Неприкасаемый - Джон Бэнвилл

Завтрак закончился или, я бы сказал, постепенно рассосался. Мой глухой сосед, бормоча извинения, удалился из-за стола; медвежат увел их диковатый надзиратель, следом ушла похожая на привидение мамаша, которая, казалось, не вышла через дверь, а растворилась в ней; держась мертвой хваткой за руку принца, вздремнуть после трапезы величаво уплыла графиня. Меня оставили с майором Стерлинг и шумно сопящими во сне натасканными на кабанов гончими, то есть вышеупомянутой парой псов.

— Хороша семейка, а? — с веселой издевкой заметила майор.

Лакей наполнил рейнским наши бокалы, и она пересела ко мне, почти касаясь меня своими могучими плечами. От нее исходил терпкий аромат хвои. Я представил, как она исподволь, безжалостно, неодолимо овладевает мною. Ослабил галстук. Узнав, что я ирландец, она заявила, что Ирландия — еще одно место, где она всегда мечтала побывать. Утверждала, что ее бабушка была ирландкой. Ухватившись за это, я принялся распространяться о красотах моего родного края. Я действительно старался, но безуспешно; когда я вновь осторожно вернулся к королевским бумагам, она положила свою руку на мою — яркая вспышка желания — и, одарив меня своей самой ледяной улыбкой, сказала:

— Майор Маскелл, ждем, когда ответит Франкфурт, хорошо? А тем временем почему бы вам не отдохнуть и насладиться красотами Баварии? — Она снова игриво, с намеком, подмигнула. — Я слыхала, что вы остановились в «Голове турка». Там много наших парней. Должно быть, довольно веселое место.

Я, конечно, покраснел.

Капитан Смит, кутаясь в шинель и пыхтя сигаретой, так что, казалось, дым валил из ушей, ждал меня на ступенях дворца. На этот раз он не казался таким уж свирепым.

— Достали то, за чем приехали? — спросил он и довольно ухмыльнулся, отметив мой хмурый вид. Злые псы молча шныряли по двору. В двух окошках на самом верху противоположного крыла появились круглые головы зловредно улыбающихся медвежат. Смит, выпустив еще одно облако дыма, сунул два пальца в рот и пронзительно свистнул. Тут же с ревом в ворота ворвался джип и, расшвыривая псов, развернулся полукругом по двору и под визг задымившихся шин затормозил у крыльца. Водитель даже не повернул головы. — Ну и разбойник, черт побери, — хохотнул Смит.

Мы уже собрались ехать, как на ступенях как-то незаметно, бочком, возникла маленькая бледная принцесса. Сложив лапки под чахлой грудью и скромно опустив глаза, она тихим шелестящим голосом, так что поначалу я едва разобрал, о чем речь, заговорила со мной по-немецки. Бабушка хочет поговорить со мной. А она проведет меня к ней.

— Смит, будьте добры, подождите меня здесь, — сказал я.

Мы с принцессой в полной тишине, если не считать тихого хруста ее нижних юбок, пробирались по лабиринтам черных лестниц и покрытых плесенью коридоров. Наконец она остановилась, и, взглянув вверх, я увидел в полумраке пролетом выше перегнувшуюся через перила в наброшенной на плечи вязаной шали графиню. Подобно фигурке на башенных часах, она резкими взмахами руки со скрюченными пальцами приглашала подниматься к ней. К тому времени как я поднялся на ее этаж, она с поразительной для нее проворностью удалилась в свои покои и я нашел ее полулежавшей в куче подушек на обширной, аляповато-пышной кровати. На ней была выцветшая парчовая ночная сорочка, шаль и старомодный чепец. Она холодно поглядела на меня, так что, стоя в дверях, я почувствовал себя вроде бы злодеем, и, не произнеся ни слова, указала пальцем в направлении стоявшего в углу большого объемистого шкафа. Принцесса прошла вперед, подошла к шкафу и, распахнув дверцы, отошла в сторону, снова сложив тонкие бледные ручки на груди. В шкафу стоял сундук, крепкая деревянная штуковина с медными петлями и старинным замком, а к ним вдобавок два туго затянутых толстых кожаных ремня с прочными пряжками. Принцесса, тихо что-то проговорив, вышла. Графиня свирепо глядела на меня слезящимися глазами. Не отводя глаз, я приблизился к ней.

— Большое спасибо, милостивая графиня, — с легким поклоном произнес я по-немецки. — Ваши кузены в Англии будут чрезвычайно признательны. Я было подумал упомянуть о своем родстве с саксен-кобург-готским домом, но ее взгляд к тому не располагал. — Я передам Его Величеству о вашей готовности помочь.

Я так и не освоил сие эмблематическое обхождение — не раз ловил характерную чванную ухмылку миссис У., когда старался подражать светским манерам, — а графиня не принадлежала к числу тех, кто не заметил бы тончайшей трещины в самой гладкой эмали. Она ничего не сказала, но все же ответила, еле заметно изменив свой взгляд, ставший глубже, а лицо, подобно винному меху, стало наполняться, можно сказать, вязким густым презрением, перед которым я отступил, неуверенно шагнул назад, как будто отшатываясь от чего-то такого, что может обжечь и ослепить. Она передернула плечами, отчего заскрипели пружины.

— Сын мне не простит, — с хриплым смехом проговорила она. — Передайте это нашему кузену королю.

Вернулась принцесса; привела с собой капитана Смита и водителя, фамилия которого была (только что вспомнил; память такая скряга) Диксон. Смит, дергая усами и бровями, с жадным любопытством оглядел сцену — испуганная принцесса, вдовствующая графиня в простом чепце, сундук с фамильными секретами. Мы втроем подняли страшно тяжелый и неудобный сундук и, спотыкаясь, потащили его вниз по лестнице. Смит изрыгал проклятия, Диксон, раздувая поросячьи ноздри, тяжело сопел, принцесса, бормоча себе под нос, шла следом. Мы взгромоздили свою добычу на крышу джипа. Кто говорит, что я не являюсь человеком действия? Я ожидал, что майор Стерлинг вот-вот скатится по ступенькам и собьет меня с ног, но ее и след простыл; я был разочарован; кисть все еще горела от ее прикосновения. Выезжая со двора, я взглянул на окошки, из которых раньше выглядывали ребятишки, и увидел безучастно глядевшего на нас принца. Интересно, что он думал?

— Надеюсь, что они не подняли долбаный мост, — вымолвил Смит и, расхохотавшись, сорвал с Диксона фуражку и принялся весело колотить ею по башке шофера.

Не доезжая до Регенсбурга, я попросил Диксона встать на обочину и покараулить, пока мы со Смитом вскрывали сундук Бумаги были аккуратно рассортированы и упакованы в клеенчатые мешочки. Я предвкушал, как вечером засяду читать их у себя в номере «Головы турка». Смит вопросительно поднял бровь; я в ответ подмигнул. Позднее в общественной уборной на городской площади среди восхитительных ароматов я наткнулся на молодого блондина в рваной военной форме; тот с порочной улыбкой взял меня за руку, и по-мужски решительное прикосновение майора Стерлинг стерлось из моей памяти. Парень сказал, что он дезертир и не один месяц находится в бегах. Он был привлекательно тощим. Когда он, изготовившись, встал на колени, я запустил дрожащие пальцы в его слипшиеся от грязи волосы и нежно потрепал маленькие изящные ушки — я всегда питал слабость к этим удивительным органам, при близком рассмотрении так волнующе отталкивающим, с их вычурными нежными розовыми раковинами, подобными вышедшим из употребления примитивным гениталиям, — тараща в блаженном оцепенении глаза на косой солнечный луч, искрящийся заросшей великолепной зеленой слизью стене над засоренным унитазом. В голове все шло кругом — бешеный взгляд Смита, покрытая пятнами рука принца, мальчишечьи плечи майора Стерлинг; все вращалось, исчезая в жарком водовороте.

Я давно размышляю над словом «злокачественный». Для меня оно, естественно, имеет особое звучание. Я только что поискал его в словарях; право же, словари полны занятных сюрпризов. Malignant (злокачественный, зловредный), согласно Оксфордскому словарю английского языка, происходит от «позднелатинского malignantem, malignare, — ari» и его первоначальное определение гласит: «Склонный к бунту; настроенный против, недовольный». Но также сообщается, что «с 1641 по 1690 гг. слово применялось сторонниками парламента и республики к их противникам». Другими словами, «противником» был «кавалер» или роялист. При этом открытии я восхищенно фыркнул. Бунтовщик и роялист. До чего же приспособляем язык. Другие определения включали: «оказывающий дурное влияние», «желающий несчастья другому или другим» и, конечно, в наше время, согласно словарю Чемберса, «способный вызвать смерть или серьезное ухудшение состояния, в частности, раковый». Мистер Чемберс не принадлежал к тем, кто ходит вокруг да около.

Мне всегда доставляло большое удовольствие работать в местах, предназначенных для отдыха. Когда сразу после моего триумфального возвращения из Регенсбурга меня возвели в должность хранителя королевской живописи (Его Величество был сдержанно благодарен; я, разумеется, был сама скромность), королевская коллекция все еще хранилась в подземельях Южного Уэльса, и моей первой задачей было осуществлять надзор за возвращением картин и их развешиванием в Букингемском дворце, Виндзоре и Хэмптон-Корте. Как дороги мне теперь воспоминания о тех полных покоя и блаженства днях: приглушенные голоса в огромных залах; льющееся из окон со свинцовыми переплетами, как на картинах Вермера, золотое сияние; вспотевшие молодые люди в рубашках с короткими рукавами и длинных фартуках, будто носильщики портшезов, семенящие туда и сюда с серьезным видом, таща вдвоем то Хольбейнова гранда, то королеву Веласкеса; и посреди всей этой приглушенной суеты с ручным пюпитром и пыльными списками картин в руках, подняв очи к небу и выставив вперед ногу, ну прямо королевский дворецкий при исполнении службы, — я, знаток своего дела, у которого все испрашивают совета, которому все подчиняются. (О, будьте ко мне снисходительны, мисс В., воспоминания о днях моей славы служат мне утешением.)