Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина - Евгений Акельев

Нельзя не отметить, что в подготовке и совершении этого разбойного нападения Каин проявил себя как опытный и хладнокровный организатор. Он выискал жертву побогаче, нашел надежных сообщников, тщательно и неторопливо отработал с ними возможные способы совершения преступления, распределил между ними роли, при этому выбрав себе самую безопасную (мальчик, сын одного из злоумышленников, был послан «в назирку», то есть наблюдать за покинувшим струг купцом, сам Каин «остался на берегу для сторожи, чтоб кто их не переловил», а остальные отправились на разбой). Наконец, именно вор-отступник организовал дележ добычи. Видимо, это было одно из самых серьезных преступлений, совершённых Ванькой Каином. Не случайно именно оно стоит первым пунктом в экстракте следственного дела о винах бывшего доносителя, по рассмотрении которого Каину и его сообщникам были вынесены смертные приговоры.

Глава пятая

Наказание

Сколь вору ни воровать, а кнута не миновать.

Арест

Все московские воры, ставшие героями этой книги, рано или поздно были схвачены и приведены для следствия и суда в Сыскной приказ. Большинство из них были арестованы Иваном Каином. Приводя преступника, доноситель подавал официальный документ, так называемый извет, в котором обосновывал привод обвиняемого (знает за ним «мошенничество», имеется донос и т. п.) и объяснял обстоятельства его поимки. Например:

«Подан августа 22 дня 1743 года.

1743 августа 21 дня в Сыскном приказе явлшейся доноситель Иван Каин извещал словесно: сего де числа ходил он для сыску воров и мошенников и в [Китай-]городе на [Красной] площади поймал он мошенников дву человек Большого суконного двора ученика Алексея Емелина, гарнизонной школы ученика Дмитрия Злобина, которые в разных местах мошенничают, и оных объявляю при сем извете.

К сему извету под[ь]яческой сын Григорей Полозов вместо вышеписанного Ивана Каина руку приложил».

Как правило, в тот же день извет зачитывался перед судьями, которые выносили резолюцию, записываемую секретарем на оборотной стороне документа. Например, на процитированном выше извете начертана следующая резолюция: «…записать в книгу, взять в повытье, приводных приняв, отдать под караул и против сего извету роспросить обстоятельно, и на кого будут показывать какой оговор, и тех оговорных, сыскивая, роспрашивать и в спорных словах давать очные ставки»[526].

Резолюция, подписанная судьями, давала основание для начала нового «розыскного» процесса. Имя подозреваемого вносилось в книгу «приводных» колодников. Например, из книги за 1743 год мы узнаем, что 22 августа в дневание (дежурство) Ивана Городкова в Сыскной приказ было доставлено десять человек, в том числе «отдан под караул Большого суконного двора ученик Алексей Емелин по показанию доносителя Ивана Каина в мошенничестве»[527]. На основании таких записей составлялись списки заключенных, которые использовались караульными офицерами во время ежедневных перекличек.

Спустя несколько дней после привода заключенного заковывали в ножные и ручные кандалы. Заковка осуществлялась наемными кузнецами, причем не они приходили в Сыскной приказ, а подозреваемых под караулом посылали в различные кузнечные ряды со специальным документом — «памятью», — подписанным секретарем и канцеляристом Сыскного приказа. Вот образец такой «памяти», датируемый 16 апреля 1752 года:

«Память Кузнечного ряду, что на Болоте, кузнецу Федору Федорову.

Заковать тебе в большие [кандалы] посланных из Сыскного приказа колодников, а именно:

Ефим Сутулов, Иван Теренин, Фадей Балашев, Игнатей Дружинин, Федор Дружинин, Николай Страхов, Андрей Логинов, Василий Гусев, Иван Антропов, Сергей Писарев, Григорий Сафонов, Василий Александров, Иван Княщев, Николай Пальма, Леонтий Старцов, Михайла Плетенов, Прохор Федоров, Максим Бузгев, Петр Дмитриев, Семен Коржевников, Сергей Рудаков, Матвей Шестаков.

1752 году апреля 15 дня. В должности секретаря протоколист Петр Донской. Подканцелярист Яков Попов»[528].

Закованного арестанта помещали в одну из казарм Сыскного приказа. С этого времени для него начиналась другая жизнь, наполненная бесчисленными лишениями и страданиями.

«Роспросить обстоятельно»

После того как секретари Сыскного приказа докладывали судьям о появлении нового подозреваемого и получали резолюцию о начале процесса, дело передавалось для расследования в одно из шести повытий учреждения.

Как правило, в день привода арестанта осуществлялся его допрос. Сперва канцелярские служащие задавали вопросы биографического характера (как зовут, сколько от роду лет, происхождение, настоящее положение и место жительства). Затем следовали вопросы по сути следственного дела, формулировавшиеся на основании тех сведений, которые содержались в инициирующем следственный процесс документе, а также в показаниях других подследственных. Так, при расследовании дела Ивана Каина в конце декабря 1741-го — начале января 1742 года на руках у следователей имелись показания двух воров — самого Каина и Алексея Соловьева. Пойманных по «указыванию» Ивана Каина «мошенников» спрашивали: «Давно ли умыслил мошенничать? Совершал ли кражи с тем-то и тем-то? Что и где крали? Во сколько поймов совершал кражи? Кому продавали краденое?» Ответы подследственного записывались копиистом в виде черновых заметок, на основе которых затем составлялись беловые «роспросные речи». Эти «роспросные речи», которые подписывал либо сам обвиняемый, либо, если он не умел писать, по его просьбе какой-то другой грамотный человек, потом зачитывались судьям в его присутствии. Об этом свидетельствует секретарская помета, которая стоит почти на всех «роспросных речах»: «…пред присутствующими чтен, и он (подследственный. — Е.А.) утвердился на сем роспросе».

Большинство московских воров, пойманных по «указыванию» Ивана Каина, на допросе признались в том, что являлись «мошенниками». Видимо, прямое обличение со стороны бывшего сообщника и близкого друга в стенах Сыскного приказа делало бессмысленным, с точки зрения самих преступников, отрицание их причастности к преступному миру. Вместе с тем «мошенники» были весьма сдержанны в своих признаниях. Они соглашались с возводимыми на них Каином обвинениями, но при этом ничего сами не прибавляли, очень редко вдаваясь в подробности относительно конкретных краж, и почти никогда не называли имена сообщников, которые к моменту допроса еще не были арестованы. В результате следствие получало скупые показания, в которых фигурировал минимум имен (только те преступники, которые уже были схвачены) и отсутствовало описание конкретных преступлений. В качестве примера приведем фрагмент «роспросных речей» «фабричного» Ивана Кувая, имя которого встречается как в реестре Каина, так и в списке Соловьева:

«И тому ныне год он, Иван, Спаса Ярославского монастыря с крестьянином Иваном Голым да Суконного двора с ученики Афонасьем Столяренком, Михайлой Денисовым в разныя дни в банях, а имянно Всесвяцких, Москворецких, в Кузнецких, что за Петровским кружалом, в Тверских ямских у разных парелщиков крали рубахи, и порты, и штаны, а во сколко поймов, того сказать за множеством не упомнит. И оное платье продавал товарыщ Иван Голой, а кому продавал, того де он, Иван, не знает, толко давал им пай по гривне и по пяти копеек. Он же, Иван, с теми товарищи на Каменном мосту и по праздникам в крестныя хождении у разных людей вынимали деньги, а во сколко поймов, того за множеством сказать не упомнит»[529].

С одной стороны, в этом заявлении Иван Кувай признал инкриминируемые ему Каином обвинения (причастность к преступному миру и регулярное совершение краж); но, с другой стороны, его показания не могли стать основой для последующих мероприятий по сыску других «мошенников», так как все упомянутые лица уже сидели в остроге Сыскного приказа.

Лишь немногие московские «мошенники», задержанные по «указыванию» Каина, отклонялись отданной модели поведения на допросе. Кто-то вовсе отрицал свою принадлежность к преступному миру, утверждая, что «нигде ни с кем не мошенничал и мошенников никого не знает», а Каин «на него показал напрасно». Другие, напротив, говорили больше, чем остальные. Так, Иван Голый, «взятый» Каином во время его первой операции по захвату «мошенников», на допросе перечислил 19 «товарищей», из них 17 были включены в реестры Каина и Соловьева. Преданный своей женой Гаврила Рыжий в феврале 1746 года выдал на допросе 14 человек, и его показания дали начало двум крупным следственным процессам — о группе воров, специализировавшихся на кражах в банях, и о разбойной банде, орудовавшей на Троицкой дороге. Иван Яковлев сын Серков на допросе в августе 1746-го разоткровенничался и рассказал о себе всю подноготную (правда, не выдавая коллег)[530].