Обезьяны - Уилл Селф

— Так-так, а как обозначают Буснерова терапевта «хуууу»? — Пальцы Уотли только что не заплелись в косичку с пальцами Филипса, так резко научный консультант вскинул лапы. Прыгун тоже не отставал — вскочил на стул, вздыбил шерсть, оскалил зубы и раскинул передние лапы:

— «ХуууууГраааа» вы хотите знать, как его обозначают? Что же, джентльсамцы, мне известно обозначение этого мелкотравчатого провинциального докторишки, этого мерзавца, который ради выгоды решил пожертвовать здоровьем своих пациентов. Его имя — доктор Энтони Бом.

— «Хуууууу» отлично, чтоб мне провалиться! Держите меня шестеро! Энтони Бом! — Уотли стек со стола обратно на стул и принялся рассеянно расправлять ворс на скатерти, словно та была живым существом и позарез нуждалась в чистке. — Что же, ситуация несколько усложняется. Уж не хотите ли вы показать, что Дайкс — жертва инклюзии «хуууу»? Я что хочу узнать — чем закончились испытания? Что стало с «хуууу» лекарством?

Филипс не успел отпоказать — снова появился официант, и сотрудник фармакологической компании принялся выбирать блюда: нарочито долго задавал официанту вопрос за вопросом, интересовался, что особенного есть в меню, объяснял, как именно нужно прожарить заказанное мясо, а затем потратил минут десять на изучение винной карты. Наконец фармаколог поднял глаза на сожестикулятников, чье любопытство ничуть не притупилось:

— «Гррууннн» стало с ним вот что: его запретили испытывать, как легально, так и нелегально. Буснеровы испытания проходили совершенно на «Хуууууу-Грррааааа», несколько месяцев все ползло просто отлично, даже без калибровки результатов становилось ясно, что лекарство дает ожидаемый эффект. И тут неожиданно у одного из пациентов, который, сам того не зная, принимал инклюзию, случился фантастических масштабов психический припадок.

— Неужели этим пациентом был Саймон Дайкс, о Ваше Анальное Превосходительство?

— Именно так. Прыгун, этим пациентом был не кто иной, как Саймон Дайкс.

Некоторое время самцы сидели без движения, изо всех трех одинаково открытых пастей текли одинаковые струйки слюны. Опять появился официант, шествуя к заговорщицкому столу на задних лапах спиной вперед — заказанные закуски примостились между лопаток. Он поставил на стол две плошки с супом и тарелку с паштетом, не поворачиваясь к клиентам мордой, показал приятного аппетита и учетверенькал восвояси. Уотли задней лапой извлек из шерсти у себя на груди часы на цепочке, другой лапой схватил ложку и показал то, что и так было у всех троих на уме:

— Дайкс знает «хууууу»?

— «Хууууу» нет, едва ли. Мне кажется, знай он, что Буснер спровоцировал у него тяжелый психотический припадок, то ни за что не согласился бы отдаться ему в лапы, разве не так? Но мы можем порассуждать и кое о чем поинтереснее: не исключено, что инклюзия спровоцировала и его теперешний психоз.

— Да, да, гипотеза весьма любопытная, хотя, полагаю, окончательного ответа на сей вопрос дать нельзя. Я восхищаюсь складками на вашей заднице, доктор Филипс, я преклоняюсь перед вашей проницательностью, но не просветите ли вы меня вот на какой предмет: с чего это вы решили показать все это мне и Прыгуну? У вас, наверное, есть какой-то мотив?

— На ваш вопрос, доктор Уотли, отзнак дать проще простого. Я отдал компании «Крайборг фармасьютикалс» свои лучшие годы, трудился на них без малого пятнадцать лет. Год назад у меня обнаружили неизлечимое заболевание — не важно какое, но дни мои сочтены. И тут отдел кадров извещает меня, что, несмотря на состояние моего здоровья, я не имею права на медицинскую страховку от компании, а равно и на полную пенсию — для этого я обязан проработать еще как минимум год. Боюсь, однако, такой возможности у меня нет, по чисто физическим причинам. Я «ууааааа!» отдал «Крайборгу» все и поэтому теперь, уползая, хочу отнять у них все, что только возможно. Что до Буснера, ну, никакой мордной неприязни я к нему не питаю, но, честно показывая, меня просто наизнанку выворачивает, когда я вижу, как он снова выступает перед всеми этаким гуру от психиатрии. Это совершенно отвратительно — подумать только, ведь у него в карьере были такие зигзаги! — и вообще он позер, готовый сделать что угодно на потребу публике. Для меня он физическое воплощение лицемерия и наглости. У меня сжимаются кулаки при одной мысли, что еще немного — и его объявят большой обезьяной, внесут на лавровых носилках в пантеон великих. Я хочу уничтожить «Крайборг» — и если за нею с дерева свалится и Буснер, что ж, так тому и быть. Я не пророню на его счет ни единой слезы.

Уотли и Прыгун некоторое время в беззначии смотрели на пылающего от гнева обреченного химика. Затем Прыгун осторожно спросил, не нужна ли ему соль.

Саймон Дайкс и Зак Буснер сидели в своем общем кабинете, листая «Опыты высокоученого Мартина Писакуса[122] о происхождении наук». Эта сатира, написанная, видимо, Поупом и Арбетнотом под впечатлением от труда Тайсона по сравнительной анатомии, — едва ли не первая, где человек объявлялся «не поднимающим лап философом[123]». За ней последовала целая вереница великих сатир XVIII века, в которых высокоразвитый человек вынужден был противостоять примитивным обезьянам. Вершиной цепочки, разумеется, стали иеху Джонатана Свифта.

Противник традиционной психиатрии и его пациент читали в тишине и беззначии, лишь изредка их сосредоточенность нарушали почесывания, урчание и отрыжка.

Буснер получал истинное удовольствие. Он и подумать не мог, что отношения между человеком и шимпанзе спутаны в такой тесный клубок. Западная цивилизация разместила себя на самых верхних ступенях эскалатора под названием «цепь творения», откуда до божеств — один шаг. Разумеется, по примеру Дизраэли, все хотели быть на стороне ангелов[124] — и, конечно, чтобы объявить беломордых шимпанзе совершенными, необходимо было отыскать антишимпанзе, извращенных, искаженных, обезображенных, но похожих на них существ. Разумеется, на эту роль сразу же назначили бонобо с их устрашающим изяществом и странной походкой; но теперь Буснер понял, что в тени бонобо скрывался еще более страшный, еще более звериный «другой» — человек.

Тут в поток мыслей Буснера внедрился его собственный псевдочеловек.

— «Хууууу!» — проухал Саймон, а затем показал: — Доктор Буснер, я очень хочу увидеть своих детенышей. Прямо сейчас, очень хочу их видеть. Я так по ним соскучился «ух-ух-ух». Можно, можно мне их увидеть, пожалуйста «хууууу»?

Буснер с серьезным видом повернулся к экс-художнику. Пышная коричневая шерсть Саймона и не думала стоять дыбом, а как обычно, лежала, пропитанная потом, на надбровных дугах. Серо-зеленые глаза, вечно навыкате, смотрели как бы в никуда, подернутые дымкой. Саймон полностью находился в сознании, лишь когда жестикулировал непосредственно о своем психозе. В остальное время он пребывал в оцепенении, которое, однако, могло в одночасье уступить место агрессии и иррациональной ярости.

Буснер вскочил на стол, протянул лапу и схватил Саймона за плечо. Он умел прикасаться к пациенту как надо. Прежде чем что-либо показать Саймону, нужно было подчинить его, иначе он отзначивал, что ему щекотно или начинал драться. Буснер провокализировал:

— «Чапп-чапп», — а затем застучал по мокрым волосам: — Саймон, я вас прекрасно понимаю, но нельзя забывать и о возможной реакции ваших детенышей.

— Что вы «уч-уч» хотите показать «хуууу»?

— Думаю, не очень-то хорошо им мордозреть вас в таком состоянии и видеть, что вы показываете про ваше внутреннее «хуууу» самовосприятие.

— Про то, что я человек, вы имеете в виду «хуууу»?

— Именно так «чапп-чапп», пациентушко мой.

— Но если я ваш пациентушко, то я «уч-уч» сумасшедший?

— Я никогда так не показывал, Саймон, не люблю жестикулировать в подобных терминах.

— Я хочу снова жить в своем мире. Хочу назад свою «хууууу» гладкую кожу. Хочу назад тела своих детенышей. Я все это хочу «хуууууу»!

Буснер, не выпуская плеча Саймона, перескочил через стол. Он точно знал: сейчас Саймонова истерика может перейти в приступ отчаяния. Важно удержать его в лапах — как детеныша, страдающего аутизмом. Только при использовании всех возможностей телесной жестикуляции можно добиться полного понимания с его стороны.

— «Хух-хух-хух», — попытался успокоить его Буснер, — значит, вы соскучились по своим детенышам, Саймон «хуууу»?

— «Урр-хуурр-ууррр» вы же знаете, что да!!! Я хочу их всех видеть, Генри, малыша Магнуса и Саймона…

— Но Саймон, «чапп-чапп» вы не подумали, как необычно они могут выглядеть?

— Что вы хотите показать «хууууу»?

— Ну, для вас они будут выглядеть как шимпанзе, — думаете, вы сумеете это пережить? Ваши дети покажутся вам животными. И что будет, если вы поведете себя по отношению к ним так же, как ведете себя по отношению к другим шимпанзе «хууууу»?