Весь Роберт Шекли в двух томах. Том 1. Рассказы и повести - Роберт Шекли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через два развода я понял: жёны тут ни при чём.
«Нью-Йорк! — осенило меня затем. — Это ты виноват! Да как можно работать в столь неуютной среде! Мне подавай тёплое солнышко, блистающий морской простор, оливковые рощи и одиночество».
И я перебрался на остров Ибица. Снял трёхсотлетний сельский дом на холме, с видом на Средиземное море. Там отсутствовало электричество, зато комнат было аж четыре и любая годилась на роль кабинета. Сперва я попробовал работать наверху, в красивых светлых залах. Увы, мне никак не удавалось сосредоточиться, слишком много времени я тратил на любование потрясающими видами. Тогда я перебрался вниз, где было сумрачно и сыро, а единственное крошечное оконце зарешечено на случай пиратского нападения. В этой темнице уже ничто не отвлекало меня, но и там я не смог работать — слишком уж сильно чадила керосиновая лампа.
Спустя какое-то время я нашёл выход. И это был выход в буквальном смысле. Что меня заставляет вести противоестественный образ жизни, сиднем сидя в четырёх стенах? И вот я на пляже… да только морока никуда не делась. Теперь мне досаждали палящее солнце и неуёмный ветер, забивающий песком пишмашинку. Я попытался сочинять в тени дерева — оттуда меня прогнали мухи. Перебрался в кафе — там слишком шумели официанты.
Я отказался от красот Ибицы и переселился в Лондон, будучи убеждён, что проблема моя коренится в отсутствии самодисциплины. А раз так, надо искусственными способами добиваться того, чем меня обделила природа. В произвольном порядке сейчас изложу несколько методов, которые мне удалось разработать.
Пребывая в творческом ступоре, я всеми правдами и неправдами уклоняюсь от писательской работы, — это понятно. Но чем меньше я пишу, тем меньше уверенности, что я вообще умею писать; по мере падения выработки усугубляется угнетённое состояние, и с каждым разом всё страшнее приниматься за дело. Чем же разорвать этот порочный круг? Трудом, и только трудом, — такова жестокая правда. Если не хочу растерять литературные способности, я должен постоянно практиковаться в своём ремесле. Я обязан продуцировать непрерывный поток слов! Но как этого добиться в творческом кризисе?!
И вот однажды, пытаясь решить сию дилемму, я поклялся ежедневно писать пять тысяч слов. В смысле, не писать, а печатать. Объём текста — единственное ограничение, а сам текст может представлять собой всё что угодно, даже откровенную чепуху. Пусть это будет нагромождение никак не связанных понятий, пусть это будет моё без конца повторяющееся имя. Хоть сдохни, Боб, но выдай эти пять тысяч слов за день!
Вам такая задача кажется простой? Уверяю вас, на практике всё гораздо сложнее. Сначала шло как по маслу, но уже на другой день мой запас банальностей исчерпался досуха. А на выходе получалось примерно следующее:
«Ага, ну вот мы наконец и добрались… почти добрались до конца страницы. Давай, дружок, напрягись, осталось совсем чуть-чуть… Ура, есть страница! Это была девятнадцатая, а теперь начинаем двадцатую, она на сегодня будет последняя… Какое, к чёрту, на сегодня, уже наступило завтра, полчетвёртого ночи, и кажется, будто я этим занимаюсь сто лет! Но двадцатая страница — последняя, самая распоследняя, вот сейчас покончу с безумной бредятиной и займусь чем-нибудь другим, чем угодно, только не этой писаниной, будь она миллион раз проклята! Надоело, надоело, надоело! О господи, ещё три четверти страницы осталось. Эй, слова-словечки, куда же вы все подевались, когда до зарезу мне нужны? Живо идите к папочке и избавьте его от этой чудовищной пытки! Господи боже, я с ума схожу, с ума схожу, с ума схожу… Но постой-ка, неужели такое возможно? Да! Конец страницы близок. Здравствуй, конец страницы, спаситель ты мой драгоценный! Я закончил, закончил, закончил!»
Поработав в таком ключе, я вдруг сообразил, что вот уже несколько дней за каторжный труд не получаю ни цента. И тогда я спросил себя: «Боб, ты ежесуточно выдаёшь пять тысяч слов, и ты смертельно устал наваливать горы околесицы, — так почему бы тебе не сесть и не написать нормальный рассказ?»
Так я и сделал. Сел и написал. И до чего же легко это далось!
Неужели я наконец подобрал мастер-ключ ко всем писательским препонам? Я сделал ещё один рассказ — было потруднее, но вовсе не так тошно, как раньше. Надо же, у меня два готовых рассказа на бумаге, а работа заняла всего два дня! Этим успехом я потом гордился целый год. К такому сложному алгоритму создания литературного произведения больше мне прибегать не доводилось, но я понял главное: он работает. И если когда-нибудь снова нагрянет творческий кризис, я, быть может, воспользуюсь выручившим меня однажды приёмом.
А пока надо придумать что-нибудь не столь мучительное.
Набрать нужное количество слов — это не самое трудное. Куда труднее сочинить рассказ как таковой; литературное творчество — процесс загадочный до жути. Вам так хочется сделать всё правильно, вы лезете вон из кожи, на каждом шагу беспощадно судите себя — и в итоге оказываетесь в глухом тупике. Тысячи и тысячи написанных слов не сложились во что-либо приемлемое; среди дикого сумбура невозможно найти правильный курс. Знакомьтесь: это моя очередная проблема. Помимо невозможности выдать нужное количество слов — страх перед тяжёлой добросовестной работой, острое нежелание делать рассказ по-настоящему.
Как я из этого выкрутился? Вполне банальным способом: обошёл препятствие. Не зная, как ещё можно зарабатывать писательским трудом и не рисковать при этом крайним упадком душевных сил, я вместо рассказов стал делать имитации рассказов. В чём разница? Для нормального рассказа крайне важно, какие слова вы используете; в имитации же они не играют самомалейшей роли. В имитации персонажи могут быть шаблонными, диалоги — пустыми. Не забывайте: это не рассказ, а лишь подобие рассказа. Бездумное физическое упражнение вместо напряжённого вдохновенного созидания. В имитацию я никогда не пытался сознательно заложить красоту, точность, юмор и пафос — всё то, что должно быть в «правильном» рассказе.
Пользуясь этим методом, я обнаружил в себе определённые способности к самообману. Надо же, мои имитации, оказывается, имеют большое сходство с написанными мною по-настоящему рассказами — если не брать во внимание отдельные
