Беззумный Аддам - Маргарет Этвуд

— М-м-м… да, у меня от природы талант к рассыпанию лепестков, я же работал помощником мага. Это прекрасный отвод глаз. Но в том, что она рассказала, наверняка была большая доля правды.

Однако впервые Зеб и Люцерна увидели друг друга отнюдь не в «НоваТы». Это было в женском туалете, который Зеб предположительно убирал, точнее, который он в тот момент действительно убирал и в ходе уборки заглянул в железный ящик в поисках косточек, персиковых или же финиковых. Косточек там не оказалось — Пилар еще не успела сравнить ДНК Зеба с ДНК преподобного, так что Зеб как раз выходил из второй кабинки слева с пустыми руками. И кто же в этот момент вошел в туалет? Кто как не Люцерна!

— Посреди ночи? — уточняет Тоби.

— Именно. «Что она тут делает?» — спросил я себя. Либо она робингуд вроде меня, только хреновый, раз попалась в том месте, где ей не полагалось находиться. Либо у нее интрижка с каким-нибудь топ-менеджером, который дал ей ключ от здания, чтобы покувыркаться с ней на ковре в офисе, пока сам менеджер якобы работает допоздна, а она якобы потеет в спортзале. Хотя даже для этого время было уже позднее.

— Или то и другое, — добавляет Тоби. — Интрижка и робингудствование.

— Угу. Это удачное сочетание: каждое служит прикрытием для другого. «О нет, я не воровала информацию, я только бегала налево от мужа». «О нет, я тебе не изменяю, я просто воровала информацию». Но, конечно, имел место первый вариант. Ошибиться было трудно.

Увидев Зеба, выходящего из кабинки в защитных перчатках и респираторе, — он был похож на инопланетянина — Люцерна тихо вскрикнула. Зеб был уверен, что она вскрикивает отнюдь не впервые за эту ночь: она вся раскраснелась, запыхалась и слегка растрепалась. Или расстегнулась. Любитель красного словца сказал бы, что у нее одежда в живописном беспорядке. Излишне говорить, что в этот момент она была очень привлекательна.

О, конечно, излишне говорить, думает Тоби.

«Что вы делаете в дамском туалете?» — обвиняюще спросила Люцерна. Главное правило: если тебя поймали на горячем, обвиняй первая. Она сказала «дамский» туалет, а не «женский». Тоже очень характерный штришок.

— Штришок чего?

— Ее характера. У нее был комплекс богини — она желала стоять на пьедестале. Дамы располагаются на ступеньку выше женщин.

Зеб сдвинул респиратор на лоб и стал похож на носорога с отпиленным рогом. «Я дезинфектор первого ранга, — произнес он внушительно и напыщенно. При виде красивой женщины, которая только что трахалась с другим, мужчина как-то бывает склонен к помпезности: ведь это удар по его самолюбию. — А вы что вообще делаете в этом здании?»

Встречное обвинение — это полезно. Он заметил у нее на пальце кольцо. Ага, подумал он. Львица в неволе. Ей нужен отдых от рутины.

«Мне нужно было закончить одну важную работу, — соврала Люцерна, стараясь, чтобы голос звучал убедительно. — Мое присутствие здесь абсолютно легитимно. У меня есть ключ-пропуск».

Зеб мог бы обличить ее во вранье, но он проникся восхищением к женщине, которая смогла употребить слово «легитимный», находясь в таком шатком положении. Поэтому он не стал сдавать ее охранникам, что привело бы к проверке ее через мужа, неприятным последствиям для любовника и скорее всего — если подумать — к увольнению самого Зеба. И он решил не гнать волну. «А, понятно, извините», — пробормотал он с нужной долей смиренной угодливости.

«А теперь, если не возражаете, это дамский туалет, и мне хотелось бы тут уединиться, Горацио», — сказала она, словно облизав языком имя, которое прочитала у него на бейджике. И заглянула ему в глаза. Это была мольба: «Не выдавай меня», и одновременно — обещание: «Однажды я буду твоя». Конечно, она не собиралась это обещание выполнять.

Отлично разыграно, думал Зеб, удаляясь.

И поэтому, когда они с Люцерной встретились во второй раз — в первых лучах рассвета, она босая и едва прикрытая прозрачным розовым пеньюаром, он с фаллическим инструментом, лопатой, в одной руке и пылающим кустом люмироз в другой, на свежеудобренном газоне свежепостроенного салона «НоваТы» посреди Парка Наследия, — она его узнала. И вспомнила, что когда-то он носил имя Горацио, но теперь загадочным образом — если верить его бейджику садовника «НоваТы» — превратился в Аташа.

«Вы были в „Здравайзере“, — произнесла она. — Но вас зва…»

И конечно, он был вынужден ее поцеловать — страстно и жарко. Потому что она не могла одновременно целоваться и говорить.

— Естественно, — говорит Тоби. — Но кого ты изображал? Что такое «Аташ»?

— Иранское имя, — объясняет Зеб. — Иммигрант в третьем поколении. Почему бы нет? Их очень много понаехало в конце двадцатого века. Это было безопасно при условии, что я не нарвусь на другого иранца, который вздумает сравнить родословные, откуда родом моя семья и все такое. Хотя у меня была легенда, я выучил ее наизусть на всякий случай. Удачная — в ней хватало исчезновений и зверств, чтобы объяснить любые несостыковки места и времени.

— Итак, Люцерна видит Аташа и подозревает, что он на самом деле Горацио, — говорит Тоби. — Или наоборот.

Ей хочется как можно скорее проскочить эту болезненную для нее часть; при некотором везении ей больше не придется слушать про жаркий безудержный секс и рассыпание лепестков, о котором неустанно твердила Люцерна.

— Да. И это было очень плохо, поскольку из «Здравайзера» мне пришлось срочно валить. В одном компьютере была охранная система — и я ее заметил слишком поздно. Она засекла, что в компьютер кто-то забрался. Я залогинился, сразу увидел капкан и понял, что произошло. Они начнут проверять, кто был в здании, когда сработала тревога, и это сразу укажет на меня. Я тут же зашел в чат Беззумных Аддамов и запросил экстренную помощь, и криптики связались с Адамом. У него был контакт, который сумел устроить меня садовником в «НоваТы», хотя мы оба понимали, что это временный вариант и что меня скоро нужно будет оттуда убрать.

— Итак, она знает, и ты знаешь, что она знает, и она знает, что ты знаешь, что она знает, — подытоживает Тоби. — В тот момент, когда вы встретились на газоне.

— Совершенно верно. У меня было два возможных выхода: убийство и совращение. Я выбрал наиболее привлекательный вариант.

— Понятно, — говорит Тоби. — Я выбрала бы то же самое.

По его словам выходит, что им двигал голый расчет, но они оба знают, что это не единственный мотив. Прозрачный розовый пеньюар — сам по себе чрезвычайно веский довод.

В каком-то смысле Зебу не повезло с Люцерной. Хотя в другом смысле повезло, ведь никто не будет отрицать, что она…

— Эту часть можешь пропустить, — говорит Тоби.

— Хорошо, вот тебе сокращенная версия: она держала меня за яйца. В нескольких смыслах сразу. Но я не заложил ее тогда, после встречи в туалете, и она собиралась отвечать мне тем же при условии, что я буду к ней достаточно внимателен. Потом она на меня запала и никак не могла успокоиться: вынь да положь ей романтический побег с таинственным незнакомцем, который впервые явился — со свиным рылом — ее взору.

Мы направились в глубокий плебсвилль и по моему настоянию все время переселялись с места на место, что поначалу сходило за романтику. К счастью, никто — в смысле, никто из К.К.Б — не заинтересовался ее побегом, поскольку она не украла никакой ИС. Корпоративные жены иногда сбегали из охраняемых поселков, чисто от скуки. Это не было чем-то неслыханным. ККБ рассматривала подобные вещи как частное семейное дело — ну, насколько для нее любое дело могло быть семейным и частным. Поэтому ККБ почти не преследовала беглянок, особенно если муж не поднимал шума. А муж Люцерны, по-видимому, шуметь не стал.

Беда была в том, что Люцерна забрала с собой Рен. Милая, хорошенькая девочка, она мне нравилась. Но ей было слишком опасно жить в глубоком плебсвилле. Таких детей крали в секс-рабство — прямо днем, посреди улицы, даже если с ними были взрослые. Плебратва устраивала потасовку, брызгала секрет-бургеровским красным соусом, переворачивала тележку-гриль или солнцекар — иными словами, старый добрый отвод глаз — и когда родители вспоминали про ребенка, его уже рядом не было. Я не мог рисковать.

Зеб снова поменял форму ушей, отпечатки пальцев и рисунок радужки глаз — в «Здравайзере» уже наверняка знают, что он интересовался содержимым их компьютеров, и станут его искать, и тогда…

— И тогда вы трое объявились у вертоградарей, — говорит Тоби. — Я это хорошо помню; у меня с первого дня было ощущение, что тебе там не место. Ты не вписывался в общий фон.

— Ты имеешь в виду, что я не принимал обетов чего-то там и не пил эликсир жизни? Бог любит тебя, и червяков тоже?

— Ну да, что-то в этом роде.

— Да, я этого не делал. Но Адаму все равно приходилось меня терпеть. Я ему брат или как?