился на ночлег, а, наоборот, ускорил шаги. Даже Марис, которой все деревья казались одинаковыми, узнала эту часть леса. Вскоре за стволами показался дом Эвана.

Внезапно он схватил ее за руку и замер на месте. Окно в доме светилось, над трубой вился дымок.

– Какой-нибудь друг? – спросила она. – Может, кому-то нужна твоя помощь?

– Может быть, – негромко ответил Эван. – Но есть и другие… бездомные, люди, которых изгнали из деревень за преступление или безумие. Они нападают на путников или забираются в пустой дом и ждут…

Они неслышно подошли к дому, и Эван заглянул в освещенное окно.

– Мужчина и ребенок, – шепнул он. – Видимо, опасаться нечего.

Окно было высоко над землей, и Марис сумела заглянуть в него, только ухватившись за плечо Эвана и встав на цыпочки.

На табурете возле окна сидел широкоплечий румяный бородач. У его ног пристроился ребенок, глядя на него снизу вверх. Мужчина слегка повернул голову, свет пламени скользнул по его темным волосам и осветил лицо.