Леди полночь - Кассандра Клэр

— И если Вы не возражаете, - сказал он, - И еще одно: кажется, вы не заметили, что я голубой. - Он похлопал по карману, где находилось его приглашение, совпавшее с тем, которое они нашли в кошельке Авы, за исключением того, что нон было бледно-синего оттенка. Он закатил глаза, видя их озадаченные лица.

— Новички, - пробормотал он, и было затаенное чувство чего-то неприятного — почти презрительного — в его темных глазах.

— Конечно. - Кристина кинула быстрый взгляд на Джулиана и Эмму, а затем повернулась к незнакомцу с улыбкой. — Нам очень жаль, вы неправильно нас поняли.

Лицо Джулиана было мрачным, так же как и у Кристины, направлявшейся на танцпол с человеком, который как бы назвал себя голубым. Эмма сочувствовала своей подруге. Она успокаивала себя мыслью, что если он попробует приставать к ней на тацполе, то Кристина сделает из него мясную нарезку, достав свой нож-бабочку.

— Будет лучше, если и мы тоже продолжим танцевать, - сказал Джулиан. — Похоже, это единственный способ не быть замеченными.

Мы уже замечены, подумала Эмма. Это было правдой: хоть и не было никакой суматохи, когда они пришли, но сейчас много людей в толпе косо посматривали на ребят. Там было довольно много последователей, которые выглядели вполне как люди — и, действительно, Эмма не была полностью уверена в их политике относительно примитивных— но как новоприбывшей, ей казалось, что они все еще были объектами внимания толпы. Конечно, поведение кларнетиста указало насколько.

Она взяла Джулиана за руку и они двинулись в сторону толпы, ближе к концу комнаты, где тени были глубже.

— Наполовину фейри, ифриты, оборотни, - пробормотала Эмма, взяв другую руку Джулиана так, что они оказались лицом друг к другу. Он выглядел куда более взволнованным, чем был прежде, его щечки порозовели. Она не могла винить его за то, что он был нерешительным. Если в толпе их руны будут замечены, то ничего не произойдет. Однако у нее было ощущение, что именно эта толпа была другой.

— Почему они все здесь? Это не просто - иметь Видение, если ты не знаешь, у кого еще оно есть, - сказал Джулиан, понизив голос. — Ты видишь вещи, которые никто другой не видит. Ты не можешь говорить об этом, потому что никто не поймет. Ты должен хранить секреты, а секреты... они разрывают тебя на кусочки. Взрывают изнутри. Делают уязвимым.

Низкий тембр его голоса заставил Эмму вздрогнуть. Было что-то такое в нем, что напугало ее. Что-то, что напомнило ей о ледниках в глазах Марка, отдаленных и одиноких.

— Джулс, - сказала она.

Пробормотав что-то вроде «ничего страшного» он закрутил ее в сторону, затем притянул обратно к себе. Долгие годы практики боевых искусств сделали их идеальными напарниками, в том числе и идеально совместимыми партнерами в танце. Она настолько хорошо знала Джулиана, что с легкостью могла предсказать следующее его движение.

Темные вьющиеся волосы Джулиана были дико взъерошены, и когда он привлек ее поближе к своему телу, то она почувствовала запах его одеколона: пряная гвоздика и едва уловимый запах краски.

Песня закончилась и Эмма подняла голову, чтобы оглядеть толпу. Кларнетист из оркестра наблюдал за ними. И вдруг... он подмигнул. Заигравшая вновь музыка была мягче, медленнее, чем предыдущая. Пары танцевали так, словно магниты, притягивающиеся друг к другу: их руки запутывались в волосах партнеров, покоились на бедрах, а головы были наклонены друг к другу.

Джулиан застыл. Руки Эммы, оставаясь все еще в руках Джулиана, замерли. Они оба остановились, не дыша. Кажется, этот момент тянулся вечно. Глаза Джулса искали ее глаза; что бы он там ни увидел, это подтолкнуло его принять решение. Он взял ее руки в свои и завел их за спину, чтобы она обняла его. Эмма не ожидала такого, поэтому, покачнувшись, ударилась подбородком о его плечо. Неловко. Это была первая неловкая вещь с тех пор, как они стали парабатаями.

Эмма почувствовала его теплое дыхание напротив ее щеки, и его руки, такие теплые на ее лопатках. Повернув голову, она услышала биение его сердца: быстрое и неистовое. Потянув руки вверх, она оставила их на его шее. Джулс был выше нее, поэтому ее руки легко запутывались в волосах на его затылке.

Эмма и раньше прикасалась к волосам Джулиана, она считала их невероятно мягкими цвета теплой осени. Проведя ладонью по их длине, Эмма почувствовала резкий вздох Джулиана.

Подняв глаза, она увидела его бледное лицо, глаза опущены, а ресницы такие длинные и темные, что их тень веером легла на его скулы. Он кусал губу. Он всегда так делал, когда нервничал. Эмма могла заметить вмятины, оставшиеся на нижней губе от его зубов.

Если бы она поцеловала его, то каков бы он был на вкус? Как кровь, или гвоздика, или все вместе? Пряный и сладкий? Горький и горячий?

Эмма заставила себя забыть об этом. Он был ее парабатаем. А парабатаи, если верить закону, - не предназначены для поцелуев.

Джулс опустил руки с лопаток на ее бедра. Она вздрогнула: странное, но приятное чувство. Эмма как-то раз слышала от примитивных что-то о бабочках в животе: она считала это чем-то неприятным, когда чувствуешь, будто кто-то порхает в кишечнике. Но сейчас она чувствовала этих самых бабочек абсолютно везде. Они трепетали на ее коже и под ней, посылая приятные мурашки вверх-вниз по всему телу.

Эмма начала обводить пальцем по его запястью: Д-Ж-У-Л-И-А-Н, Ч-Т-О Т-Ы Д-Е-Л-А-Е-Ш-Ь?

Но он, казалось, этого не заметил. Впервые он не понял их тайный язык. Эмма остановилась, смотря снизу вверх прямо в его глаза. Джулс увидел в ее глазах мечтательность, несобранность. Он запустил свою руку в ее волосы, пропуская их сквозь пальцы. Эмма почувствовала, будто каждый отдельный волос был живым проводом, подключенный к ее нервным окончаниям.

— Когда ты спустилась вниз по лестнице сегодня вечером, - сказал он, его голос был густым и низким, — я думал о том, что мне следовало бы нарисовать тебя. Изобразить на холсте цвет твоих волос. Что, если я бы и взялся за это, то я должен был бы использовать титановые белила, чтобы получить нужный цвет, что бы показать, как они ловят свет и почти пылают. Но это бы не сработало, правда? Ведь они не какого-то определенного цвета. Твои волосы … они не просто золотые: они янтарные, рыжевато-коричневые, карамельные, они цвета пшеницы и меда.

Обычная Эмма попробовала бы отшутиться. Она сказала бы: «Ты так говоришь, будто это хлопья для завтрака». Нормальная Эмма и нормальный Джулиан посмеялись бы. Но это был другой Джулиан; это был Джулиан, которого она никогда не видела, а Джулиан с выражением вырезанным на элегантной кости его лица. Она почувствовала волну отчаянно желания, потерянного в его взгляде, в изгибах его скул, челюсти и неожиданной мягкости его рта.

— Но ты никогда не рисовал меня, - прошептала она.

Джулиан ничего не ответил. Он выглядел измученным. Его сердце бешено колотилось: в три раза быстрее, чем раньше. Она могла видеть это на его шее. Его руки были сомкнуты; она поняла, что ему нужно было держать ее на месте, чтобы она не двинулась ни на дюйм ближе. Пространство между ними было нагрето, наэлектризовано. Его пальцы покоились на ее бедрах. Его другая рука скользнула вниз по ее спине, медленно, скользя вдоль ее волос, пока он добирался до голой кожи, где задняя часть платья опустилась вниз.

Он закрыл глаза. Они перестали танцевать. Они стояли тихо, Эмма едва дышала, Джулиан руками двигался по ее спине. Он касался ее тысячу раз: пока они тренировались, пока они воевали или имели тенденцию залечивать друг другу раны. Но... Он никогда не прикасался к ней так.

Он казался кем-то околдованным. Кем-то, кто знал, что он был под чарами и боролся с этим каждым нервом и клеткой своего тела, удары страшной внутренней борьбы стучали в его жилах. Она могла чувствовать его пульс через его руки, своей кожей голой спины.

Она пододвинулась к нему еще немного, буквально на дюйм. Он ахнул. Его грудь вздымалась напротив ее, чувствуя выпуклость ее груди через тонкий материал платья. Ощущения ударили ее, как электричество. Она не могла думать.

— Эмма, - сказал он сдавленным голосом. Его руки дернулись, резко, словно его ударили ножом. Он потянул ее. Притянул к себе. Ее тело столкнулось с его. Толпа казалась чарующим светом и ярким цветом вокруг них. Его голова опустилась к ее - они дышали в унисон.

Но кто-то уронил тарелки на пол, и послышались звуки: пронзительные, оглушающие. Они оторвались друг от друга, как только двери театра открылись настежь, комната наполнилась ослепительным светом. Музыка прекратилась.

Динамик потрескивал, возвращаясь к жизни.

— Дорогие друзья, пожалуйста, проходите в театр, - сказал знойный женский голос. – Проведение лотереи вот-вот начнется.

Кристина отошла от человека в костюме в елочку и направилась к Джулиану и Эмме, лицо ее покрылось румянцем. Сердце Эммы бешено колотилось. Она рискнула взглянуть на Джулиана. В какие-то короткие моменты он выглядел как человек, который заблудился в пустыне Мохаве, полуживой от солнца, и который увидел проблеск воды впереди только для того, чтобы оказаться миражом.