Таинственный спаситель - Элизабет Хойт

— Я сделал тебе больно? — пробормотал он ей в шею.

— Нет, — ответила она чуть дрожащим голосом, ибо это была правда: несмотря на агрессивность, Уинтер всегда нежен с ней, всегда сознает, что крупнее и сильнее.

— А ты делаешь мне больно, — сказал он. — Ежедневно. Ежечасно. Секунда за секундой.

— Мне очень жаль. — Изабель попыталась повернуться, чтобы взять его лицо в ладони и сказать, что она ненамеренно, правда. Она лишь делает то, что считает лучшим для них обоих.

Но очевидно, он наконец-то утратил свое бесконечное терпение.

— Нет. — Он вновь укусил ее, как жеребец, наказывающий кобылу. — Сегодня будет по-моему.

Он пробежал ладонями вниз по ее бокам, скользя по шелку, пока не нашел край рубашки. Потом потянул ее вверх — медленно, дюйм за дюймом, дразня ощущением каждого кусочка кожи, открывающегося ночному воздуху.

На секунду губы Уинтера оторвались от нее, когда он обхватил ее бедро ладонью, горячей и твердой. Большой палец отыскал складку между половинками и пробежал по ней легко, почти щекоча, растревожив все ее ощущения. Он остановился там, где открывается вход в средоточие ее женственности, и быстро сунул пальцы между ног.

— Ты влажная, — сказал Уинтер, и, хотя слова прозвучали легко, почти непринужденно, ему не удалось скрыть сиплость в голосе.

Ее возбуждение возбуждало его. Животный инстинкт завладевал человеческим телом. Да только животные не могут ни любить, ни сожалеть, ни страдать.

Но сейчас она не станет думать об этом. Его пальцы дразнили ее сзади, заставляя в мольбе приподнимать бедра. Она чувствовала себя распутной, когда он медленно вводил палец в ее ножны. Сзади он входил туго, и она подумала, какой тугой была бы его плоть под этим углом.

Изабель закусила губу, закрыла глаза, чувствуя, как его палец движется туда-сюда по скользкому, как шелк ночной рубашки, проходу. На секунду рука его покинула ее.

— Мне нравится этот запах, — зашептал он ей на ухо. Положил ладонь на подушку рядом с ее лицом, и она тоже ощутила его, запах своих соков, своего возбуждения. — Твой запах. Экзотический, тайный, такой первобытный. Моя плоть желает его. Я теряю разум, когда слышу его.

Она застонала. От его слов все внутри затопило жаркой волной. Почему он просто не перевернет ее и не овладеет? Она тоже хочет его.

Но ладонь снова прошлась вниз неспешно, почти лениво, двигаясь к выпуклости ягодиц.

— Приподнимись.

Она подчинилась, и он скользнул рукой под нее, найдя путь к ней снизу. Распластал пальцы, проникая в ее складки.

— Влажная, такая влажная, — пробормотал Уинтер.

Он раздвинул ее бедра коленями, устроившись между ними так, что она ощутила его плоть, требовательную и твердую, у своего входа. Изабель и не представляла, что у него может получиться в таком положении, ведь она почти лежала на животе, но он подался вперед, и она почувствовала, как восставшая плоть неумолимо раздвинула нежные складки, восхитительно растягивая ее.

Он приостановился, словно раздумывая, потом толкнулся снова, протискиваясь внутрь, устраиваясь среди ее тепла.

Она вцепилась в подушку, желая встать на колени и ускорить неизбежное завершение.

Но он был слишком силен, слишком упрям. Он не дал ей уклониться, протиснувшись еще на дюйм внутрь.

Ей показалось, она услышала его стон, но Уинтер потонул в ее собственном стоне мучительного желания. Он прижался открытым ртом к шее и одним резким движением заполнил ее целиком.

Она чуть не рассыпалась на части.

Осторожно, нежно он отыскал заветный бугорок кончиками пальцев и просто держал указательный палец на нем. Ему больше и не нужно было ничего делать — собственный вес и он сам прижимали ее к нему. Она попыталась покрутить ягодицами, подвигаться, но он крепко удерживал ее, не давая пошевелиться.

— Сейчас, — прошептал он и чуть-чуть приподнялся, меньше чем на дюйм. Так мало, что это почти не имело значения.

Но когда он толкнулся снова, быстро, решительно и почти грубо, это движение прижало ее чресла к его руке, зажатой между нею и матрацем. Заставило ее хватать ртом воздух, когда ощущения подстегнули ее нервы чуть ли не к болезненному наслаждению.

— Я люблю тебя, — прошептал он с еще одним толчком. И еще. Каждое движение контролировалось. Каждое было ошеломляющим в своем воздействии. — Я люблю тебя.

Она потеряла всякое представление о времени. Не понимала, где она. Не помнила, кто он — кто она. Лишилась рассудка.

Потому что наслаждение, граничащее с безумием, было таким сладким, таким бесконечно божественным, и ничто не имело значения, лишь бы оно продолжалось. Она была обольщена, зачарована, одурманена его любовью. В эти мгновения все остальное было не важно.

И Уинтер не останавливался. Он теперь тяжело дышал, воздух с хрипом вырывался из легких, движения его сделались резкими, судорожными.

— Ну же, давай, черт тебя побери, — прорычал он ей на ухо. — Затопи меня своими соками.

И эта грубая команда стала последней каплей. Она сотряслась, зажатая между его пальцами и плотью, целиком в его власти, во власти его мужской силы, его неумолимого напора, его бесконечной обжигающей страсти.

Она превратилась в одни сплошные ощущения, и ничего больше, трепетала от удовольствия, искрящегося в крови, заставляя ее сердце неистово биться. Она была всем и ничем, и все это из-за него. Он растягивал ее наслаждение, позволяя ему длиться и длиться, и, казалось, никогда не перестанет атаковать ее.

Но он же, в конце концов, всего лишь смертный. Изабель почувствовала, когда и Уинтера переполнило это чудесное ощущение. Он дернулся, пальцы сильнее вжались в нее, а плоть заполнила ее до краев, и он застыл так, подергиваясь, когда его семя затопило ее.

Он заглушил вскрик, уткнувшись ей в плечо.

А потом она поплыла, размякшая и безвольная, на волнах неописуемого блаженства. Он тоже обмяк, тяжело привалившись к ее спине, горячо дыша в ухо, но ей было все равно. Было даже почти удобно, и у нее мелькнула безумная мысль попросить его остаться на всю ночь. Какая разница, если слуги обнаружат его утром? Это ее дом, в конце концов, и она вдова. Конечно же…

Он поднялся с нее одним гибким движением, и тело ее тут же озябло без его тепла. Не говоря ни слова, натянул бриджи, собрал остальную одежду и взял свечу.

И покинул комнату.

Уинтер скользил в ночи, будто Призрак, коим и являлся. Уже давно перевалило за полночь, и улицы Сент-Джайлса были мрачны и темны, но, уйдя от Изабель, он не мог спать. Подумал, что еще раз попробует найти детей, которые, по слухам, живут на чердаке. Он проверял такие слухи снова и снова, раз за разом разочаровывался, но это не имело значения. Сегодня ночью ему требовалась физическая активность. Сегодня ему надо было забыть.