Баллада о диване - Александр Арбеков

— Да, внимательно слушаю.

— Вы же не забудьте помолиться и за меня!

— Непременно, непременно! Как же иначе! Завтра я иду в храм, конечно же помолюсь, Ваша Честь! — горячо заверил меня новоявленный истинный христианин.

— Хорошо. Ну, что, товарищ лет моих суровых! Грядёт окончание трапезы. Традиции не следует нарушать! А каковы эти наши традиции?

— Философия превыше всего!

— Правильно подмечено!

— Сударь, может быть мы сегодня, наконец, подискутируем? — робко спросил НЕГОДЯЙ.

— Да вы знаете, нет настроения. Я снова пьян, а в таком состоянии, — какие уж дискуссии… Считаю, что в данной ситуации не целесообразным излишнее напряжение ума.

— Ваше Превосходительство, но мы ведь с вами постоянно пьяны! — возмутился и огорчился НЕГОДЯЙ. — Так мы никогда не доберёмся до настоящей философской беседы!

— Доберёмся, доберёмся, будьте уверены. Дайте только время. У нас всё впереди. Философия, как и истина, всегда маячит где-то рядом, совсем неподалёку, вон за тем деревом или углом!

— Кто знает, кто знает…

— Я знаю, я совершенно в этом уверен.

— И откуда такая уверенность?

— Интуиция… Так кого мы будем цитировать сегодня?

— Ронсар Пьер де, — НЕГОДЯЙ, как всегда, сделал вопросительную паузу.

— А вот знаете, я первый раз слышу это имя, — усмехнулся я.

— !?

— Да, да. Торжествуйте и радуйтесь!

— Как? Ваше Превосходительство, вы не знаете, кто такой Ронсар?!

— Увы, не знаю.

— Ничего себе! — возмутился и страшно огорчился НЕГОДЯЙ. — Это же выдающийся поэт французского Возрождения, оказавший решающее влияние на всю последующую французскую поэзию!? Боже мой, как стыдно вам его не знать!

— Ну, изгаляйтесь, изгаляйтесь вволю, — засмеялся я.

— Да, не изгаляюсь я!

— Ну, ну… Не обижайтесь. А лучше почитайте из него что-то философское, что бы я по достоинству оценил творчество этого э, э, э…

— Ронсара.

— Ну да, Ронсара.

— Извольте, — НЕГОДЯЙ отвесил лёгкий и изящный поклон. — «Весь мир — театр, мы все актёры поневоле, всесильная Судьба распределяет роли, и Небеса следят за нашею игрой!».

— «Весь мир — театр!». Боже мой, так эта миллион раз цитируемая фраза принадлежит перу Ронсара?! Боже мой! — удивлённо воскликнул я.

— Именно ему! — довольно сказал мой собеседник.

— Да, теперь мне действительно стыдно! Следует ознакомиться со всем творчеством этого автора. Ну-ка, ещё что-нибудь!

— Извольте. «Рассудком воевать с любовью — безрассудно. Чтоб сладить с божеством, потребно божество!».

— Как хорошо сказано! Гениально! Как отточено! — восхитился я. — Ну, ещё что-нибудь!

— Это трёхстишье касается нас обоих, Ваше Превосходительство.

— Интересно, интересно!

— «Нальём! Пускай нас валит хмель! Поверьте, пьяным лечь в постель верней, чем трезвым лечь в могилу!».

— Как, однако, тонко подмечено!

— Да, блестяще сказано!

— Так, решено! С завтрашнего дня познаю творчество э, э, э…

— Ронсара…

— Да, да! Ронсара. Замечательный поэт!

— Я подарю вам книгу его произведений.

— Спасибо, заранее спасибо. Ну что же, мой друг, пора нам возвращаться в Сон.

— Пора, увы, к несчастью или к счастью. Чёрт его знает…

— К счастью, только к счастью! — весело воскликнул я.

— Дай Бог, дай Бог…

— Причём тут Бог, в которого, как вам известно, я не верю. Мы сами творцы своей судьбы и счастья. Я надеюсь, что предстоящий Сон для нас будет очень счастливым! — воскликнул я, а потом улыбнулся. — Ну, а насчёт моего неверия в Бога я пошутил.

— Ну и шутки у вас!

— И так, — вперёд в Сон.

Да, порой лучше возвращаться в сон, чем в суровую действительность. Намного лучше!

Сон № 13

Страсть не знает никаких других обязанностей, кроме жизни для себя. Любовь же не забывает, что у неё есть обязанности к другим, и скорее пожертвует собой, чем нарушит их.

Было прекрасное, солнечное и безоблачное утро, которое я задумчиво, неторопливо и с великим удовольствием созерцал в огромное окно, сидя за таким же огромным, массивным и мраморным столом, стоящим в центре моего не менее огромного кабинета.

— Ваше Превосходительство! Разрешите доложить! — с тревогой воскликнул бравый и молодой Адъютант в чине Капитана воздушно-десантных войск, появившийся на пороге.

— Докладывайте.

— Э, э, э… — почему-то парень на несколько секунд как-то странно и робко замялся.

— Эх, молодо-зелено! — улыбнулся я, заранее предчувствуя то, что собирался услышать.

— Что, Ваше Превосходительство!?

— Да так… Не обращайте внимания. Что же случилось!? Что такое особое произошло!? — якобы встревожился я.

— Да, ничего особенного. Вроде бы. Но… Извините. К вам пришла известная вам дама и требует немедленной встречи.

— Ну, у меня, однако, имеется несколько знакомых дам! Виноват, ошибся! Не несколько, а пара десятков, — беззаботно и, якобы, слегка непонимающе произнёс я, но очень сильно занервничал и напрягся.

— Леди Ли, однако… Ваша жена, свет ваших очей, — несмело кашлянул Адъютант. — Требует аудиенции.

— Я в курсе, знаете ли, что Леди Ли пока является моей женой! — гаркнул я и вскочил с кресла.

Сердце тревожно и с надрывом забухало в груди, циркуляция крови по внезапно сужающимся сосудам должна была вот-вот прекратиться, и меня ждал в лучшем случае обморок, а в худшем, — инфаркт или инсульт. Или ещё какая-нибудь подлая гадость. Как же их расширить, этих предателей-сосудов!? Я достал почти пустую бутылку коньяка, наполнил им пол стакана и залпом выпил.

— Вы её обыскали?

— Конечно! Ах, какая идеальная дама! О, какая женщина! Какая фигура! Какое совершенство форм! Создание от Бога! Никогда не видел такого умопомрачительного и идеального существа!

— Что!? — вознегодовал я. — Как посмели, кто посмел?! Под расстрел и на виселицу всех, и вас в том числе! Охрана!

В комнату ворвались трое огромных молодцов и заключили побледневшего Адъютанта в свои железные объятия.

— Ваше Превосходительство! Да вы не так меня поняли! Да кто же посмеет дотронуться до любимой женщины Отца Народа, или хотя бы помыслить об этом!? Ни, ни! Мы просто просканировали Леди Ли всеми известными способами, не более того! Вы же сами нас инструктировали по данному поводу! Ну, как при этом возможно было не обратить внимания на её изумительные формы!?

— Ах, так!? Ну, я вас понимаю… — задумчиво произнёс я. — Сам такой… Крайне и необъяснимо слаб к совершенным формам. Восхищён и поражён этой чёртовой сукой навеки. Лань моя трепетная… Тигрица моей души… Прекрасная птица, недосягаемо парящая в бездонной вышине… Рыбка моя серебристая и искрящаяся в прозрачных струях любви… Ладно, отпустите господина Капитана. Всем рассредоточиться! Будьте начеку! Пригласите в кабинет мою голубку ненаглядную, звёздочку мою ясную, котёнка моего ласкового, пупсика моего обожаемого.