Между честью и истиной (СИ) - Аусиньш Эгерт

   Посоветовавшись с местными безопасниками, Дейвин представил свою активность как программу, имевшую две цели. Первой целью он заявил рутинную проверку идеологической лояльности жителей края новой власти. Что это, он толком и сам не мог объяснить, просто использовал "волшебные фразы" из словаря местных, и допрашиваемые "сами все правильно понимали". А другой целью он назвал работу по делу мистрис Бауэр, ведь спецслужбы не могут ошибаться, они могут только не дорабатывать. Ему было безумно жаль тратить короткое северное лето на эту пакость вместо азарта Охоты и настоящего дела, но князь распорядился, и, значит, так надо. Пожалуй, порадовало его только одно: он разжился амулетом работы мистрис Бауэр, причем совершенно законным путем, с какой стороны ни глянь. Да и к самому артефакту и его обладателю не возникло ни единого вопроса у Святой стражи, а на молчаливое неудовольствие можно и наплевать. Амулетом был патрон от винтовки Мосина с гравировкой слов какой-то местной баллады: "От героев былых времен не осталось порой имен..." Дейвин подумал и повесил его на ту же цепочку, на которой носил свой рабочий амулет.

   Марина только в середине месяца обнаружила, что ездит в Приозерск или в Адмиралтейство чуть не каждую неделю. И то благодаря товарищам по политической борьбе, самой ей уже некогда было это замечать. Формально считалось, что она работает исключительно по делу госпожи Бауэр, а выдернутые князем двое адвокатов из Московии, трое из Суоми и еще двое из их имперской столицы - признак того, что дело очень непростое, ведь изначальное обвинение формулировалось как некромантия. Для империи дело относилось к категории особо тяжких, а для Земли оно отсутствовало в правовом поле, но приговор по нему уже имелся. И было совершенно непонятно, как трактовать отложенную смертную казнь в сочетании с сохранением у приговоренной всех гражданских прав. Приглашенный из Москвы эксперт, невысокая крепкая дама, похожая на сааланку всем, кроме роста и стального серого цвета глаз, оценив ситуацию, восхищенно сказала, что такого бардака, как тут, она не только ни разу не видела, она себе и вообразить-то его не могла. Ее черноволосый и тоже сероглазый коллега кивнул, соглашаясь, и сказал, что решить эту задачу, пожалуй, теперь уже вопрос принципа. Рыжий финн выразился короче: интересный прецедент, но лучше не повторять.

   Рабочая группа трудилась, не покладая рук, приводя к общему знаменателю информацию, приносимую личной службой безопасности князя в лице Дейвина. Результатом должно было стать доказательство того, что вся история репрессий последних лет имела целью политическое преследование предыдущим наместником возможных конкурентов и противников. Унриалю да Шайни выдвигалось серьезнейшее обвинение. Да, в империю был отправлен живой и очень бодрый пропагандист идеи судить местных по законам саалан без адаптации их к местным реалиям, но автором он не был. Выяснять, был ли он ставленником клана да Шайни или ошибкой магистра, предстояло на суде империи, и до суда было бы очень неплохо знать, кто за ним стоял и подсказал ему все его идеи. У наместника был припасен свидетель, способный дать намеки на авторство, к радости Марины и Димитри - все еще живой, но, судя по всему, совершенно непригодный к снятию показаний. А без его показаний Димитри мог только надеяться на то, что Вейлин сам скажет на суде все, что говорил ему с глазу на глаз. Поиск автора выглядел почти безнадежным предприятием, но Марина уверенно сказала, что знает, кому звонить, если только ему уже не подписали приговор и он еще не уехал. Удивительным образом человек нашелся, живым и даже в крае. Он переехал после аварии в Сестрорецк и жил на даче, промышляя извозом от города до залива и обратно, и не мог даже представить себе, что история юриспруденции времен Великих географических открытий может быть кому-то интересна в этих печальных землях. Но в Адмиралтейство приехать согласился, и даже трудовой договор подписал.

   Уцелевшие вассалы да Шайни, пришедшие в край с молодым маркизом, прятались в работу, как угорь под камни, и надеялись, что никто и никогда не задаст им вопросов о том, куда они смотрели, когда на их глазах их товарищи по столичным развлечениям и воинским подвигам во имя славы Аль Ас Саалан нарушали закон и отступали от Пути. И надежды их таяли с каждым днем. Законники формировали списки решений и действий, чтобы было понятно, что можно вменить живым и уже покойным, доказывали связи между фигурантами, искали в преступных схемах следы автора идеи. Процесс обещал быть шумным. То, что никто не уйдет обиженным, было ясно даже прессе. В какой-то момент Димитри сказал Марине, что его заместитель уже несколько недель просеивает через мелкое сито всех получивших кольцо из рук князя. Двойственность, размывающая смысл и суть вассальной присяги и подменяющая ее послушанием конфиденту, уже порядком всем поднадоела и начала приносить в Новом мире ядовитые плоды. Настало время напомнить сааланскому дворянству, что такое верность сюзерену. В конце концов, стоит понимать, что демонстрация лояльности новой власти совсем не спасет от вопросов об ошибках прошлого и придется отвечать за пролитую кровь и возвращать украденное. И Марина поняла, что свой расстрельный список у князя уже готов. Ему оставалось закрыть вопрос статуса Алисы, но это было дело будущего, пусть и близкого.

   В детской части двора резиденции было оживленно, но уже не очень. Полина, указав воспитанникам на крыльцо, подошла к подруге.

   - Мариша, здравствуй! Покури пока, дети уже уходят, я сейчас морду умою и подойду, набегалась с ними.

   - Погоди! - остановила ее Лейшина. - На, это тебе. Немножко белья, финская мазь от ссадин и трещин на все места, сумамигрен и твои любимые квасцы.

   - Ты с ума сошла, - охнула Полина. - Во что тебе это обошлось?

   - Не морочь себе голову, разберемся. Давай прибегай.

   Марина курила и смотрела на лес за забором, когда к ней подошли... эльфийка и орчанка. Настоящие. Эльфийка, как положено, с острыми ушами и вся в каких-то цепочках-браслетиках и бусиках. У нее на шее кулонов было штуки три или даже больше, и еще несколько бусин держали пряди волос. У орчанки почти все ее богатство висело прицепленным к поясному ремню на шнурочках-веревочках, а мелко вьющиеся волосы были разобраны на прядки и аккуратно уложены с чем-то блестящим. Они мило поздоровались, сказали, что узнали ее и что очень рады, что она помогает князю и дружит с Полиной. А вот если она сможет еще и убедить этих двоих помириться, будет совсем хорошо. А то грустно, когда хорошие люди в такой ссоре, что вроде и общаются, но терпеть друг друга явно не могут. Марина, с трудом не выронив сигарету, заверила их, что сделает все, что в ее силах, и они ушли. Как раз к тому моменту, когда подошла Полина, Марина закончила думать мысль о том, что непосредственность нравов этого поселения сравнима с лучшими образцами южных местечек, о которых она только слышала от бабушки, приехавшей сюда после войны учиться на педагога дошкольного образования как раз из подобного селения, опустошенного войной практически полностью, и чудом выжившей в бесконечных передачах из дома в дом. Так что и эти рассказы были, скорее, вторым пересказом, чем реальными воспоминаниями. Но сходство напрашивалось.

   - Мариша, я тут, - услышала она голос подруги. - Ты о чем так задумалась? Грибы еще не пошли, мы позавчера проверили.

   - Ты знаешь, как раз о наместнике. Сейчас он поставил на уши всю администрацию из-за того, что обнаружил процессуальное нарушение по твоему, между прочим, делу. И ты знаешь, я смотрю, как он работает, как ставит вопросы, как разбирает ситуацию, и грущу, что лет двадцать назад не нашлось среди здешних такого мужика или тетки. В бизнес к такому хозяину я бы пошла хоть младшим секретарем.

   Полина усмехнулась.

   - Мариш, в девяностые ему бы тут правда цены не было, но как сотрудник ты его вряд ли могла тогда заинтересовать по возрасту. Старших подростков в его команде я вроде видела, но, кажется, все они его соотечественники, местных не берет.