Держатель знака - Елена Чудинова

— Да, это, конечно, лучшая, — как всегда, Лерик и Тутти, увлеченные разговором, забывали удивляться тому, до чего совпадали их мнения. — Но и она какая-то… детская. Я никогда не любила детских историй — по-моему, лучше настоящая история.

— О, еще бы! Знаешь историю про Годвина, как Эдуард Исповедник обвинил его на обеде в убийстве принца Альфреда? — Лерик рывком села на постели и обхватила руками хрупкие, даже под одеялом, коленки.

— А Годвин поднялся за столом с куском хлеба в руке и сказал: «Пусть я подавлюсь этим хлебом, если я виновен!» — откусил хлеб, подавился и умер!

— Ведь это же было на самом деле… Я не люблю сказок, я люблю настоящее…

— А ты знаешь историю о том, как Черный Дуглас вез в золотом ларце сердце Брюса?

— Сердце Брюса? — непонятно отчего, но Лерик посмотрела на Тутти почти с испугом. — Брюса?.. Нет, не знаю, расскажи! Что ты знаешь о Брюсах?

— Что они пришли в Англию вместе с Вильгельмом Завоевателем, а откуда они взялись в его войске — неизвестно. Вильгельм Завоеватель сделал Брюсов баронами. Несколько столетий спустя Давид I Шотландский гостил в Англии и так полюбил тогдашнего Брюса, что подарил ему Анандэйл в Шотландии, и Брюсы стали лордами Анандэйлскими. Потом один из них женился на племяннице Уильяма Льва, короля Шотландского, а еще некоторое время спустя Роберт Брюс сел на шотландский престол Его сын Давид тоже был королем, но жил недолго. А потом, по женской линии, через Марджери Брюс, королями стали Стюарты. Больше всего историй рассказывается о короле Роберте… А из них мне больше всего нравится про Черного Дугласа. Когда король Роберт умер, надо было, как он завещал, отвезти его сердце в Святую Землю. Сердце набальзамировали и положили в золотой ларец, и вассал короля Роберта Черный Дуглас сел на коня и повез его в Святую Землю. Но на пути его встретили сарацины, которых было множество. Дуглас начал рубиться с неверными, и они один за другим падали под его мечом, но на месте каждого сраженного в бой вступал еще десяток. Тогда Дуглас понял, что ему не одолеть неверных, и швырнул в них ларец с сердцем, громко призывая на помощь своего короля. И произошло чудо: сарацины в ужасе обратились в бегство. Ты разве не знала этой истории?

— Нет, — в лице Лерика очень явно боролись желание что-то сказать и сомнение. — Про Черного Дугласа я не знала. Но я знаю про Черного Глебова.

— Про кого?

— Про Черного Глебова, — очень серьезно повторила Лерик. — Но, знаешь, я не стану тебе этого сейчас рассказывать. Лучше, когда мне можно будет вставать, я покажу тебе одну вещь… Из нашего масонского архива.

— Масонского?

— Да… Понимаешь, ведь у нас было очень много масонов в роду — и так, за двести с лишним лет, с конца семнадцатого века, собрался очень большой архив масонских документов. По большей части его собирал сенатор Гавриил Петрович Гагарин, который имел огромное влияние в масонстве, но не только он, конечно. Вот, года два назад, я тогда болела хуже, чем сейчас, Петька мне как-то рассказал историю о Черном Глебове, а потом я и сама ее прочитала Я тебе все покажу, когда встану.

Девочки расстались еще ближе, чем были до ссоры.

31

Это была массивная дубовая дверь, двустворчатая, напоминающая глухие ворота.

— Заперто? — с недоумением посмотрев на княжну, спросила Тутти. — А почему нет ни ручки, ни замочной скважины?

— Это же архив, — Лерик, приподнявшись на цыпочки, отодвинула какой-то деревянный щиток рядом с дверью. Открылся ряд металлических кнопок с цифрами от нуля до девятки. — Дверь открывается шифром. А если неправильно набрать, то загудит…

— И ты знаешь шифр?

Искушение щегольнуть перед Тутти посвященностью в подобную тайну было велико, но боязнь ступить на скользкую почву пересилила его, и Лерик неохотно сказала правду:

— Да… Когда у меня последний раз был приступ, в декабре, я перед этим простудилась на катке. Приступ оказался очень сильным, и Петька обещал, что я буду сама открывать архив, когда поправлюсь, и папа согласился, только сказал, чтобы ничего оттуда не выносить, а то потеряю. Да в самом шифре особой тайны и нет — его и горничные знают, они же убираются… Просто от грабителей.

Последнее признание было особенно тяжелым, ибо прибирающиеся горничные, пользующиеся тем же шифром, начисто уже обесценивали знание Лерика. Но так или иначе — с этим было покончено, и пальцы княжны проворно забегали по кнопкам, набирая нужную комбинацию цифр. Половины двери не без скрипа разъехались, и девочки вошли в просторную прямоугольную комнату, вид которой вызвал у Тутти некоторое разочарование. Комната ничем не напоминала таинственное хранилище старинных рукописей. Это была обыкновенная современная комната, очень светлая из-за венецианских окон, забранных чугунными узорчатыми решетками, но не солнечная из-за того, что окна выходили в сад, где толстые беловато-серые стволы разросшихся платанов подступали совсем близко к дому, а за ними зеленой стеной тянулись высокие подстриженные кусты, комната с рассохшимся паркетным полом и глухими книжными шкафами вдоль стен — над одним из шкафов висел натюрморт фламандской школы.

— Это — архив тайных масонских бумаг? — Тутти недоуменно огляделась по сторонам, ожидая увидеть что-нибудь наподобие узкой дверки, ведущей в подвал.

— Да. — Движения Леры были уверенными и решительными, чувствовалось, что она привыкла бывать в этой комнате: она пододвинула стремянку к одному из шкафов. — Вот, эти два шкафа мне можно смотреть, а тот, третий, — нельзя. Он заперт на второй ключ. Его папа даже Петьке не дает. Но там не интересно — там идут бумаги начиная со второй половины прошлого века Я бы их и сама не стала смотреть. Помоги мне, он тяжелый такой…

Лерик вытаскивала с верхней полки темно-красный деревянный ларец довольно ветхого виду: казалось, он развалился бы, если бы не оковывающие его металлические полоски.

Кое-как стащив ларец вниз, девочки перенесли его на небольшой квадратный столик у окна. Лерик с немного торжественным выражением лица подняла крышку.

Верхним на кипе бумаг лежал плотный, пожелтевший лист, на котором тушью (цвета передавала штриховка) был начерчен герб, увенчанный тремя шлемами, — щит герба держался справа единорогом и слева — львом.

— Постой, не говори, чей это герб, я попробую прочитать…

— Ты хорошо читаешь?

— Не знаю… Дядя Юрий меня как-то учил. Постой… — держа бумагу на вытянутой руке, Тутти несколько минут напряженно рассматривала герб. — Щит четверочастный, в середине малый щиток — золотой, да, золотой, это золото… На нем — крест из двух перевязей, Андреевский, кажется, красный… Сам щит — первая часть — поле лазурь, справа налево — серебряная, серебро не обозначается, крепостная стена, он, переходит на четвертую часть — тоже стена по лазури… В каждой — над стеной серебряное ядро, не знаю, как называются эти три лучика от каждого ядра… Третья и вторая части тоже одинаковые, орлиные головы на серебряном фоне, по бокам означены зелеными дугами. Головы черные, с коронами, в профиль. Значит, главные цвета — голубой; величие, красота, ясность; серебро — невинность; зелень — надежда и свобода; черный — образованность и печать; лев — сила, великодушие, власть; единорог — чистота… Дальше… Девиз — «Fuimus», это — «Мы были»… Дальше — на первом шлеме — баронская корона с куском стены… На втором непонятно какая корона — венец с рукой, держащей золотую булаву… Третий шлем — графская корона с такой же орлиной головой… Очень сложный герб — может быть, тут имеется в виду, что в этом роду есть и бароны, и графы? Чей это герб?

— Брюсов! У них действительно были и графы, и бароны, и короли… А вот — дальше, эти два герба так и были здесь вместе — потом поймешь почему…

Лерик протянула Тутти второй лист бумаги, напоминающий первый.

— А этот без намета и без корон… Ну-ка… Первая и четвертая части — белая лилия на червленом фоне. Это — не русский герб?

— Русский. Есть несколько русских гербов с лилией, только очень мало.

— Дальше… Вторая часть — в лазоревом поле золотой лук с золотой стрелой — острие к правому нижнему краю… Третья часть — олень вправо по лазоревому полю бежит из золотого леса… Олень означает воина, обращающего в бегство неприятеля… Красный цвет — храбрость… А этот чей?

— Глебовых. А вот это — я сама не знаю кто… — Лерик положила на стол небольшой поясной портрет молодого человека в наряде начала восемнадцатого столетия.

— А это не твой Черный Глебов?

— Нет… Я видела один портрет Черного Глебова — это не он. Но этот портрет тут же был.

У изображенного на портрете молодого вельможи было скорее неправильное, чем красивое лицо с мелкими невыразительными чертами и острым подбородком. Лоб был высок, но узок, скулы — остры. Губы и нос — тонки. Цвет волос — неразличим из-за закрывающего их короткого парика. Единственной привлекающей внимание частью этого лица были глаза — неестественно большие, очень странного разреза — с чуть вытянутой линией век, какая встречается обыкновенно у желтой расы, но при этом не узкие, а широкие, наподобие еврейских, того редкого черного цвета, когда радужная оболочка как бы сливается со зрачком, оттеняя его глубину… От выражения этих глаз становилось не по себе, хотя оно не несло в себе угрозы, а было скорее бесстрастным и отрешенным — словно через эти глаза холодно смотрела сама древность. Портрет был замкнут по краям в образующую как бы квадрат линию — однако же это был не совсем квадрат.