Покоренная поцелуем - Донна Валентина

— Я наблюдал за Гилбертом Криспином и не заметил у него особых достоинств. Он только ревет, как зверь, и рассыпает пустые угрозы. Он, судя по всему, умеет драться, хорош в бою, но у него нет способности стать вождем.

— Конечно, нет, — согласилась Мария. — Вместо этого он всех запугивает, особенно тех, кто бессильны перед ним. Однажды, когда мы с Феном купали Хью, мы заметили у него на теле синяки. С тех пор Фен не позволяет ни одному из рыцарей оставаться наедине с Хью, даже Уолтеру, но у меня есть веские основания предполагать, что лишь отстранение Гилберта от Хью положило конец всем злоупотреблениям.

Ротгар представил себе беспомощного, несущего околесину человека, скорее похожего на развалину, человека, который играет с куклой; покрытое синяками лицо Хелуит; синие пятна на нежной коже Марии; широкоплечую фигуру Гилберта, склонившегося в пылу битвы над своей жертвой.

Его всего охватил бессильный гнев. — Он больше к тебе не притронется, поклялся он. — Ты принадлежишь только мне.

Она совсем притихла рядом с ним, даже, казалось, старалась сдерживать дыхание, опасаясь, как бы он не опроверг только что произнесенных слов. Значит, ты мне веришь?

— Ах, Мария. Сколько ночей я провел в одиночестве, кляня тебя не за то, что ты не приходила ко мне. И я сумел убедить себя, что твоим словам нельзя верить. — К тому же меня постоянно снедает ревность, я постоянно представляю тебя вместе с Гилбертом. Но когда ты оказываешься в моих объятиях, когда говоришь, что любишь меня… — Никогда еще прежде им до такой степени не помыкала женщина, если даже его здравый смысл превратился в жертву его сердца. И все же он вот лежит с такой женщиной, готовый отбросить все сомнения, забыть о собственной чести, только чтобы помочь сохранить свои земли ради другого человека.

Но она непременно будет принадлежать ему. И такая восторженная, головокружительная перспектива заставляла его считать все это честной сделкой. Мария пододвинулась к нему, прижалась еще плотнее; вот она коснулась носом его подбородка, отыскала в темноте его губы, прильнула к ним своими, и тут же все сомнения вылетели прочь из набитой причудами головы.

— Ты не хочешь меня сейчас полюбить? — спросила она.

— Смелая девушка, — откликнулся он с притворной строгостью. — Ты всегда заботишься лишь о своем удовольствии.

Кажется, она покраснела и тут же отодвинулась, внезапно затихла, оробела, но он вновь прижал ее к себе.

— Как ты красива, — прошептал он. — Как мне не нравится любить тебя в убогих пристанищах на грязном полу. Как хочется лежать с тобой в кровати, рядом с потрескивающим огнем, среди кучи мехов. Сколько раз я представлял тебя в такой позе — ты лежишь на спине на мехах, а распущенные волосы покрыли твои плечи.

— Тебе нравятся мои волосы? — Он почувствовал легкое, как перышко, прикосновение ее руки, когда она безотчетно дотянулась до его головы. Неужели ты считаешь меня миловидной?

— Прекрасной! — подтвердил он и, схватив ее руку, прижал к своим губам.

— Ты тоже весьма пригожий мужчина, — сказала она.

— Ты так считаешь? — Он помолчал, прижавшись своими теплыми губами к ее ладони. Ему всегда хотелось знать, что видят в нем другие, когда пристально смотрят ему в лицо; какая странная прихоть Божия — он разрешил человеку глядеть на все вокруг, кроме своего собственного лица. Иногда он видел его отражения — главным образом в ведре с водой, потом на блестящей обработанной молотком металлической пластинке. Но в отраженном образе он видел лишь бледную подрагивающую кожу, два пятна голубых глаз, дикую шевелюру рыжевато-коричневых с золотистым отливом волос, покрывающих большую часть лица, и приходил к выводу, что у него были совершенно обычные, как и у других мужчин, черты!

— К тому же у меня появилось необыкновенное увлечение — лежать на грязных полах, — добавила она.

Он рассмеялся. Он все сильнее впрессовывал ее в мягкий тюфяк. Хотя непреодолимый, острый мужской позыв побуждал его обнажиться, сорвать с нее платье и тунику, чтобы перед его жадным похотливым взором предстало во всей красе это нежное, гибкое тело, забота об их удобствах на пронзающем до костей холоде подавила этот импульс.

Во многом это было неудовлетворительное совокупление. Мария, задрав свои юбки до талии, не давала из-за платья возможности его ищущим страстным губам, его рту отыскать ее груди и прильнуть к ним; да и самому ему, выпроставшему свое мужское естество из ширинки, не хватало ощущения ее горячей, влажной промежности, охватывающей весь его ствол. Она обвила его ногами, но он чувствовал только их вес, он был лишен столь желаемых страстных ощущений от ее прикосновений к его бокам, бедрам, спине. Короче говоря, он еще никогда не чувствовал себя так неловко.

— Я люблю тебя, — шептала она, прижавшись к его губам, когда он яростно вгонял в нее свое орудие. Они дышали в лицо друг другу. От ее слов сердце его затрепетало еще больше, оно теперь не подчинялось ритму наносимых им сильных ударов от охватившей его страсти. — Я люблю тебя, — снова произнесла она, и нежная теплота, не имеющая ничего общего с теплотой от физических усилий, охватила их обоих. — Я люблю тебя, — проговорила она, учащенно, глубоко дыша, когда безжалостно вонзаемое им орудие отодвинуло ее почти к самому краю тюфяка. Ее нежная мякоть, казалось, замкнулась вокруг него, охватила его всего, подчинила своим взрывным вибрациям, и он клял на чем свет стоит одежду, желая только одного в данную минуту, — чтобы прижаться своим голым животом к ее обнаженному животу, разделить вместе с ней ее бегущие, словно волны, конвульсии, которые заставляли ее задыхаться, стонать от восторга.

— Я тебя тоже люблю, — прошептал он, уткнувшись губами в ее теплую шею, когда они наконец успокоились и тихо лежали, ожидая, когда охладится жар в крови, утихнут удары взволнованных сердец. Она крепко обняла его.

— Завтра канун Пасхи, — сказала она. — Мы с Эдит надеемся, что Хью будет себя чувствовать достаточно хорошо, чтобы принять крестьян и выслушать их просьбы. Только одно это может унять нетерпеливый язык Филиппа.

— Я тоже надеюсь на присутствие во время аудиенции Хью, — сказал Ротгар, ибо я намерен попросить его отдать мне то, что ему дороже всего.

— Что же это такое? — спросила она. Она чувствовала, как сильно бьется ее сердце рядом с его сердцем. — Золото, которое ты обещал Гилберту?

— Золото есть, но только в монетах, а это значительно снижает его ценность. Старый племенной бык, резвившийся на пастбище, много лет тому назад напоролся на поваленное бурей дерево. Когда рана его затянулась, то у него на шее появился позвякивающий карманчик из кожи. Золото спрятано там, Мария, двенадцать крупных монет, они только ожидают, когда же какой-нибудь отпетый дурень наконец не догадается и не лишит старого быка его богатства. Это весьма небольшое состояние, Мария, его не хватит, чтобы удовлетворить все потребности Хью.