Горец-грешник - Ханна Хауэлл

— Пусть приходят, — сказала она. — Я очень этого хочу. Мне необходимо смыть с себя весь этот кошмар. Значит, Ада во всем призналась?

— Да, рассказала все — обстоятельно и во всех подробностях. У нее даже нашлась небольшая коллекция прядей волос, наверняка отрезанных у жертв. Смолл, оказывается, был не только ее слугой, но и любовником. — Торманд покачал головой. — Трудно поверить, что такая маленькая, самая обычная, ничем не приметная женщина могла сотворить все это. Она была такая… — Он запнулся, пытаясь найти подходящее слово.

— Обыкновенная. Самая обыкновенная, — подсказала Морейн. — В ней не было ничего, что можно было бы запомнить.

Он кивнул:

— Я думаю, теперь ее запомнят, хотя бы за те грязные ругательства, которые она извергала на собравшихся у эшафота людей.

.— О да, они запомнят, кем она была и что сделала, но сомневаюсь, что через неделю они вспомнят, как она выглядела. Я думаю, именно то, что на нее никогда не обращали внимания, в конце концов свело ее с ума. — После короткой, но напряженной паузы, во время которой каждый из них обдумывал эти слова, она спросила: — С Уолином все в порядке?

— Все замечательно. Я подозреваю, что он с минуты на минуту появится здесь, и ты сама сможешь в этом убедиться. Он уже не раз проскальзывал в твою комнату, пока ты была в забытьи. Кстати, Саймон признал, что стоило прислушаться к словам Уолина, который предупреждал нас, что это ловушка. По-видимому. Уолин случайно услышал, как Ида хвасталась, что скоро она избавится от тебя, и это вызвало его опасения.

— У мальчишки настоящий талант слышать и понимать важные вещи.

Торманд кивнул, глубоко вздохнул и сказал:

— По словам Уолина, Ада говорила тебе, что, оказывается, он мой сын.

Морейн прикусила губу, ведь где-то в глубине души она надеялась, что тайное не станет явным и Уолин останется с ней.

— А разве Ада не рассказала об этом, когда признавалась в своих преступлениях?

— Она много чего рассказывала, но разве можно верить словам сумасшедшей? Хотя, конечно, такое возможно. Семь лет назад моей любовницей была некая Маргарет Маколи, но очень скоро мы расстались. Я слышал, потом ее отправили в монастырь, где она и скончалась. Однако никто никогда не говорил мне, что у нее был ребенок. Правда, если повнимательнее посмотреть на Уолина, то действительно в нем есть что-то от Мюрреев.

— Это уж точно.

Морейн пересказала ему все, что говорила Ада. Торманд чертыхнулся и запустил руку в волосы.

— Она начала убивать очень давно, не так ли?

— Да. Думаю, теперь мы никогда не узнаем, скольких людей она убила. Наверное, поначалу она тщательно скрывала свои злодеяния и старалась придать смертям некоторую естественность, что ли.

— Бог с ней, сейчас нам необходимо поговорить об Уолине, а не об этой сумасшедшей, — сказал Торманд, поднимаясь. — Но похоже, Нора и ее мать уже здесь, так что времени на этот разговор у нас все равно нет. Лучше отложим его до тех пор, пока ты окончательно не поправишься.

Через минуту женщины вошли в комнату. Морейн обрадовалась этой, как ей показалось, отсрочке приговора, потому что боялась, что Торманд решил забрать Уолина, а на то, чтобы возражать, у нее просто не было сил.

Когда Нора и ее мать искупали ее, поменяли постельное белье и рубашку, вымыли и расчесали волосы, у Морейн не осталось сил даже на то, чтобы поправить подушку. Когда они ненадолго вышли, чтобы принести ей что-нибудь поесть, Морейн, которая даже шевельнуться не могла от усталости, задремала. Когда вернулась Нора, неся поднос с хлебом, сыром, фруктами и большой миской вкусно пахнущего, наваристого бульона, Морейн проснулась и с удивлением почувствовала, что ей гораздо лучше.

— Твоя матушка пошла домой? — спросила она Нору, которая, усадив свою подопечную и заботливо обложив ее подушками, поднесла к губам Морейн ложку ароматного бульона.

— Нет, она на кухне, решила приготовить мужчинам обед, а заодно уговорить сэра Торманда нанять своих кузин. Мои тетки вполне могут прибирать в доме, и обе довольно хорошо готовят.

— Ну что ж, пусть Магда распускает какие угодно слухи, но мне кажется, служить у сэра Мюррея совсем неплохо, — улыбнулась Морейн, уже самостоятельно пробуя бульон.

— Вот и матушка думает так же. — Нора протянула Морейн ломоть хлеба, густо намазанный маслом. — Я так плакала, когда узнала, что эти мерзавцы с тобой сделали.

— Я жива, Нора. Другим повезло гораздо меньше, чем мне.

— Только этим я себя и успокаивала. А еще тем, что шрамов у тебя останется совсем немного.

Морейн замерла, не донеся кусок хлеба до рта. Она совсем не подумала о том, что ее кожа исполосована ножом изверга, а значит, на ней навсегда останутся следы пыток. Через минуту, мысленно покачав головой, девушка откусила кусочек хлеба. Она мечтала быть для Торманда самой красивой, самой желанной. Тщеславие — опасная вещь. Морейн никогда не думала, что это чувство ей присуще, но, по-видимому, заблуждалась. Пообещала себе, что как только ее вновь охватит подобный приступ, она напомнит себе, что осталась жива. Но тут ей на ум пришла мысль, что Торманду будет неприятен вид шрамов на ее теле. Нахмурившись, Морейн решила, что если мужчина не сможет смириться с несколькими метками на теле своей возлюбленной, с таким лучше расстаться.

А это ей придется сделать в любом случае и очень скоро. Когда она поняла это, то с трудом поборола желание заплакать. Ее сердце, несомненно, окажется разбитым, когда он ее оставит, но Морейн поклялась себе, что не будет горевать слишком долго. Она всегда будет любить этого искателя приключений, но какой смысл оплакивать то, чего не дано иметь? С этим надо смириться. Морейн знала, что без Торманда ее жизнь была бы спокойнее, но случилось то, что случилось, и теперь ей придется либо жить без его любви, либо гадать, как часто он оставляет ее постель ради другой.

— Тебе больно? — спросила Нора.

Ее подруга, несомненно, заметила, что у Морейн испортилось настроение, и Морейн возблагодарила Бога, что Нора не догадалась об истинной причине ее грусти.

— Нет, не очень. Я просто боролась с неожиданным приступом тщеславия. — Она слабо улыбнулась. — Никогда не думала, что оно мне присуще, но, похоже, есть за мной такой грешок.

— Это есть в каждом. Фокус в том, чтобы его не было слишком много, чтобы мысли о том, как ты выглядишь, не стали единственными, которые тебя волнуют. Я это обнаружила, когда однажды Джеймс застал меня за чисткой свинарника, я была в грязи с головы до нот. Этот дурачок начал смеяться. Но скоро и сам оказался весь в грязи.

Она широко улыбнулась.