Кантор идет по следу - Рудольф Самош

— Кто вы такой? — спросил капитан у незнакомца.

— Да ведь это и есть Петерс, — ответил вместо незнакомца директор.

— Силач?

— Да.

— Вот как! Вас не было на манеже, когда наша овчарка обнюхивала всех артистов? — Шатори внимательно взглянул на силача. От него не ускользнуло, что на куртке Петерса не хватает одной пуговицы.

Петерс растерянно переступал с ноги на ногу.

— После спектакля я бегал в лавку, — объяснил он.

— И что вы там купили? — поинтересовался Шатори.

— Ничего не успел, так как лавку уже закрыли.

— У вас, кажется, оборвалась одна пуговица? — Шатори рукой показал на полу куртки.

Мужчина молча опустил глаза.

— Ты что, не слышишь?! — потеряв всякую выдержку, набросился на артиста директор. — Господин инспектор подозревает тебя в убийстве Лотты.

Шатори метнул рассерженный взгляд на директора и сказал:

— Ошибаетесь, господин директор. Пока я никого не подозреваю.

Силач заметил группу людей, пытавшихся загнать змею в клетку.

— Я так и знал, что этим все кончится, — жалобно произнес силач.

— Что именно? — спросил Шатори.

— Это проклятое дело.

— Вы сегодня ссорились с Лоттой?

— Так точно, господин инспектор.

— Но вы не собирались душить ее?

— Нет, что вы!

— Это произошло случайно, да? Вы просто хотели припугнуть ее немного, не так ли? Тот, у кого такие сильные руки, как у вас, едва ли чувствует, как хрупка женская шея.

— Я абсолютно не виновен.

— Очень сожалею, — холодно произнес Шатори, — но вам придется пройти с нами.

— Господин директор!.. Помогите мне…

Директор махнул рукой:

— Если бы я знал, что вы такой, то ни за что на свете не выпустил бы вас на манеж, так что можете на меня не рассчитывать. Закон есть закон.

Капитан, подмигнув Чупати, сказал Петерсу:

— Ведите себя разумно, а то, чего доброго, придется спасать вас от зубов нашей овчарки.

Силач испуганно вздрогнул и, низко опустив голову, пошел за Чупати, сопровождаемый Кантором буквально по пятам.

После более чем двухчасового допроса цирковой силач, чье тело, казалось, состояло из одних мускулов, сник и опал, как гондола воздушного шара, из которого частично выпустили газ.

Отвечая на вопросы, Петерс заканчивал все свои ответы следующими словами:

— Я не убивал ее. Не понимаю… не знаю, кто бы это мог сделать. Я ее любил.

«Любил?» — Шатори машинально повторил про себя это слово и задумался на тем, какой же должна быть страсть человека, чтобы довести его до такого состояния, ч т о он способен убить свою возлюбленную. «Я ее любил. Я ее любил…» — вертелись навязчивые слова в голове капитана. За время допроса он слышал их уже несколько раз. В маленькой комнатке, в которой проводился допрос, было сильно накурено.

Следственная группа работала, не зная отдыха. Специалисты высказывали свое мнение, были заслушаны показания шестнадцати свидетелей.

Дело казалось ясным: в порыве бурной экспрессии силач не рассчитал своих сил и неосторожным движением придушил предмет своей страстной любви. Но такой вывод мог сделать человек, не очень опытный в расследовании подобных дел.

Капитан Шатори, однако, не был таким человеком. Казалось, чего легче: дай знак машинистке, которая сидит тут же, готовая зафиксировать каждое слово свидетельских показаний на бумаге, — и все завертится. Но капитан почему-то медлил, да и как ему было не медлить, когда единственным вещественным доказательством — если это можно так назвать — была оторванная пуговица с куртки силача. Носовой платок, найденный в вагончике погибшей, по настойчивому утверждению Петерса, принадлежал не ему.

Экспертиза установила, что в коробке из-под пудры находился героин, но Петерс заявил, что никаких наркотиков ни разу в жизни не принимал. Внимательный осмотр его тела ничего не дал: не было найдено ни одной точки от укола, которую можно было бы принять за место вспрыскивания наркотика. После этого Петерса, который с полным безразличием дал защелкнуть на своих руках наручники, увели.

«Значит, я где-то допустил просчет, — думал Шатори. — Но где?…»

В какую-то минуту капитан уже решил прекратить на время допрос, чтобы продолжить его на следующий день. Однако через секунду он решил позвонить дежурному по управлению, чтобы прислали нескольких коллег, которые на время подменили бы сотрудников из группы Шатори и устроили силачу «карусель». «Каруселью» в полицейском мире называли непрерывный допрос обвиняемого, когда ему не давали ни минуты передышки и он в конце концов начинал путаться, а затем признавал свою вину.

Шатори позвонил своему начальнику майору Бокору на квартиру, и тот, несмотря на ночное время, обещал приехать…

«Ну приедет майор, а что я ему, собственно, скажу? — ломал голову Шатори. — Признаюсь, что где-то допустил просчет. Но где именно? В чем?…»

Мысли капитана прервал телефонный звонок.

Звонил медицинский эксперт из морга, куда на экспертизу доставили тело задушенной. Вскрытие уже закончилось, и эксперт просил Шатори как можно скорее приехать к нему для важного разговора: результаты вскрытия придали делу новое направление.

Петерса Шатори тоже решил отвезти в больницу.

Приехав туда, Шатори прошел в крохотную комнатушку, отделенную от общего зала, где проводились вскрытия трупов, застекленной стеной. Судебно-медицинский эксперт, выйдя к Шатори, объяснил коротко, но ясно:

— Эта женщина была наркоманка: на левой руке у нее повыше локтя обнаружены следы от четырнадцати булавочных уколов, а в организме в ходе лабораторного исследования зафиксировано наличие еще не успевшего полностью раствориться героина.

— Однако шприца для впрыскивания мы у нее в вагончике не обнаружили, — заметил капитан эксперту.

— Вполне возможно, что укол делала не она сама, а кто-нибудь другой, — высказал предположение эксперт.

— А найденный нами платок? — себе под нос пробормотал Шатори и приказал сотруднику: — Введите подозреваемого…

Через застекленную стену капитан видел, как Петерс со страхом подошел к мраморному столу, на котором лежал труп Лотты, видел, как силач закрыл лицо руками. Капитану почему-то стало жаль артиста, и он невольно подумал: «Может, он и в самом деле по-настоящему любил эту женщину? А может, у него был соперник? Они поссорились, в: тогда… Вполне допустимо, но… Но если носовой платок не принадлежит Петерсу, то чей же он?…»

Капитан сразу же вспомнил о Канторе, в поведении которого, когда тот шел по следу, было столько непонятного. Шатори в душе выругал себя за то, что он, всегда учивший своих подчиненных обращать самое тщательное внимание на поведение служебной собаки во время преследования, на сей раз сам не придал странному поведению животного никакого значения. Возможно, это произошло только потому, что, каждый раз идя по новому следу, пес выводил их на новое место, где якобы должен находиться преступник. Такое поведение овчарки сбило капитана с толку.