Реабилитированный Есенин - Петр Радечко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Безусловно, Иосиф Львович рассказать многое о жизни своего отца на Полесье не может. Но в книге он поместил его автобиографию, написанную в 1962 году. И вот что в ней сказано:
«Я родился 8-го февраля 1885 г. в зажиточной семье. Отец мой получил специальное образование в Германии и был одним из крупнейших специалистов по пивоварению в России. До 17-ти лет я учился дома, а затем поступил в 6-ой класс гимназии в Елисаветполе (ныне Кировобад в Азербайджане). В 1905 г. я кончил гимназию с медалью и <…> приехал в родной городок Мозырь Минской губернии отдохнуть после выпускных экзаменов. Отдыхать, однако, не пришлось: прогремевшие на всю Россию январские события взбурлили и тихий городишко…»
Вскоре, продолжал Лев Осипович, родители узнали о его революционной деятельности среди рабочих спичечной и фанерной фабрик, разного рода мастерских и поставили перед ним ультиматум: или прекратить это, или оставить родной дом. Юноша выбрал последнее и тут же уехал в Гомель, который являлся в то время центром кипучей революционной деятельности в Белоруссии. В августе 1905 года Лев был среди активных участников массовой демонстрации протеста.
Затем Повицкий выехал в Харьков, где был принят на юридический факультет университета. Но получить высшее образование ему не довелось. Этому помешали революционная деятельность и ее последствия. До 1917 года на его счету было 5 арестов, 3 побега, 4 года каторги, а остальное время – тюрьма и ссылка. За 12 лет на свободе он был в общей сложности всего лишь 12 месяцев.
Однако после революции Лев Повицкий не стал оформлять свое членство в партии, считая ее задачу выполненной, а партию ненужной. Он начинает работать журналистом. В 1932 году ему как бывшему политкаторжанину была назначена персональная пенсия республиканского значения, от которой он в течение трех лет отказывался, считая, что революционную работу вел не ради материальной или иной выгоды, а ради идеи.
«В Москве летом 1918 г., – написал Лев Повицкий в своей автобиографии, – я стал посещать Литературную студию Пролеткульта. Там я познакомился с Есениным. Мы организовали с ним кооперативное издательство “Московская Артель художников слова” – и нам удалось отпечатать маленькими книжками почти все, написанное до того времени Есениным. Ознакомившись с творчеством Есенина, я решил, что не имею права ни писать, ни печатать стихи».
К сожалению, созданная ими «Артель художников слова» вскоре осталась без средств. Не имея возможности заработать на приобретение резко подорожавших в условиях голода продуктов, многие писатели бедствовали. Но Льва Повицкого выручал старший брат Борис, который унаследовал профессию отца-пивовара и жил в Туле. Лев Осипович вспоминал, как однажды к нему в гости пришли Сергей Есенин и Сергей Клычков. И пока он возился на кухне, приготавливая им угощение, они без хлеба съели находившийся в комнате, полученный им от брата кусок масла. Так поступить могли только очень проголодавшиеся люди. И Повицкий на несколько недель увез друзей к брату в Тулу.
«Для Есенина, – писал Лев Осипович, – это была пора не только материального довольства, но и душевного покоя и отдыха. Ни один вечер не проходил у нас впустую. Брат, человек музыкальный, был окружен группой культурных людей, и они тепло встретили молодого поэта. Ежевечерне Есенин читал свои стихи. Все написанное он помнил наизусть. Читал он мастерски».
Весной 1920 года из голодной Москвы Есенин приезжает ко Льву Повицкому в Харьков, где тот уже несколько месяцев жил у своего старого друга Адольфа Лурье. Было в этой семье пять дочерей, которые боготворили поэта.
В своих воспоминаниях Лев Повицкий рассказал историю написания Есениным здесь стихотворения «По осеннему кычет сова». Было это так:
«Однажды за обеденным столом одна из молодых девушек, 16-летняя Лиза, стоя за стулом Есенина, вдруг простодушно воскликнула: “Сергей Александрович, а вы лысеете!” и указала на еле заметный просвет в волосах Есенина.
Есенин мягко улыбнулся, а на другое утро за завтраком прочел нам:
По осеннему кычет соваНад раздольем дорожной рани.Облетает моя голова,Куст волос золотистый вянет…
Девушки просветлели и от души простили свою молодую подругу за ее вчерашнее “нетактичное” восклицание».
Через несколько дней после приезда в Харьков Есенин познакомился с бывшей минчанкой Женей Лившиц. С нею, а затем и с ее сестрой Ритой поэт дружил до конца своей жизни, переписывался, постоянно встречался в Москве.
С первых дней сентября 1924 года Есенин находился на Кавказе. Он живет периодически то в Баку, то в Тифлисе. 17 октября в письме гражданской жене и секретарю Галине Бениславской он пишет из Тифлиса: «Из Батума получил приглашение от Повицкого. После Персии заеду».
Но чиновники умышленно волокитят дело, чтобы не выпустить поэта за границу. По указанию С. М. Кирова редактор «Бакинского рабочего» Петр Чагин пытается создать ему обстановку, близкую к персидской, на даче в Мардакянах, недалеко от Баку. Однако это не устраивает его, и к концу первой недели декабря поэт прибывает в Батум.
Лев Повицкий уже заждался своего друга. 9 декабря в газете «Трудовой Батум», где работал фельетонистом, он публикует небольшую статью «Сергей Есенин (К приезду в Батум)». Поэт отвечает ему стихотворением «Льву Повицкому», которое публикуется в этом же издании 13 декабря. А тремя днями раньше там появились первые два стихотворения из цикла «Персидские мотивы», правда, написанные им еще до приезда в Батум.
Эти публикации вызвали повышенный интерес жителей небольшого городка к Сергею Есенину, имя которого было хорошо известно читающей публике. Поэта останавливали на улицах, знакомились, приглашали к себе в гости или в ресторан. Кстати, здесь он познакомился и с Шаганэ, которую воспел в нескольких своих нежнейших стихотворениях. Поэтому Лев Осипович принял весьма разумное решение. И вот что писал поэт в письме Галине Бениславской 17 декабря:
«Работается и пишется мне дьявольски хорошо. До весны могу и не приехать. <…> На днях высылаю Вам почтой 2 ящика мандарин. Мы с Левой едим их прямо в саду с деревьев. Уже декабрь, а мы рвали вчера малину. <…>
Лева запирает меня на ключ и до 3 ч<асов> никого не пускает. Страшно мешают работать».
А еще через три дня поэт продолжает в другом письме тому же адресату: «Я чувствую себя просветленным, не надо мне этой глупой шумливой славы, не надо построчного успеха. Я понял, что такое поэзия. <…> На днях пришлю “Цветы” и “Письмо деду”. <…> Я скоро завалю Вас материалом. Так много и легко пишется в жизни оч<ень> редко».
Уехал из Батума Сергей Есенин только во второй половине февраля 1925 года, когда им была закончена поэма «Анна Снегина». После этого встретиться Повицкому с ним не пришлось. Но добрую память о друге Лев Осипович сохранил до конца всей своей долгой жизни. Умер он в 1974 году.
В письме к вдове поэта С. А. Толстой-Есениной от 12 февраля 1928 года Повицкий назвал Есенина «целомудреннейшим и чистейшим сердцем поэтом и человеком наших дней». А позже написал воспоминания о поэте. Впервые отрывки из них были опубликованы в 1969 году, а затем в двухтомном издании «С.А. Есенин в воспоминаниях современников», выпущенном издательством «Художественная литература» в 1986 году. Но полностью они увидели свет только в 2006 году в книге, подготовленной его сыном Иосифом. В ней опубликованы также стихи и прозаические произведения нашего земляка, имя которого всегда будет известно поклонникам творчества замечательного русского поэта Сергея Есенина. А стихотворение «Льву Повицкому» можно прочесть в его любом собрании сочинений.
Рэспублика. 2007. № 3
Рыфмочка из Минска
Еще с далеких солдатских лет, в пору моего обильного и бессистемного чтения всевозможных книг, врезался в память рассказ Владимира Даля «Говор». Да, того самого врача Владимира Ивановича Даля, который неотлучно находился у постели смертельно раненого своего друга Александра Пушкина, и который написал потом о нем сердечные воспоминания. Того, кто создал знаменитый и непревзойденный «Толковый словарь живого великорусского языка», являлся автором многих повестей, рассказов, очерков и сказок.
В рассказе «Говор» речь идет о том, как к сидящему со своими соседями в тверской деревне Владимиру Далю подошли двое странников в монашеских рясах и младший из них попросил подаяния, представившись вологжанином. Но его речь насторожила Владимира Ивановича.
– Вы давно в том краю? – спросил он.
– Давно, я все там, – ответил тот.
– Да откуда же вы родом? – спросил Даль.
– Я тамодий. (Имелось в виду тамошний.)
Даль заулыбался и спросил:
– А не ярославские вы, батюшка?
Тот побагровел, потом побледнел, забывшись взглянул на товарища, и ответил растерянно:
