Моё грозовое небо (СИ) - Джэки Иоки

«Да пошёл ты, Джеймс», – пальцы дрожали, пока она набирала ответное сообщение, но на кнопку «отправить» Мишель нажала вполне уверенно. Она не собиралась позволять ему обманывать себя.

Через пару секунд телефон разразился долгой вибрацией, но Мишель сбросила входящий вызов. А потом снова и снова. Пока со злостью не выключила телефон, заталкивая его поглубже в сумку.

«И что тебе теперь от меня надо, Джеймс? Иди и наслаждайся обществом своей блондинки!» – в сердцах скривилась она, медленно бредя по улице.

Дождь шёл стеной, раскрашивая всё вокруг в серые цвета, она давно уже промокла насквозь, но так было даже лучше – никто из прохожих не видел, что она плачет. А на город опускался вечер и темнота.

«А чего ты ждала? Знала же, что он меняет девчонок как перчатки. Причём так быстро, что даже не считает нужным познакомить хоть одну из них со своими друзьями. Неужели ты думала, что с тобой будет по-другому? Да с чего бы? Потому что вы дружили с самого детства? Ну да, как же. Зато теперь у тебя и лучшего друга нет. Молодец, Мишель», – бичевала она сама себя снова и снова, пока не обнаружила, что стоит перед входом в их репетиционный зал, всматриваясь в пустые чёрные окна сквозь льющиеся по лицу дорожки дождя. Ноги сами принесли её сюда. Но зал пустовал. Потому что это было их с Джеймсом время для тренировки. А теперь и никаких «их» не будет.

«И как же ты теперь будешь танцевать с ним? Как теперь смотреть ему в глаза, прикасаться, когда так больно даже думать о нём, – Мишель шмыгнула носом и побрела дальше. – К чёрту. Не хочу его видеть. Ненавижу».

Слёз больше не было. Только обида и злость. На него, что так поступил. И на себя, что поддалась на непонятно откуда возникшее влечение. Понастроила себе воздушных замков. А теперь всё летело в тартарары.

Прокручивая в голове всю эту ситуацию, через час Мишель уже готова была включить телефон и позвонить организаторам, чтобы сказать, что не участвует. Джеймс сделал ей так больно, что ни о каком общении с ним не могло быть и речи, даже ради этого чёртова гранта на обучение.

Роясь в сумке, она не увидела спешащего ей навстречу человека, который толкнул её плечом проходя мимо. Мишель не смогла удержать равновесие и шлёпнулась коленями прямо в лужу, едва успев выставить вперёд руки.

«Вот урод!» – мысленно бросила она в спину парню, который даже не заметил, что стал причиной её падения, и, дуя на счёсанные об асфальт ладони, поднялась. Как и всегда с самого раннего детства. Так учил её отец – падая, всегда вставать, верить в себя и не позволять ничему в жизни сломать тебя, как бы сложно ни было. Вставать и идти только вперёд.

И она пошла, гордо вздёрнув нос.

«Да провались ты, Джеймс! Попрошу кого-нибудь из ребят танцевать со мной».

Вскоре, окончательно замёрзнув, она села в автобус и проплакала всю дорогу до дома. Даже несмотря на это решение, Мишель страдала. Она первый раз влюбилась, а он просто поигрался. И даже не сказал ей, что между ними всё кончено. Просто нашёл другую. Это было отвратительно.

Выйдя на своей остановке, Мишель побрела через утопающие в грязи поля – так было короче, чем по дороге, но подходя к дому, увидела знакомую машину и Джеймса, сидящего на веранде. Сердце сжалось от тоски. Они не виделись весь день, и она безумно скучала по нему. Всё равно скучала.

Мишель сделала несколько глубоких вдохов, успокаиваясь, и, обойдя дом через палисадник, прошмыгнула в заднюю дверь. Нет, она не готова была сейчас с ним встретиться. Тем более не понимала, зачем он вообще приехал. Объясниться? Так было уже поздно. Ей не нужны были объяснения. Или он думал, что она ничего не знает, и он сможешь крутить с ними обеими?

– Мишель Райт! – разнёсся по дому громоподобный голос отца, и она подскочила на месте, пытаясь незаметно подняться по лестнице в свою комнату. – Ты ничего не хочешь мне объяснить?

Стоя посреди гостиной, Алекс грозно взирал на неё, и Мишель съёжилась:

– Пап, можно мне хотя бы переодеться? Я очень замёрзла.

Но тот, казалось, не слышал её:

– Уже почти двенадцать! Телефон выключен! Никто не знает, где ты! Мама вся извелась! Я уже собирался ехать искать тебя!

И только после этих слов Мишель обратила внимание, что он полностью одет, а на его локте висит куртка.

– Пап, прости, я…

– Вдобавок ко всему Джеймс с обеда торчит на нашем крыльце, отказываясь даже зайти в дом.

– Прости… Я просто… – но так и не закончив предложение, Мишель совсем поникла, не зная, как оправдаться. Ведь правду она не могла ему сказать.

– Ты наказана на две недели. Никаких развлечений. Только школа и тренировки. Хотя и их надо бы запретить.

– Нет, папа, пожалуйста… Ты же знаешь, что тренировки… – Мишель в ужасе подняла на него глаза, и Алекс, заметив, что она плакала, смягчился.

– Знаю. Поэтому и сказал, только школа и тренировки. А теперь марш в комнату.

Угрюмо кивнув, Мишель побрела наверх. Главное, он оставил ей танцы, понимая, как это важно для неё, а всё остальное она переживёт. Всё равно гулять теперь не с кем.

Приняв горячий душ и хоть чуть-чуть отогревшись, она надела любимую пижаму и забралась в кровать, пытаясь избавиться и от мыслей, и от воспоминаний, а через пару минут раздался стук, и в комнату заглянула Мэл с кружкой горячего чая в руках:

– Хочешь поболтать?

Мишель села в кровати, опираясь на подушку, и приглашающе приподняла край одеяла. Да, она хотела. И если не поболтать, то хотя бы почувствовать поддержку. Мэл тут же забралась к ней и передала кружку, от которой пахло малиной.

– Что произошло, детка? Вы с Джеймсом поругались?

– Нет, мам. Мы расстались. И тут не о чем говорить. Просто посиди со мной, пожалуйста.

– Ох, Миш, мне так жаль… – Мэл обняла её, удобнее устраивая в своих руках, а через пару минут, практически залпом выпив горячий чай, Мишель и сама уже обнимала её, не в силах сдержать вновь потёкшие слёзы. – Ш-ш-ш… Всё будет хорошо, родная. Это больно. Но это пройдёт. Я тебе обещаю.

Через какое-то время Мэл поняла, что Мишель успокоилась и уснула, но выпустить её из рук и уйти так и не решилась. И пусть она не знала, как это – расставаться с любимым, особенно когда это первая любовь, но помнила, что чувствовала, когда Алекс ушёл от неё там, в Сальвадоре, когда поняла, что больше никогда не увидит его. И ей самой стало больно за Мишель.

Стоило только подумать о нём, Алекс бесшумно приоткрыл дверь и заглянул в комнату:

– Что происходит?

И Мэл скорее прочитала это по его губам, чем услышала мягкий обеспокоенный шёпот.

– Всё в порядке. Не переживай. Но я останусь сегодня здесь, ладно?

– Он же ничего не сделал? – Алекс мог быть чересчур проницательным, и Мэл качнула головой, поглаживая Мишель по волосам.

– Нет. Ложись спать, Ал. День был слишком насыщенный, – она осторожно сползла на подушке и, натянув одеяло поглубже, устало прикрыла глаза, баюкая дочь. Алекс ещё несколько минут понаблюдал за ними, хмурясь, а потом тихо закрыл дверь и ушёл.

Мишель проснулась, когда нежные руки переложили её на подушку, и открыла сонные глаза, тут же вспоминая весь вчерашний день. За окном только-только начало светлеть, а у неё в душе по-прежнему было черным-черно.

– Спасибо, что осталась…

– Уже лучше? – выбравшись из постели, Мэл присела на корточки перед кроватью и погладила её по голове.

– Немного…

– Поспи ещё чуть-чуть… Ещё слишком рано…

Кивнув, Мишель закуталась в одеяло и, перевернувшись на другой бок, чтобы скрыться от проникающего в окно света, провалилась в беспокойный сон.

Все выходные она провела в постели, чувствуя себя эмоционально разбитой и раздавленной. Не хотелось ничего. И даже есть она соглашалась через раз, и то только потому, что Мэл приносила ей еду в комнату. Но даже её любимые блюда, приготовленные с заботой и вниманием, казались пресными и безвкусными.