Сын Петра. Том 5. Ветер перемен - Михаил Алексеевич Ланцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Многие стонали.
Такие ведь прибыли можно поднять!
Даже отец его не всегда понимал эти поступки сына, но не лез. В конце концов Алексей хорошо наполнял казну. Конечно, хотелось бы больше, но и так все выглядело хорошо. Он, как показывала практика, справлялся не в пример хуже. А от добра бобра не ищут…
Царевич же почти всю свою внутреннюю и внешнюю политику выстраивал от стратегии индустриализации.
Работорговля? Мерзость. Но если бы она могла помочь России взрывным образом нарастить промышленность, то он бы и ей занялся. Благо, что в те годы ее никто не осуждал. А его собственные моральные устои можно было бы задвинуть куда-нибудь на полочку. Ибо дело превыше всего.
Наркоторговля? Туда же. В конце концов деньги он и так неплохо добывал, катая всеми возможными способами «наших западных партнеров». Но деньги ведь инструмент, а не самоцель, как у некоторых адептов «золотого тельца». Не больше и не меньше. И царевич использовал этот инструмент совсем непонятным для местных образом, в том числе из-за принципиально иных целей.
От той же африканской торговли он что хотел добиться? Правильно — наращивания экспорта промышленных товаров, производимых в России промышленных товаров.
С персидской торговлей? Аналогично.
Да и с иными.
А торговля оружием была чем? Способом прогреть и развить российскую оружейную промышленность. Чтобы рано или поздно она совершила качественный переход, набрав критическую массу квалификации и технических возможностей.
С тканями тоже самое.
С переработкой древесины и сельским хозяйством.
С металлом.
С кожей.
И так далее.
Алексею требовалась настоящая, полноценная индустриализация. Причем сразу в фабричное производство, минуя мануфактурное. Ну или плавно через него проходя. Без остановок.
Все остальное не имело особого значения.
Войны.
Политики.
Личные или общественные трагедии.
Он готов был пойти на все что угодно ради достижения поставленной цели. С умом, разумеется. Прекрасно понимая последствия многих излишне радикальных поступков. Поэтому, не стесняясь карать провинившихся, Алексей не скатывался в откровенный террор. Другого народа у него не было. Что он отчетливо осознавал. Равно как и элиты. Что-то воспитать можно, но это уйдут десятилетия с непредсказуемым итогом. Поэтому царевич работал с тем, что было. Подергивая за яйца эти элиты как опытный кучер за поводья лошадей.
Царевичу лично для себя многого не требовалось.
Удовлетворительный уровень комфорта он уже давно себе обеспечил. Поэтому вся его сущность была подчинена амбициям и одной большой глобальной цели — индустриализации. Алексея грела мечта о том, как изменится Россия, если в нее хотя бы несколько десятилетий подряд с умом вкладываться. Жестко подавляя спекулятивные лихорадки, воровство и головотяпство. Хотя бы несколько десятилетий подряд…
Это был путь удивительной гордыни.
Это был путь несбыточной надежды.
Но почему нет? В конце концов, как говорил Цезарь, великие начинания даже не надо обдумывать. Надо браться за дело и делать его. Иначе, заметив трудности и устрашивших их, отступишь… опустишь руки… испугаешься. Вот Алексей и делал дело, стараясь гнать от себя мысли о невозможности того, к чему он стремится…
Глава 4
1710 год, июнь, 2. Река Юдома [23] — Москва
Тишина.
Леонтий Злобин выплюнул травинку, выражая свое недовольство. Выставленные в дозор казаки заметили людей. Вооруженных. Незнакомых. Которые явно присматривались к ним, но на контакт не шли.
Кто именно это был — Бог весть.
В здешних племенах он не сильно разбирался. Проводника из местных, что с Иркутска был, отправили по осени еще с посланием с его товарищами. К семьям. Все равно вставали на зимовку и в них нужды не было…
По прошлому году команда Злобина Леонтия Степановича прошла по реке Юдоме. На легких лодках. Местами перетаскивая их волоком. С запасами пороха, сухарей и соли, ну и прочей походной снеди.
Изучили «на выпуклый глаз» гидрографические особенности реки, проводя замеры глубин. Лодки шли этаким «строем фронта» в два эшелона, прощупывая фарватер посредством особых приспособлений[24]. А там, где нащупывались аномалии, проверяли и промеряли особо. Вручную. Но глубины требовались небольшие для стандартного парохода, поэтому таких остановок было немного. И до ледостава прошли по реке. Выяснили узкие места. Прикинули объем работ. Ну и отправили вестового со товарищи с посланием.
Сами же стали зимовье готовить. С землянками и прочими необходимыми мерами. Все-таки места тут суровые и обычные срубы порой промерзали на всю глубину стены.
Ну а потом и зимовать.
И вот, в ближе к концу ноября, команды охотников заметили следы людей. Других. Которые к лагерю те не подходили, но наблюдали. Когда к ним пытались приблизится — отходили, не идя на контакт. Попытка же их зажать и таки уже поговорить привела только к одному — потасовке. Гости сходу начали пускать стрелы и сумели легко ранить даже двух казаков.
Места здесь были очень непростые, поэтому охотники ходили группами. Оттого, видимо, и сумели пережить свои выходы. Ибо после того инцидента с перестрелкой стало ясно — вряд ли эти наблюдатели относились к пришлым конструктивно. И одиночек почти наверняка принимали бы с фатальным итогом.
Группы, которые и так по пятеро ходили, усилили. Доведя до восьмерки. Да и бдительность повысили. Что очень скоро позволило вскрыть не реализованные места засад, откуда так и не совершали нападений. Видимо в силу излишне многочисленности охотничьи команд. Которые, впрочем, не столько охотились в привычном понимании, сколько всякие силки да ловушки ставили. А эти неизвестные стали заниматься вредительством — разряжая впустую их или ломать. Ну и свои ставить, уже на пришлых, то есть, на людей. Хоть и неумело. Это явно было неумелым подражанием с их стороны, что и спасало казаков.
Пару раз удавалось затеять с ними перестрелку.
И даже один раз кого-то подстрелить. Но его товарищи, отходя, своего добили, чтобы не обременять себя раненным. Ну и не давать возможности его допросить.
Пакостная, мрачная обстановка усугублялась…
Понимая, что это «первые ласточки» Леонтий и остальной «творческий коллектив» этой экспедиции занялся заготовкой леса. И его накоплением у стоянки. Благо, что он рос совсем недалеко и вполне пригодный для возведения пусть небольшого, но острога, то есть, маленькой деревянной крепости.
Таких по землям Сибири стояло к 1710 году уже очень много. Разных. И технология их в целом являлась ходовой, отработанной. А тут еще и у Леонтия Злобина кое-какие материалы имелись на эту тему. Так что
