Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина - Евгений Акельев

Вскоре главные участники этой кражи — монастырский крестьянин Афанасий Шаров, беглый солдат Алексей Лебедев и беглый рекрут Тимофей Коршунов — были схвачены доносителем Иваном Каином и на допросах признались в совершении множества аналогичных преступлений. О краже в доме капитана Оловянникова они рассказали в деталях.

Всё началось со встречи профессиональных воров Шарова, Лебедева и Коршунова на Полянке в кабаке, который в народе назывался «на Голиках». Они выпили по чарке вина и стали обсуждать свои преступные планы. Шаров рассказал приятелям, «что де он усмотрел за Москвою-рекою в приходе церкви Николая Чудотворца, что словет в Пыжеве, за Кузнецами в переулке двор… в котором… имеется пожитков многое число».

Пропустив еще по чарке, приятели втроем отправились «к вышеописанным хоромам», где внимательно осмотрели место будущего преступления. Сам двор находился на Большой Ордынке, а помещение кладовой палаты выходило окнами в безлюдный переулок, и его окна, хотя и были закрыты ставнями, располагались низко, на уровне человеческого роста. Идеальные условия для совершения кражи!

Злоумышленники решили не откладывать дело в долгий ящик и в тот же вечер стали готовиться к предстоящей краже. Они пригласили для участия в ней еще троих «мошенников» — бежавшего из ссылки Матвея Корнеева, «фабричного» Тимофея Иванова и Данилу Степанова. Дожидаться ночи решили у Лебедева, который нелегально снимал угол совсем близко от места преступления — в приходе церкви Живоначальной Троицы, что в Вешняках.

С наступлением глубокой ночи, выпив еще немного для храбрости, шестеро преступников вооружились двумя ножами и отправились к Большой Ордынке, освещая себе дорогу фонарем, «в котором была с огнем свеча». Двое остались караулить в переулке, а четверо нырнули к окнам «светлицы» с закрытыми ставнями. Афанасий Шаров мастерски «в середине ставня ножом прорезал скважину и в тою скважину рукою… у того окошка отпер запирку, и оной ставень растворили, и… подняли половину окончины». В помещение залезли двое «мошенников» с фонарем, а двое других остались ждать снаружи возле открытого окна. Помешкав некоторое время, злоумышленники стали передавать сообщникам через окно оловянную и медную посуду, всякую одежду, образа с золотыми и серебряными окладами и пр.[511]

Капитану Оловянникову и его супруге повезло: похитители их имущества вскоре оказались за решеткой, а многие украденные вещи были быстро найдены и возвращены. Десятки же других московских обывателей, ставшие жертвами московских воров, специализировавшихся на домовых кражах, тщетно ждали возвращения своего похищенного имущества.

Так, 7 января того же года в Сыскной приказ подал челобитную Сидор Иванов сын Лашин, служитель мичмана морского флота Ивана Григорьевича Бутурлина: «…сего генваря 5 числа нынешнего 1742 году в ночи с московского помещика ево двора, которой имеетца за Пречистинскими вороты в Земляном городе в приходе церкви Пресвятые Богородицы, что в Остожье, покрадено воровскими незнаемыми людьми помещика ево разных пожитков, а именно часы стенные медные небольшие с гирями цена двенадцать рублев…» и пр. 12 января в Московской полицмейстерской канцелярии бил челом служитель действительного статского советника Ивана Антоновича Черкасова: «…сего генваря против 9 числа в ночи из дому оного господина ево незнаемо какие воровские люди, выломав у сеней окошко, покрали коробку, в которой было денег и прочих пожитков, а именно: денег двадцать рублев, колечко золотое цена три рубля, четыре перстня серебряные, в том числе один с печаткой гладкой, другой с сердоликом гладким, третий вызолочен с камнем лазоревым по сторонам жемчужины, четвертый с камнем малиновым цена три рубли, серьги серебряные и изумрудные по сторонам по две жемчужены цена два рубли…» и пр. 16-го числа в той же Московской полицмейстерской канцелярии жаловался оброчный крестьянин Александр Герасимов: «…жительство я имею за Яузой-рекой в приходе церкви Николая Чудотворца, что на Ямах, своим двором, возле которого ево двора имеетца лавка ево, в которой производитца всякой мелочной торг. И сего генваря против 8 числа воровские люди с улицы, выломав у той лавки доски, покрали, а что чего покрадено, о том сообщаю реестр»[512] и т. д.

По переписным книгам 1737–1745 годов в Москве числилось 12 525 дворов. Почти все частные владения были обнесены заборами и состояли из нескольких помещений — жилых палат и светлиц, кладовых, выходящих на улицу торговых лавок и пр. Некоторые московские дворы, принадлежавшие «знатным господам», представляли собой крупные усадьбы. В Китай-городе в переписной книге 1742 года значился 171 двор, владельцами большинства из них являлись церковнослужители, купцы и мелкие чиновники. Но более половины общей площади китайгородских дворовых мест приходилось на 27 дворов высшей родовой и чиновной знати — начальника Тайной канцелярии А. И. Ушакова, князя М. В. Долгорукова, графа Г. П. Чернышева, князя Н. А. Голицына, графини М. И. Скавронской, князя К. Д. Кантемира и др.[513] Такие богатые владения, густо населенные дворовыми, включали в себя комплекс строений: каменные господские палаты, деревянные светлицы дворовых, каретные сараи, конюшни, кладовые помещения и пр. В них хранилось множество имущества — наличные деньги, украшения, посуда, дорогое платье, мебель и пр.

Из всех видов краж, совершавшихся профессиональными ворами в Москве, именно домовые кражи приносили им наибольшую выгоду. Например, в августе 1741 года преступная группа в составе «фабричных» Алексея Журки, Сергея Рудакова и беглого рекрута Петра Афанасьева совершила кражу в доме секретаря Московской губернской канцелярии Антипа Григорьева сына Чубарова в приходе церкви Иоанна Предтечи в Кречетниках. Каменные палаты одним окном выходили в темный переулок. Под покровом ночи, подставив к этому окну бревно, злоумышленники проникли в помещение. В одной из комнат они обнаружили «холмогорскую шкатулку», которую поспешили спустить через окно своим сообщникам, «привязав ее кушаком». Когда воры «разбили белым камнем» эту шкатулку, они ахнули — чего там только не было: большой мешок с рублевыми монетами, несколько ниток жемчуга, серебряные ложки, серебряная чернильница, золотой перстень «с красным камнем», «перстень сердечком с камнем лазоревым», серебряные серьги с алмазами, золотые серьги с яхонтами, золотая цепочка, несколько серебряных табакерок с камнями и т. д. Драгоценностей было так много, что преступники, нетерпеливо перебирая содержимое сундучка, стали выкидывать предметы, которые, как им казалось, представляли наименьшую ценность. Так, перочинный нож с серебряным черенком Петр Афанасьев «бросил незнаемо куда». Попавшуюся при разборе вещей «сетку серебряную» воры бросили «незнаемо в чей огород», а мгновение спустя в тот же огород полетел «веер флеровой{56} вишневой».

Для раздела добычи похитители пришли «в Таганку за Новинский монастырь к Москве-реке незнаемо на чей огород». Сергей Рудаков расстелил на земле свой кафтан, на который преступники высыпали деньги, хранившиеся в шкатулке разложенными по мешочкам. При пересчете там оказалось 800 рублевых монет и 80 «российских и иностранных червонцев»![514]

Правда, не каждый раз московским ворам сопутствовала такая удача. Забираясь по ночам в дома обывателей, подвергая себя риску, они часто вынуждены были довольствоваться очень немногим или вовсе уходить ни с чем. В июле 1741 года беглый дворовый Василий Озеров, а также беглые солдаты Василий Шорников и Гаврила Полетаев, решившие забраться во двор сенатора графа Г. П. Чернышева, расположенный в Китай-городе между Ипатьевским переулком и проездом вдоль Китайгородской стены (кстати говоря, недалеко от двора П. Д. Филатьева, где некогда проживал его крепостной Ванька Каин), явно рассчитывали на большую добычу. Вечером злоумышленники влезли на Китайгородскую стену, откуда наблюдали, как постепенно замирала жизнь в густонаселенном дворе сенатора. Глубокой ночью, когда во всех окнах уже давно погасли огни, они спустились со стены и подошли к ограде. Каменные палаты Чернышева с одной стороны окнами выходили непосредственно на проезд вдоль Китайгородской стены. Через эти-то окна воры и планировали проникнуть в дом, тем более что, на их счастье, одно окно этой летней ночью осталось незапертым. Озеров, встав на плечи Шорникову, через это окно без труда забрался в помещение. Но здесь преступника ждало разочарование: он оказался в одном из подсобных строений, где никаких драгоценностей и денежных сбережений не обнаружил. Василий Озеров передал через окно своим сообщникам всего лишь «двадцать тарелок оловянных, четыре блюда оловянных, епанчу темносеронемецкую, да в штофе незнаемо какое питье, которое они покинули у башни в крапиве»[515].