Николай II. Дорога на Голгофу. Свидетельствуя о Христе до смерти... - Петр Мультатули

О Хохрякове мы уже говорили, да он и не играл ведущей роли в Тобольске. «Главным считался Хохряков, — вспоминала Е. Н. Эрсберг. — Но он ничем себя не проявлял. Он был похож на простого матроса».[625]

«Про Хохрякова я не могу сказать ничего плохого. Он не играл значительной роли» (А. А. Теглева).[626]

Фактическим руководителем новой красногвардейской охраны «Дома Свободы» был Родионов, который был назначен его комендантом. О Родионове надо сказать несколько слов. Настоящее его имя было Ян Мартынович Свикке. Вначале Свикке был латышским националистом, ратующим за отделение Латвии от Российской империи. При этом его национализм легко сочетался с социал-демократией. Он был членом Латышской Социал-демократической партии, а затем с 1904 года членом РСДРП. По мнению О. А. Платонова, Свикке был внедрен партией в полицию, где выполнял ее задания. Так или иначе, но Свикке в одно время служил в жандармерии и жил в Берлине. Родионов был «жандармом в Вержблолове: баронесса Буксгевден запомнила его лицо. Татищев тоже видел его раньше, и Родионов не отрицал, что тоже знает Татищева», — вспоминала Татьяна Боткина.[627]

Камердинер Волков показывал: «Родионов, увидев Татищева, сказал ему: „Я вас знаю“. Татищев его спросил, откуда он его знает, где он его видел. Родионов не ответил ему. Тогда Татищев спросил его: „Где же вы меня могли видеть? Ведь я же жил в Берлине“. Тогда Родионов ответил ему: „И я был в Берлине“. Татищев попытался подробнее узнать, где же именно в Берлине видел его Родионов, но он уклонился от ответа, и разговор остался у них неоконченным».[628]

Сейчас трудно сказать, чьим «человеком» был Свикке. Позднее он вспоминал, что имел постоянную связь с Лениным, причем для обмена зашифрованными заданиями между Лениным и Свикке использовалась книга Лермонтова «Демон».[629] Но это будет относиться уже к Екатеринбургскому периоду мученичества Царской Семьи. Вполне возможно, что Свикке был человеком Ленина, специально посланным им для контроля над ситуацией вокруг Царской Семьи.

По общим воспоминаниям обитателей «Дома Свободы», Свикке-Родионов был отталкивающей личностью.

Кобылинский: «Человек он неинтеллигентный и производил отталкивающее впечатление. Морда у него какая-то „бабская“, с ехидной улыбочкой. В нем чувствовался „жандарм“, но не хороший солдат-жандарм, а кровожадный, жестокий человек с некоторыми приемами и манерами жандармского сыщика. Родионов, как только появился у нас, пришел в дом и устроил всем форменную перекличку. Это поразило меня и всех других. Хам, грубый зверь сразу же показал себя».[630]

Мундель: «Сам Родионов производил впечатление наглого, в высшей степени нахального человека, с язвительной улыбочкой».[631]

«Это был гад, злобный гад, которому, видимо, доставляло удовольствие мучить нас. Он это делал с удовольствием. Он явился к нам и всех нас пересчитал, как вещи. Он держал себя грубо и нагло с Детьми. Он запретил на ночь запирать комнаты, даже Княжон, объясняя, что он имеет право во всякое время входить к ним. Волков что-то сказал ему по этому поводу: девушки, неловко. Он сейчас же помчался и в грубой форме повторил свой приказ Ольге Николаевне. Он тщательно обыскивал монахинь, когда они приходили к нам петь при Богослужении, и поставил своего красноармейца у престола следить за священником».[632]

Родионов и Хохряков постоянно стремились всеми силами унизить Царских Детей, ухудшить условия их жизни. Камердинер Волков вспоминал: «Однажды Родионов пришел ко мне с таким заявлением:

— Скажите барышням, чтобы они ночью не затворяли двери спальной.

Я отвечал:

— Этого сделать никак нельзя.

— Я вас прошу так сделать.

— Сделать это никак нельзя: ведь ваши солдаты будут ходить мимо открытых дверей комнаты, в которой спят барышни.

— Мои солдаты ходить не будут мимо открытых дверей. Но если не исполните моего требования, есть полномочия расстреливать на месте. — Родионов вынул револьвер. — Я поставлю часового у дверей спальни.

— Но это же безбожно.

— Это мое дело.

Часовой поставлен не был, но двери спальни Великих Княжон пришлось оставлять открытыми настежь».[633]

В связи с этим приказом примечателен курьез, который вышел у Родионова с Великими Княжнами и с еще не смененными солдатами Отряда особого назначения. Помимо того, что Родионов запретил Великим Княжнам запирать двери своих спален, он также запретил им спускаться без его разрешения на первый этаж. «Но часовые, — вспоминала Т. Е. Боткина, — были не очень точны в исполнении этих приказаний.

Однажды Родионов встретил Их Высочеств внизу:

— Как вы смели прийти сюда без моего разрешения? — накинулся он на них.

— Часовые нас пропустили, — ответили они.

— Ну, посмотрим, как они вас пропустят сейчас, — злобно сказал он.

Но нижний часовой с безмолвной улыбкой дал пройти Их Высочествам мимо себя беспрепятственно и, несмотря на грозные крики Родионова, что „товарищи“ позорят свое звание революционного солдата, верхний часовой последовал примеру нижнего. Крикам Родионова не было конца, и Их Высочества со смехом ушли к себе».[634]

Как только Наследнику Цесаревичу Алексею Николаевичу стало лучше, Родионов начал готовиться к отъезду. Характерно, что торопился он так же, как в свое время торопился Яковлев с отъездом Государя. Разница была лишь в том, что Свикке-Родионов не скрывал конечный пункт доставки — Екатеринбург.

Незадолго до отъезда А. А. Теглева получила из Екатеринбурга от Демидовой письмо, в котором та писала: «Уложи, пожалуйста, хорошенько аптеку и посоветуйся об этом с Татищевым и Жильяром, потому что у нас некоторые вещи пострадали».[635]

По этой условной фразе Теглева поняла, что Государыня просит позаботиться о драгоценностях. Указание Императрицы было выполнено: Великие Княжны зашили в детали своего туалета бриллианты и другие драгоценности.

Чем ближе приближался отъезд Царских Детей, тем свирепее становился режим их содержания. При этом этот режим стал теперь полностью распространяться и на окружение. Свита и прислуга полностью разделяли положение арестантов. Когда Теглева задремала на стуле, Родионов злорадно сказал ей: «Вам полезно привыкать спать так, там у вас будет совсем другой режим, чем здесь».

Вообще Родионов, незадолго до отъезда, не скрывал преступных планов большевиков в отношении Царской Семьи и тем самым выдавал их изначальный замысел ее убийства. Глеб Боткин приводит следующий разговор между его сестрой Татьяной и Родионовым, когда они пришли просить у него разрешения следовать в Екатеринбург вместе с Детьми:

«— Что я могу сделать для Вас? — спросил Родионов.

Мы ему объяснили, что мы хотим быть отправлены вместе с Цесаревичем и Великими Княжнами в Екатеринбург.

— Правда? Ну, так, мы вас не отправим в Екатеринбург, — ответил он.

— Но комиссар Яковлев мне обещал, что мы уедем вместе с ними.

— Я не знаю об этом, — сказал Родионов. — Во всяком случае, почему вы хотите ехать? — Он повернулся к моей сестре. — Почему такая красивая девушка, как вы, хочет провести всю свою жизнь в тюрьме или даже быть расстрелянной?

— Но Царская Семья не может быть отправлена в тюрьму, — сказала Татьяна с ужасом.

— Может быть, и нет, — ответил Родионов, пожав плечами. — По всей вероятности, она будет расстреляна.

— Правда? — сказала моя сестра саркастически, так как она все еще верила про миф отправки в Англию. — Я очень сомневаюсь. Вы не в курсе ситуации. Но, во всяком случае, что вы скажете, если мы хотим умереть со своими государями?

— Ничего не скажу, кроме того, что вы не будете убиты с ними, — поморщился Родионов. — Если вы мне не верите, вы можете поехать со мной вплоть до вокзала Екатеринбурга. Проезд в город запрещен для всех, кто не имеет специального разрешения. Все, что произойдет с вами, так это то, что вас арестуют на вокзале и возвратят в Тобольск. И не под каким видом вам не дадут сопровождать Царскую Семью».[636]

Вообще к показаниям Глеба Боткина надо относиться весьма осторожно. Человек он был увлекающийся и непостоянный, будучи в эмиграции в США, даже основал свою секту. Представляется маловероятным, чтобы Свикке-Родионов знал чтолибо о предстоящем убийстве, а даже если бы и знал, навряд ли он стал бы так открыто о нем говорить с посторонним человеком. Тем более что в воспоминаниях его сестры Татьяны об этом же эпизоде эти слова Свикке отсутствуют. Но тем не менее игнорировать воспоминания Глеба Боткина мы не можем.