Сказка сказок, или Забава для малых ребят - Джамбаттиста Базиле

узнав про этот указ и будучи искусным чародеем, призвал целую стаю тех, кого да сокрушит Бог, и повелел им, чтобы они тотчас сделали ему из золота голову и зубы. И они ответили, что великого труда потребует это дело, ибо не слыхано такое в мире, и что им куда проще было бы изготовить ему золотые рога, как убор куда более обычный и подходящий к нашим временам; однако, принужденные заклинаниями и чарами, все-таки сделали для него то, что ему было нужно.

Итак, получив голову и зубы в двадцать четыре карата[284], Фьораванте вышел прогуляться под окнами королевского дворца. И король, увидев именно то, что искал, позвал дочь, и она тут же сказала: «Вот такой мне и нужен, лучше и быть не может, даже если б я его своими руками сделала!» Фьораванте пригласили к столу, и когда после пира гость поднялся, чтобы уйти, король сказал ему: «Погоди немного, братец, эвон как у тебя почки горят! Ты точно стоишь с закладом у еврея![285] Или в заднице у тебя ртуть? Или шип под хвостом? Не спеши, сейчас дам тебе кой-какого добра и слуг, чтобы проводили тебя к моей дочке: хочу, чтоб она стала твоей женой». — «Благодарю вас, — отвечал Фьораванте. — Нет нужды; дайте мне одного коня, я посажу ее верхом и отвезу домой. А уж там у меня и добра, и слуг — что песку морского». Поговорили еще немного о том о сем; наконец Фьораванте заполучил принцессу, усадил ее верхом и увез.

И вечером — когда от водоподъемника Неба отпрягают красных коней света, а вместо них впрягают белых быков тумана — подъехали они к одной конюшне, где стояли, жуя сено, лошади. Завел туда муж Тростинку и говорит ей: «Ну-ка слушай, что скажу тебе: я должен съездить до моего дома, до которого семь лет пути. Сиди здесь, жди меня и не выходи, чтоб ни одна душа тебя не видала; иначе так тебя отделаю, что будешь помнить, покуда жива». Тростинка на это отвечает: «Я в твоей власти и сделаю до самого корешка все, что прикажешь; но хотела бы знать, чем я буду питаться все это время». И Фьораванте ей в ответ: «Будешь есть, что останется в яслях после лошадей, хватит с тебя и того».

Теперь можете вообразить, что почувствовала бедная Тростинка и какими словами прокляла тот час и миг, когда сказала про золотую голову. Сидя в холоде и в голоде, она, когда недоставало пищи, глотала слезы, кляня свой жребий и упрекая звезды, что привели ее из дворца в стойло, от благоуханий — к вони навоза, от одеял из мягчайшей шерсти — к соломе и от сладких кусочков — к остаткам от лошадиного корма и пойла. В таких бедствиях прожила она несколько месяцев; кто-то — она не видела кто — подбавлял овса в ясли, и тем, что оставалось в них после лошадей, она могла поддержать свое тело.

Но однажды через дырку в стене Тростинка увидела восхитительный сад с таким множеством плетей кабачков и тыкв, цветочных клумб, фруктовых деревьев, виноградных шпалер, что глядеть не наглядеться. Приметила она красивую гроздь сицилийского винограда; и до того ей захотелось ее сорвать, что она сказала себе: «Пойду-ка потихоньку да сорву ее, и будь что будет; чай, небо на голову не упадет. Откуда узнать об этом моему мужу; и если даже, случись такая беда, он узнает, — что он мне сделает? Ведь мне же андзольи захотелось, а не корничеллы»[286]. И вот выбралась она из конюшни и утешила сердце, изнуренное голодом.

Вскоре после этого, еще до условленного срока, вернулся муж; и один из коней в стойле изобличил Тростинку, что она выходила за виноградом. И Фьораванте в негодовании, вытащив из штанов нож, хотел ее зарезать, но она на коленях стала умолять его о пощаде, ибо это голод выгнал ее из стойла, как волка из лесу. И так умоляла, что Фьораванте наконец сказал: «Сегодня прощаю и дарю тебе жизнь; но если в другой раз дернет тебя нечистый, и я узнаю, что тебя солнце видело, я из твоих боков ветчину выделаю. Сейчас я снова уеду и точно пробуду там семь лет; а ты смотри у меня, ходи по струнке, больше скидки тебе не будет: если что, заплатишь и за старое, и за новое».

Сказав это, он уехал, и Тростинка пролила реку слез, ударяя себя в грудь, выдирая волосы и причитая: «Ох, лучше бы мне никогда на свет не родиться, если б знать, какой горький мне выпадет жребий! Ох, отец мой, что за удавку ты мне на шею надел! Но зачем на отца жалуюсь, коль сама себе беды искала, сама злую судьбину себе уготовила? Сама захотела голову золотую, чтобы кануть, как свинец, и умереть от железа! Вот наказание Неба, ибо надо было мне делать, как отец говорил, а не фыркать и не капризничать! Кто отца и мать не слушает, тот себе путь выбирает, какого сам не знает!» И не проходило дня, чтобы не повторяла она эти жалобы, так что глаза ее превратились в два источника и лицо так осунулось и пожелтело, что жаль было смотреть. И куда подевались эти блестящие глазки? где это румяное яблочко щек? где улыбка этого ротика? Ох, теперь было ее и отцу родному не узнать.

И вот, когда миновал год — и не знаю, уж какая нелегкая занесла, — проезжал той дорогой золотарь, что вывозил добро из нужников во дворце у короля, отца Тростинки. И она, узнав его, позвала по имени, выглядывая из дверей конюшни; но он, не в силах узнать ее (настолько изменилось лицо бедной девушки), остановился в изумлении. Но, услышав, кто она и по какой причине случилась с ней такая перемена, он — частью из жалости, частью ради того, чтобы заслужить королевское благоволение, — посадил ее в одну из порожних бочек, что вез на телеге, и, повернув оглобли в сторону Белло Пуойо, в четвертый час ночи подъехал ко дворцу короля. Здесь он стал колотить в ворота, и слуги, выглянув в окно и видя, что это золотарь, закричали на него со страшным негодованием, обзывая наглой скотиной за то, что он имел дерзость нарушить сон обитателей дворца, и поделом бы ему за это камнем башку разбить.

Король, слыша крик и узнав от слуги, кто приехал, тотчас приказал его впустить, ибо решил, что если золотарь