Морской ангел - Валерий Ковалев

К этому времени фронтовиков в лагерях сильно поубавилось. За предшествующее пятилетие «естественная» лагерная убыль отправила на тот свет не одно войсковое соединение бывшей Армии-победительницы. Оставшиеся же продолжали вести свою последнюю войну, оставшись один на один с системой. Не желал сдаваться и Дим, все более ожесточаясь.

Вскоре после освобождения Рудого, он повздорил с новым «бугром» (тот сразу же лег под воров), и «борзого»[148] перевели на шахту. Бурильщиком.

Золотоносный горизонт был на глубине ста метров, в темных забоях хлюпала, превращаясь в воду, вечная мерзлота, потрескивали деревянные стойки крепи. Труд бурильщика являлся ответственным и тяжелым.

Пневматический «баран», весом в четверть центнера, в нем трехметровая стальная штанга с коронкой, и все на пуп. Такая вот механизация. За смену, которая тянулась с утра до ночи, приходилось бурить в груди забоя многочисленные шпуры[149], которые заряжались и отпаливались[150] взрывниками, после чего золотоносная порода убиралась, и все начиналось сначала.

Так что Дим гнал план. Чем больше шпуров – тем больше отпалов и, соответственно, тонн ценного сырья поднятого на поверхность. А от плана добычи не только судьба жалкого зека зависела. От него карьера самого гражданина начальника «Индирлага» полковника Смулова на ниточке повиснуть могла. Не зря и сам полковник и его боевые помощники зорко держали «на прицеле» производственный процесс. И были вменяемо воинствующими реалистами.

В том смысле, что хорошо ведали, где при бессовестно завышенной норме-выработке была грань, за которой – хоть сгнои и замордуй в руднике всех стахановцев Советского Союза – нужной цифры не достигнешь. А вот с дописками, приписками, подчистками – если с умом, конечно, не по-наглому – тут и «грудь в крестах, и голова не в кустах».

Поэтому начальство в процессе материализации планового результата весьма охотно закрывало глаза на «липу» в документах, вымогало в промывочный сезон у зеков заначенное в руднике «рыжье» (в зону золотишко не носили – за это полагался расстрел) и прозревало лишь в исключительных случаях. Вроде того анекдотичного, когда проверочная комиссия вдруг обнаружила в давно закрытых нарядах оплату «разгонки дыма бушлатами», «кантовку фраеров» и «вывоз пьяных десятников на тачках за зону на расстояние сто метров».

Болезненных для себя осечек начальство «серой скотинке» не прощало. Но толковых организаторов в этой среде, знающих производство, да еще владеющих искусством «грамотной отчетности» привечало, позволяя им жить, чуть вольнее дышать и ударно вкалывать.

Всегда друживший с головой Дим все это – и организовывать, и оформлять – умел мастерски. Что убедительно доказал, когда сначала вышел в бригадиры, а потом дорос и до мастера участка.

А бригадирство его началось после разборки с бандеровцами. В «кондее», куда он попал за пререкания с охраной. Пятерым, сидящим там угрюмым «хлопцам», шестой сразу же не понравился. Независимым поведением и видом. А когда те узрели на его руках и теле флотские наколки, старший, здоровенный детина, сказал: «Ось ты и прыплыв, комуняка, зараз будэмо вбываты».

Однако «вбываты» не получилось.

Всю эту шоблу Дим отходил до поросячьего визга, чем вызвал изрядное удивление вертухаев. Очень уж неравное было соотношение сил, и впечатляли результаты. Те, как положено, доложили начальству, и оно положило глаз на умелого воспитателя. Дело в том, что «героев УПА[151]» тоже определили в шахту, но пахать в забое они не желали, предпочтя ей кондей и штрафную пайку.

В результате с Димом состоялся предметный разговор по поводу руководства новой бригадой из слегка покалеченных бандеровцев.

– Согласен, – чуть подумав, согласился он. – При условии, что «битие определяет сознание».

– Можешь, – тут же согласилось начальство. – Но план вынь, да положь. Кровь из носу.

После этого, по просьбе нового «бугра», бригаду усилили тройкой подобранных им фронтовиков, и она стала давать стране золото ударными темпами.

Дальнейшее карьерное продвижение на должность мастера участка в «воровском лагере» было невозможно без согласования с блатными авторитетами. И на состоявшемся по этому поводу толковище[152]те дали добро, поскольку удовлетворились ответом. Он состоял в том, что Дим заявил прямо: хочу, мол, и сам побыстрей «откинуться» и людей за собой вывести. Имеется такой план. В мыслях.

То, что «колымский фраер» – это «материковый вор» (то есть не ниже авторитета в обычной зоне), «Вавилов» народу быстро доказал. Сразу же, как заработала его «подсистема». Отличалась она простотой и эффективностью.

Первым делом к двум вольнонаемным бурильщикам Дим «пристегнул» двух зеков. В результате на ломовой, но хорошо оплачиваемой (вольнонаемным) работе, те получили возможность делать живые деньги. Часть суммы через того же Дима возвращалась в бригаду, на подкормку «мужикам». Ведь у зеков с их мизерной зарплаты в «фонд освобождения» вычитали буквально за все: «кормежку», «обмундирование», «охрану». Выдирали даже «за похлебку для вохровских собак» и – уж отдай не греши – в виде подписки на очередной государственный заем.

«Подкормка» работяг в колоде Дима была важным козырем. Попасть под его начало считалось большой удачей. Зеки знали: у «Вавилова» надо вкалывать. Но зато он как никто другой умеет и организовать, и условия создать.

После работы в сорокоградусный мороз ребята из «вавиловской» бригады возвращались в хорошо протопленный дневальным барак, где их всегда ждала жратва – хлеб, каша, сладкий чай. Не «Метрополь», конечно. Но и не за пустую баланду «на рекорд шли». За очередной день жизни.

Немалые «бабки» уходили горновому[153]. Для него отстегивали даже принципиально не работающие, но числящиеся в бригаде воры Мишка Лысый и Витька Колбаса. В качестве доли они тащили Диму выигранные в карты деньги, тряпки и продукты из передач. Которые счастливчики получали с воли.

Горновой для Дима был ферзем, ключевой фигурой. С его помощью бригадир перепрыгивал проклятую завышенную норму-выработку. Ублаженный мастер в момент косел и, почти не вникая, подмахивал наряды, где кроме основной значилась целая куча другой, якобы дополнительно выполненной работы: уборка, приборка, актирование шахты, вывоз грунта и тому подобное.

Деньги в «подсистеме Вавилова» были лишь средством. Самое важное заключалось в другом: в зачете рабочих дней, вычитаемых из срока, когда в зависимости от «ударного труда» день неволи шел за полтора, два или три дня отсидки.