Гибель красных моисеев. Начало террора. 1918 год - Николай Коняев

Считается, что тогда, в 1918 году, покушение на графа Мирбаха поставило Ленина на грань разрыва отношений с Германией. Но это не совсем верно… Германия, которая только что начала генеральное наступление на Западном фронте — последняя ее попытка выиграть войну! — просто не могла позволить себе разорвать отношения с советским правительством.

14 июля советскому правительству была, конечно, вручена нота германского правительства с требованием разместить в Москве батальон немецких солдат для охраны германского посольства, но В.И. Ленин категорически отказался выполнить это требование.

Разрыв с Германией в июле 1918 года мог принести Ленину только выгоду.

Тогда, после непродолжительной стрельбы в Москве, заседания съезда Советов возобновились…

Разумеется, уже без левых эсеров.

Хотя часть из них, отрекшуюся от своих прежних руководителей и сформировавшую новую группу под названием «Революционные коммунисты», В.И. Ленин разрешил допустить на съезд.

Вместе с большевиками «Революционные коммунисты» и утвердили новую Конституцию РСФСР.

Глава девятая.

ЕКАТЕРИНБУРГСКАЯ ТРАГЕДИЯ

На местах признают только три подписи: Ильича, вашу да еще немножко мою!

Каждый из нас страдает за себя, но есть один Человек, который страдает за всех нас, за всю Россию и страдает безмерно.

Сегодня нас опять не пустили в церковь. Дураки…

Когда Дзержинского «освободили», он сразу отправился в Кремль.

Владимир Ильич принимать его не стал, и Феликс Эдмундович закатил настоящую истерику в приемной.

— Почему, почему они меня не расстреляли! — выкрикивал он. — Я жалею, что они меня не расстреляли! Это было бы полезно для революции!

Успокоил Дзержинского Яков Михайлович Свердлов.

— Нет, дорогой Феликс! — сказал он. — Хорошо, очень хорошо, что они тебя не расстреляли. Ты еще немало поработаешь на пользу революции.

— Я уже заявление, Яков, в газету отдал! — сказал Дзержинский.

— Какое заявление?

— Что ухожу из ЧК, пока расследование идет…

— Пускай печатают… — махнул рукой Свердлов.

8 июля заявление Дзержинского было опубликовано в «Правде»:

«Ввиду того, что я являюсь, несомненно, одним из главных свидетелей по делу об убийстве германского посланника графа Мирбаха, я не считаю для себя возможным оставаться больше во Всероссийской Чрезвычайной Комиссии в качестве ее председателя, равно как и вообще принимать какое-либо участие в Комиссии. Я прошу Совет Народных Комиссаров освободить меня от работы в Комиссии».

1

Как в песне про комсомольцев, которым дан приказ — одному — «на запад», а «ей — в другую сторону», разъезжались с V съезда Советов в разные стороны света чекисты.

Симха-Янкель Блюмкин вскоре после убийства посла Мирбаха отправился в Киев[41].

Шае Исааковичу Голощекину, который все съездовско-мятежные дни прожил в Кремле у Якова Михайловича Свердлова, был дан приказ в «другую сторону» — в Екатеринбург, убивать царскую семью.

Ну а самым первым в Петроград уехал Моисей Соломонович Урицкий…

Еще утром 7 июля после заседания большевистской фракции съезда Советов Я.М. Свердлов передал ему приказание В.И. Ленина немедленно ехать в Петроград и подавить там мятеж.

— Какой мятеж? — спросил Урицкий.

— Который поднимут левые эсеры! — отвечал Яков Михайлович.

Ареста агента А.Ф. Филиппова М.С. Урицкий ждать не стал.

Во-первых, спецпоезд, поданный ему, состоял из паровоза с единственным вагоном — так не ехать же рядом с арестантом!

А во-вторых, неделикатно было торопиться…

Заявление Ф.Э. Дзержинского об отставке, как объяснили Моисею Соломоновичу, будет опубликовано только завтра. Надо подождать еще денек-другой, чтобы арестовать тайного агента бывшего председателя ВЧК.

Надо, так надо…

Оформив на Лубянке необходимые для ареста агента А.Ф. Филиппова бумаги[42], М.С. Урицкий вместе с секретарем Петроградского комитета партии П.С. Заславским к ночи был уже в Петрограде.

Никакого восстания в городе не наблюдалось, но для «быстрого и решительного подавления левоэсеровской авантюры» был сформирован Военно-революционный комитет, наделенный президиумом Союза коммун Северной области чрезвычайными полномочиями.

Непосредственное подавление «мятежа» Моисей Соломонович Урицкий начал с того, что отобрал у мятежных эсеров утраченный ими еще в апреле пост комиссара внутренних дел, а затем, упрочив свое положение, приказал зачем-то штурмовать Пажеский корпус на Садовой улице, где размещался Петроградский комитет партии левых эсеров.

Штурм был недолгим. Как только начали стрелять по зданию, эсеры выбросили белый флаг. Чекисты еще немного попалили, а потом позволили эсерам сдаться в плен.

Александр Блок так описал этот день в своей записной книжке:

«Известие об убийстве Мирбаха… Женщина, умершая от холеры. Солнце и ветер. Весь день пальба в Петербурге… Обстрел Пажеского корпуса. Вечерняя “Красная газета”. Я одичал и не чувствую политики окончательно».

То, чего не понимал и не чувствовал Александр Блок, понимали большевики, понимал и Моисей Соломонович Урицкий.

Под пальбу из винтовок и пушек он стремительно восстановил свое влияние в городе и на следующий день, 9 июля, отрапортовал в Москву о подавлении мятежа…

А 10 июля, когда в Москве V съезд депутатов принял Конституцию РСФСР, законодательно закрепившую советскую власть как форму диктатуры пролетариата[43], в Петроград привезли агента Филиппова, арестовать которого Урицкому удалось благодаря отставке Ф.Э. Дзержинского.

И кто знает, может быть, и не стал бы Моисей Соломонович томить по тюрьмам еврея-черносотенца, а, разузнав, что тому удалось вынюхать насчет убийства Моисея Марковича Володарского, отпустил бы трудиться на сексотовском фронте в соответствии с новой Конституцией у нового начальника ВЧК, но тут опять не повезло Алексею Фроловичу Филиппову…

11 июля в Петроградскую ЧК поступил донос комиссара Михайлова, озаглавленный грозно и актуально: «Дело о контрреволюционном заговоре в Михайловском училище и академии»…

А может быть, все-таки больше не повезло не сексоту Филиппову, запертому в «Кресты», а товарищу Урицкому, служебные дела которого вроде бы так удачно устраивались в те дни?

Скорее всего, ему. Ведь именно с 11 июля и начинается отсчет последних пятидесяти дней его жизни.

Но сам Моисей Соломонович об этом, конечно, не знал…

Ознакомившись с доносом, он тут же, в 10 часов утра, подписал ордер № 1183, уполномочивающий товарища Борисёнка в течение двух суток произвести по собственному усмотрению аресты в Михайловском артиллерийском училище{228}.

Иосиф Фомич Борисёнок не стал терять времени — весь день 11 июля в училище шли обыски…

У преподавателя-инструктора, штабс-капитана Николая Михайловича Веревкина изъяли три шашки и наган.

У курсанта Георгия Сергеевича Арнаутовского — наган.

У курсанта Павла Михайловича Анаевского изъяли браунинг.

У инструктора Георгия Владимировича Дитятьева изъяли переписку, две бутылки вина, пишущую машинку и шашку.

У курсанта Ивана Михайловича Кудрявцева была изъята переписка{229}.

Больше ничего не было найдено, но и то, что удалось изъять, вполне подтверждало расчеты Моисея Соломоновича Урицкого: в училище мог готовиться заговор.

Из допросов курсантов выяснилось, что вербовал их в контрреволюционную организацию некто Владимир Борисович Сельбрицкий, проживавший на Каменноостровском проспекте, дом 54, квартира 55.

Когда Сельбрицкого задержали, оказалось, что под этим именем скрывается Владимир Борисович Перельцвейг.

Вот уж воистину не везло Моисею Соломоновичу летом 1918 года.

Как-то так получилось, что в сенгилейском тумане, окутавшем город, он постепенно превращался в самого главного погромщика Петрограда.

Организовав убийство своего друга и соратника Моисея Марковича Володарского, он вынужден был объявить черносотенцем и арестовать тайного агента ВЧК, выкреста Алексея Фроловича Филиппова.

А теперь, обрадовавшись возможности не встречаться с Филипповым и не узнать, кто он такой, Моисей Соломонович раскрыл-таки почти настоящий контрреволюционный заговор, но во главе его опять оказался еврей — Владимир Борисович Перельцвейг…

Что за судьба, что за испытания для Моисея Соломоновича Урицкого, все детство постигавшего основы Талмуда?!