Необычное литературоведение - Сергей Наровчатов

Фельетон, в свою очередь, породил роман-фельетон, блестящим мастером которого стал Александр Дюма, а вслед за ним Эжен Сю. Острота интриги «Трех мушкетеров» и «Вечного жида» в значительной степени объяснялась тем, что каждый двойной подвал-фельетон должен был обрываться на «самом интересном месте».

Из Франции фельетон перекочевал в другие страны и стал в короткое время одним из основных газетных жанров, игравшим роль соли и перца в самом пресном кушанье.

В Германии замечательные образцы фельетона дал Генрих Гейне. Великий поэт, он был непревзойденным острословом, и худо приходилось тому, кто попадал ему на язык.

В социальной жизни Европы наступали серьезные перемены, домашняя склока между аристократией и буржуазией стала стихать перед нараставшим гулом рабочего движения. В Англии консервативная «Таймс» и либеральная «Дейли ньюс» с одинаковым ожесточением набросились на чартистские газеты. В Германии «…лучшим, непревзойденным органом революционного пролетариата…», по словам Ленина, стала «Новая рейнская Газета», главным редактором которой был К. Маркс, а ведущим сотрудником Ф. Энгельс. Особо отметим, что великие вожди рабочего класса были гениальными публицистами, активно защищавшими пролетарское дело и разившими наповал его противников. Наступательный дух коммунистической печати ведет свое начало именно с тех пор.

Все больший размах приобретали классовые столкновения, общественная атмосфера накалялась, политические страсти рвались наружу через газетные столбцы. Число газет продолжало возрастать, и производство их требовало усовершенствований полиграфии. Ручной станок начала XIX века, печатавший 400 экземпляров в час, сменяется механическим, печатающим свыше тысячи оттисков. С 1848 года «Таймс» вводит паровую типографскую машину, печатающую уже 10 тысяч экземпляров в час, а к концу века скорость почасового выпуска доходит до 72 тысяч экземпляров.

Труднее всего было механизировать труд наборщика, но после многих подступов в 70-х годах изобретается линотип, принцип действия которого сходен с работой пишущей машинки. Темп набора чрезвычайно убыстряется. Линотипы пока еще дороги, доступны только большим типографиям и к началу XX века лишь предвещают дальнейший прогресс полиграфии.

Возвратимся снова в Россию. В первой половине XIX века газеты решительно уступали место журналам, о которых мы будем говорить дальше. Виной тому было сощуренное око самодержавия и церкви, подозрительно смотревшее на ходячие листки, которые собирали вокруг себя неконтролируемых читателей. Журналы, мыслилось предержащими властями, будут читаться дворянами, изредка духовенством и купцами, а в газету заглянет и черная кость. С 1825 года постоянно мирволили Гречу и Булгарину, издававшим «Северную пчелу», но всем было известно, что газетную выручку они регулярно пополняли средствами из кассы Третьего отделения.

Поворот наступил после смерти Николая I, в годы крестьянской реформы. Направление общественной жизни резко демократизировалось, но подозрительная власть старалась держаться прежней политики: скрепя сердце допускать журналы и не давать простору газетам. Все же в сравнении с прежними годами их выпуск заметно усилился.

Огромная роль в развитии русской революционной мысли принадлежала «Колоколу», бесцензурной газете, издававшейся Герценом и Огаревым в Лондоне с 1857 по 1867 год. В столетие основания «Колокола» Академия наук СССР осуществила его факсимильное издание, которое при тираже 7 тысяч экземпляров сразу стало книжной редкостью. Мне часто приходится обращаться к нему как к несравненному свидетельству общественной жизни середины прошлого века, сохранившему такие образцы публицистики, на которые до сих пор нужно равняться.

Программа «Колокола» не могла не затронуть каждое честное сердце: «Везде, во всем, всегда быть со стороны воли — против насилия, со стороны разума — против предрассудков, со стороны науки — против изуверства, со стороны развивающихся народов — против отстающих правительств… В отношении к России мы хотим страстно, со всею горячностью любви, со всей силой последнего верования, чтобы с нее спали наконец ненужные старые свивальники, мешающие могучему развитию ее. Для этого мы теперь, как в 1855 году, считаем первым необходимым, неотлагаемым шагом:

Освобождение слова от цензуры!

Освобождение крестьян от помещиков!

Освобождение податного сословия от побоев!

Не ограничиваясь, впрочем, этими вопросами, Колокол, посвященный исключительно русским интересам, будет звонить, чем бы ни был затронут — нелепым указом или глупым преследованием раскольников, воровством сановников или невежеством сената. Смешное и преступное, злонамеренное и невежественное, все идет под Колокол. А потому обращаемся ко всем соотечественникам, делящим нашу любовь к России, и просим их не только слушать наш Колокол, но и самим звонить в него».

Эти пламенные слова не остались без отклика. В короткое время «Колокол» приобрел огромную популярность. Тайно переправляемые из заграницы революционные листки распространялись по всей России. Они были густо насыщены фактами, которые предоставляли в распоряжение газеты ее многочисленные корреспонденты, в чье число входили не только демократически настроенные люди, но часто и те, кто оставался недоволен каким-либо отдельным случаем беззакония и произвола. Тайком от коллег в «Колокол» писали даже крупные сановники. Круг читателей бесцензурной газеты был очень велик — от студента до царя, хотя отношение разных слоев населения было к ней, естественно, различное. Революционно-демократическая молодежь прежде всего обращала внимание на идейное содержание страниц, а обыватель восхищался тем, как «продернули» какого-нибудь губернского сатрапа, на которого ему в обыденной жизни страшно было поднять глаза. Морщась и раздражаясь, читал «Колокол» Александр II. Не говоря уже о реальной угрозе революции, ему открывались со страниц газеты такие язвы собственного правления, которые он предпочитал бы не замечать.

В. И. Ленин высоко оценил значение «Колокола», который, по его словам, «…встал горой за освобождение крестьян. Рабье молчание было нарушено». «Колокол» стал в полном смысле слова совестью своего времени, но его роль отнюдь не исчерпывается годами его издания. Долго спустя каждый общественный деятель, издатель, журналист оглядывался на пример «Колокола». Даже тот, кто примыкал к противоположному лагерю, должен был считаться с воспитанной «Колоколом» привычкой читателя к постановке коренных вопросов и к решительному их разрешению. Низкопробный газетчик, заполняющий пошлой болтовней такую же низкопробную газету, со времен «Колокола» знал свое место. А если и не знал, то ему указывали на него, читатели и коллеги. И никто уже не мог отговориться неосведомленностью о роли печати в обществе. Вспоминается одна давняя история. Пророк суфитов Гуссейн был в 1023 году осужден к распятию в Багдаде. Он мужественно вынес все пытки и оскорбления, но заплакал, когда его бывший друг-ренегат бросил в него грязью. «Другие не знают, на что посягают, а он знает».

Прогрессивные журналисты XIX века, естественно, не заливались слезами, глядя на ренегатство таких людей, как, например, Суворин, но те, подобно другу пророка Гуссейна, отлично знали, на что идут. Гневный звон «Колокола» не смолкал над ними ни на минуту.

Для революционной России «Колокол» оставался движущей памятью, образцом печатной пропаганды свободного слова. Через несколько строк мы увидим, как в новых социальных условиях пропагандировала пролетарскую революцию ленинская «Искра». Но сначала несколько слов о российской печати в годы между «Колоколом» и «Искрой».

С отменой крепостного права Россия стала капитализироваться, и быстрым следствием этого процесса явился рост частного предпринимательства. Возникло много новых газет неофициального порядка, выпускавшихся, как тогда говорили, приватными лицами. Увеличилась провинциальная пресса, хотя очень уж хвалиться не стоило, так как в начале 90-х годов из 1281 города Российской империи газеты выходили только в 112 городах. Попробуйте сравнить с теперешним положением, когда каждый район имеет свою газету. Даже и сравнивать нельзя!

Подписчики не особенно баловали вниманием ежедневные газеты. Суворинское «Новое время», очень потакавшее обывательским вкусам, расходилось к концу XIX века в количестве всего 25 тысяч экземпляров.

Рост национально-освободительного движения сопровождался возникновением периодики на языках народов, населявших страну. Начали выходить армянские, грузинские, эстонские, латышские, еврейские газеты.

Новую эпоху в истории русской и мировой печати открыло издание ленинской «Искры». На примере «Колокола» мы видели, как важна четкая и ясная программа для газеты. Она сосредоточивает внимание издателей и читателей на коренных вопросах общественной и социальной жизни, а второстепенные проблемы объединяет вокруг узловых.